Невидимые узы

      Анна Сергеевна растерянно ходит по комнате и, нервно переставляя вещи с места на место, говорит своему мужу:       — Я не понимаю, Серёжа, зачем ты опять взял эту путёвку в лагерь? Почему ты всё время идёшь у него на поводу? Пятый год продолжается это цирковое шоу. Ладно, он ребёнок, но ты-то взрослый человек. Вот увидишь, всё будет так же, как и всегда. Он поедет в этот лагерь, пробудет там максимум три дня, затем в лучшем случае будет звонок, чтобы мы приехали за ним, а в худшем — как в прошлый раз, когда он просто собрал свои вещи, сел в проезжающую машину и сам вернулся домой. А мы в это время искали его вместе с вожатой, с полицией по всем дорогам, по лесу, заглядывали в каждую канаву. Что это за навязчивая идея ехать туда, где ты быть не хочешь? Ты можешь мне объяснить?       — Может, переходный возраст? — несмело отвечает отец Андрея.       — Что это за переходный возраст, который длится пять лет? Ладно, я бы поняла, если бы он только сейчас беситься начал, но нет же. Тем более, сейчас у него есть шанс получить очередной разряд. А он пропустит эти соревнования. У меня просто нет слов.       — Аня, мы не можем на него давить. Это его решение. Ты помнишь тот его нервный срыв? Как мы были счастливы, что его привели в норму так быстро. Я не хочу больше наблюдать за тем, чем может закончиться наше с тобой очередное давление на его психику. Мы до сих пор не знаем, что тогда с ним случилось, он никогда не доставлял нам проблем до того момента. Поэтому, хочет в лагерь? Пусть едет. Хочет на три дня? Да пожалуйста.       — Хорошо, пусть едет, — сдаётся Анна Сергеевна, — но, во-первых, возьми с него слово, что если он собёрется домой, то пусть позвонит нам, а во-вторых, поедешь за ним сам.       — Вот и хорошо. Но, признай, если не считать этих срывов каждое лето, то у нас растёт отличный парень.       — Я согласна с тобой, Серёжа. Но именно эти срывы пугают меня больше всего.

* * *

      Андрей Казанцев сидит на своём месте в автобусе, который везёт его в лагерь «Юбилейный» ранним июльским утром. Он смотрит в окно на верхушки деревьев, на пробегающие по синему небу облака, большим пальцем левой руки привычно растирает белый шрам на правой ладони. По поводу этого шрама было много вопросов тогда, пять лет назад, родители, конечно же, предположили самое худшее, было много допросов, его таскали по психиатрам, дело закончилось нервным срывом. Сейчас Андрей и сам бы не смог себе объяснить, зачем опять едет туда, где ему совсем не хочется быть. Тем более, что сейчас, в шестнадцать лет, он мог бы найти себе занятие на лето намного интереснее.       «Психиатрия реально по мне плачет», — усмехается парень. Что это было? Детская психологическая травма? Чересчур восприимчивая нервная система? Андрей не знает. И старается не вспоминать, не анализировать. Потому что это просто не укладывается в рамки его сознания.       «Это все ерунда… бред… полная фигня… последний год… и завязываю. В конце концов, и тут ведь должны быть возрастные ограничения. Куда же дальше первого отряда», — думает Андрей и вытягивает голову. Они уже подъезжают к главному корпусу.       «Ну, сейчас начнется апокалипсис локального масштаба». Парень достаёт из-под сиденья небольшую спортивную сумку, много вещей ему тут не пригодится, на пару дней ведь. Все начинают, толкаясь, пробираться к выходу.       Андрей стоит возле автобуса, вокруг него собирается его отряд, тут, в отличие от других автобусов, относительно спокойно, ребята уже считают себя самыми старшими и ведут себя более-менее адекватно. Девчонки с интересом поглядывают на высокого спортивного Андрея, хихикают, шепчутся между собой — когда только успели перезнакомиться. Андрей привык к подобному вниманию, мама говорит, что он пошёл в отца, тому в юности тоже проходу не было от девчонок. Парень даже задумывается, не завести ли ему тут подружку на сезон, глядишь — и продержался бы в этот раз. Может быть, он подумает об этом позже.       Подъезжает ещё один автобус: видимо, тот, что отстал по дороге, спустило колесо, пришлось им остановиться. За спиной слышны разговоры опоздавших, по голосам слышно, что среди них есть ребята их возраста, а, следовательно, и их отряда.       — Данька, я запомнила, ты обещал пойти с нами сегодня вечером гулять, — смеётся кто-то из девчонок.       Тот, к кому обращались, что-то говорит в ответ, а у Андрея останавливается сердце, замирает дыхание, мир вдруг теряет свою чёткость от звука почти забытого, но такого знакомого голоса.       Ребята подходят ближе, Андрей медленно поворачивается, и его глаза сразу выхватывают из толпы стройного светловолосого парня. Он смотрит на него, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как что-то необъяснимое почти парализует его. Парень замечает его взгляд, подходит ближе, и Андрей тонет в до боли знакомых зелёных глазах. Парень хмурится, и вдруг его губы растягиваются в счастливой улыбке.       — Андрей? Серьёзно? Это ты? Я не верю просто. Я ехал сюда и думал: вот бы здорово, если бы ты тоже был тут. Но ведь это было невозможно. Я готов орать сейчас на весь лагерь.       Андрей стоит и в состоянии только глупо улыбаться. Это действительно Данька… это он… его забытый друг… его детская психологическая травма… Сейчас Андрей признается себе, зачем он ездил сюда чёртовых пять лет. Вот зачем. Он надеялся встретить его, Даньку.       Он всё стоит и смотрит на него. А Данька прыгает вокруг Андрея, как будто ему по-прежнему одиннадцать лет, и кричит на весь лагерь:       — Люди-и, я нашёл его! Я нашёл своего пропавшего друга. Передача «Жди меня» в прямом эфире!       Данька сжимает Андрея в объятиях, тормошит его, жарко шепчет в самое ухо:       — Ты не представляешь, как я скучал. Мне столько надо тебе рассказать.       Он хватает Андрея за руку, и не отпуская, тащит его в сторону их отряда.       Позади кто-то из парней смеётся:       — Глядите-ка, ну прямо голубки.       Данька резко оборачивается и угрожающе смотрит на парней:       — Я тебе ебало сейчас разобью за голубков. Мы братья, понял? Если не понял, то давай разъясним всё прямо сейчас.       — Да понял я, понял, что ты такой нервный, — парни проходят мимо.       Андрей улыбается:       — Ты, видно, уже не только шахматами увлекаешься.       — А то, надо было учиться выживать в этом жестоком мире.       Вечером они лежат на крыше старой беседки, по-прежнему скрытой кустами черёмухи.       — Дай руку, — просит Андрей.       Данька протягивает ему левую ладонь, белый шрам делит её на две части. Андрей проводит пальцами вдоль рубца, накрывает своей ладонью и переплетает свои пальцы с пальцами Даньки. Пару минут они просто лежат и смотрят в вечернее небо.       — Знаешь, я ведь тогда чуть с ума не сошёл, — говорит Данька. — Когда отец вдруг появился на турнире и сказал мне сворачиваться. У меня была такая истерика, они врача даже вызывали, что-то ставили мне успокоительное. Но кто когда обращал внимание на детские истерики. Ты просто не представляешь, что со мной было…       — Я представляю, Дань. Со мной было то же самое, — вздыхает Андрей.       — Дураки мы с тобой, да? — тихо смеётся Данька.       — Ещё какие, — улыбается Андрей