А рыжие бывают разные

Я не люблю, когда люди сами себя убивают. Это не делает их героями. Я задыхалась, вокруг меня лишь беспроглядная тьма. Дыхание обрывалось, а рот откуда-то заливало водой. Я захлебывалась, не могла вдохнуть. Не понимала, что происходит, и сознание медленно ускользало. Я дергала руками, в какой-то момент осознав, что вода затягивает, тянула вниз. Сердце билось так быстро и сильно — кроме него я ничего и не слышала. Пыталась всплыть... Я не хочу умирать Силы почти покинули, когда я увидела свет. Далеко, но все же я видела его проблески. Я не сдамся. Я не умру. Мышцы ныли, и, кажется, перестала чувствовать ноги. Легкие горели, но я плыла. Ощутила, как вода надо мной разошлась, и наконец желанный вдох. Как же был сладок воздух. Кажется, я провела под водой целую вечность. Перевернувшись на спину, пыталась перевести дух. В голове пусто, но в следующее мгновение меня словно разорвало на части. Маленькие иголочки впились в сознание, заполняя его воспоминаниями. Я почувствовала ногами землю, перевернувшись на живот, стала барахтаться в воде, стараясь вылезти на берег. Горло сотряс кашель, в голове смешалось, конечности свела судорога. Боль пронзала все существо и сознание. Я ползла к илистому берегу то ли реки, то ли озера. Жижа комкалась, засасывала руки и ноги, тянула под воду. Лишь когда вода поднялась выше пояса, я рухнула, стараясь отдышаться и перевести дух. Больше я не утону. В голове наконец-то начали проясняться мысли. Шок. Я старалась дышать, но снова и снова сотрясал кашель. Легкие выворачивало, горло обжигала вода. Я была жива. Я вспомнила, как умирала в одиночной палате больницы. Слышала, как пытались спасти врачи, но нечего не могли сделать. Последнее — писк прибора, сердце остановилось. Я умерла. До моего паникующего сознания доходило, что что-то не так, но связных мыслей все еще не было, и в этот миг пришло кое-что другое... Я бы посчитала это раздвоением личности или того хуже каким-то психическим расстройством, называния которого не всплывало в голове. Я сбросилась с моста. Чувствовала, как ветер подхватывает волосы. Как тело ломается от удара об воду. Как воздух заканчивается в темной глубине. Слышу чей-то крик вдали, но мне уже плевать. Сознание угасает, бросая меня во тьму. Только в воде не я. Голову маленькими иголочками жалят воспоминания и чувства. Они заполняют все естество, они смешиваются, словно соединяясь. Воспоминания моего мира, сливаются с ее воспоминаниями. Они душат, выворачивают. Они рвут все на своем пути, а я сжимаюсь, меня тошнит и трясет, кажется, рвет. Так больно, что слезы уже давно текут по лицу. Ее зовут Лили Эванс. Меня почти также. Я умерла в больничной палате в 2009 году. Я родилась в 1960 году. Мысли ударялись о несостыковки, но почему-то они меня не пугали. Я отчётливо понимала, что умерла, и отчётливо понимала, что пыталась умереть, сбросившись с моста недалеко от моего дома. Как это возможно? Даже не читала о таких историях! В моей смерти не было ничего необычного, разве что прямо перед тем, как мое сердце остановилось, пришли галлюцинации, словно ведения. Сейчас я не могла вспомнить о чем они были, но знала, о чем-то важном. Тут же в мою голову впились воспоминания, которых точно не было раньше. Жизнь девушки по имени Лили, я видела ее своими глазами. Они корежили и скручивали мое сознание. Мы словно были единым целым, которое почему-то раскололось надвое. Отброшенные друг от друга осколки. — Лили! — громкий мужской крик. Это было последним, что услышала, теряя сознание. Погружаясь в никуда, я знала, что увижу. Свою прошлую жизнь. Почему прошлую? Сама не знаю.

***

Жизнь малышки Лили — одно огромное страдание, но в отличие от моего, совершенно другое. С самых истоков она знала, что не такая как все. Она знала, что что-то не так, но в детстве не могла понять что. Когда она играла с сестрой или вглядывалась в мать, что-то твердило ей: все неправильно. Осознала она себя годам к пяти, достаточно поздно для ребенка. Именно тогда и начинаются ее первые воспоминания. С самого детства ее мама относилась к ней не так, как к сестре. Петунью любили больше, она видела и чувствовала это. Мама смотрела на нее много меньше, не давала сладкие леденцы и мороженое, у нее не было мягких игрушек и за любую провинность ждало наказание — били так, что синяки держались недели, а то и хуже. В один из таких случаев и проснулась магия. Кажется, ей около пяти, а может, шести. Мама замахивается, собирается ударить по лицу, Петунья стоит рядом. Улыбается. Именно ее улыбка глубоко в сознании. Петунья сломала свою новую куклу, красивую и дорогую, но маме сказала, что это сделала она. Сказать ничего в оправдание не смогла. Мама очень зла, ругается, ее лицо, обычно очень красивое, искажается в страшной гримасе. Гримасе страшного и пугающего монстра. Рука поднимается, а она можешь лишь зажмуриться и поднять ручки, стараясь прикрыться. Вот только боли ни через две, ни через пять секунд не чувствуется. Она поднимает глаза и видит настоящее чудо. Все вещи летают по комнате. Мама поднята под потолок вместе с сестрой, они в огромном недоумении и могут лишь вопить от страха. Ей же весело и смешно. Тихий хохот. Детский смех сотрясает комнату. Вещи и мать с сестрой падают на пол. После этого дня мама не ругается. Она игнорирует, стараясь не подходить, стараясь не говорить. Петунья боится. Нас. Нас называют мерзким отродьем. Мы же больше не чувствуем боли. Ни внутри, ни снаружи. Синяков и крови больше нет, только кормить стали хуже и переселили на чердак, а там намного холоднее. Так мы и росли. Без любви матери, без внимания отца, но зато со страхом в глазах сестры. Отца мы видели нечасто. Магия была запретной темой. Она проявлялась редко, но метко. Тогда мы думали, что это проклятие, сейчас понимаем, что это стихийные всплески, и если бы маленькие мы применяли магию чаще, то такого разрушительного действа она бы не имела. Маленькая Лили сама боялась своей магии, сама подавляла ее, и в будущем это имело последствия. Северуса она встретила неожиданно. Когда гуляла. Она часто проводила время одна, играть с другими детьми у нее не получалось, Петунья называла ее сумасшедшей, и это настроило их против Лили. К тому же она была тихой девочкой, сильно погруженной в себя. — Ведьма! — вот что он бросил ей, когда увидел. Думаю, он назвал ее так от удивления, но для Лили это была очередная пощечина. Именно эту фразу она запомнила, именно она начала непростые отношения этих двух. С Северусом она общалась сначала с трудом, но после того, как она узнала, кто он, отношения потеплели. Снейп сам был отщепенцем среди детей, и был таким же одиноким как она. В самом начале он показался ей страшным, даже немного пугающим. Черные длинные волосы, черные глаза, которые все же оказались темно синими, нос, похожий на клюв орла, худое лицо и круги под глазами. Потрёпанная, местами не раз заштопанная одежда всегда была чистой. Он стал другом не сразу. Рассказывал ей о магии, учил, показывал. Он без умолку говорил о мире Магии и Волшебства. О разных родах, о зельеварении и трансфигурации. О том, как можно обратить мышь в стул и как сварить зелье, дарующее удачу. Северус грезил о Слизерине, ей приглянулся Гриффиндор — факультет храбрых, сильных и отважных. Когда пришло письмо из Хогвартса, она уже нетерпеливо ждала его. Родители были в недоумении, не понимали, что это за место, не верили, что их много. Для них, точнее для матери, она была монстром. Ненормальной, которую нужно запереть, оградить от всего мира. Макгонагалл — волшебница, которая пришла за ней спустя какое-то время, чтобы проводить в мир Магии, объяснить и показать. Она рассказала родителям все, и если отец воспринял более-менее спокойно, то фраза матери окончательно разбила сердце, жаждущее материнской ласки и любви. — Лучше бы ты не возвращалась. Это поставило точку надежде и вере. Магический мир предстал сверкающе-ярким, ослепительным. Все в нем совершенно не так, но это и восхищало, показывало, что моя магия — совершенно обычное дело. Летающие метлы, странные существа и волшебная палочка! Кажется, в тот момент я ощутила, что нашла себя в этом мире. После покупок Макгонагалл отвела домой, и потянулось долгое ожидание начала учебного года. Платформа 9 ¾ встречала огромным количеством людей. Меня отвозил отец, напоследок погладив по голове и сказав, чтобы хорошо училась. Это все встретил холод. Было поздно проявлять теплоту. Северуса нашла быстро, и вот поезд отправляется от станции. Здесь знакомится с парочкой детей, но все они вызывают лишь скуку, не более. Кажется, в какой-то момент что-то внутри отключилось. То ли эмоции, то ли что-то другое. Нет, я улыбалась, но лишь когда требовал случай. Только с Северусом способна на искренность, только с ним тепло в груди. Когда села на треногий табурет посреди зала, полного волшебников, это стало точкой невозврата. Шляпа встретила тепло. Она мягко пробежалась по мыслям, но в какой-то момент будто на что-то наткнулась, замолчала. — Ох, как интересно! Для тебя верный путь — Слизерин, но ты искреннее желаешь на Гриффиндор. Я редко отказываю детям, подобным тебе, так что... — Гриффиндор! — прокричала она в следующую секунду. Когда сняли шляпу, я сразу же наткнулась на печальный, полный грусти взгляд Северуса. Он мечтал, как мы вместе окажемся на Слизерине, но я все для себя решила уже давно. Лили была упряма. Прямо как я. В первый раз, когда я пересеклась с ним взглядом, весь мир замер, сердце засбоило. Я споткнулась, кто-то подхватил, но я даже не заметила. Мальчик с карими глазами захватил мое сознание. Он тоже смотрел на меня расширившимися глазами. Удар. То чувство было не любовью, нет, чем-то другим. Чем-то высшим, тем, о чем воспевают в легендах. Так мне казалось. Джеймс занял все мои мысли, он был идеален. То, как он говорил, двигался, как смеялся. Все в нем вызывало восторг. Сначала мы были лишь детьми, но с каждым годом он занимал все больше и больше места в сердце. Это больше походило на одержимость. Когда Поттер обращал внимание на другую, когда он смотрел не на меня — это вызывало бурю злости, это причиняло боль. Это причиняло боль Лили. Когда на четвёртом курсе она рассказала о своей любви Северусу, тот не понял. Поттер вызывал в нем лишь ненависть, с самого первого курса отношения у них не сложились. Но Лили это не волновало. Она считала другом Севера и надеялась, что тот поймет. Оба они были ей нужны. Лили понимала, что Джеймс вместе со своей компанией издевались над Северусом, но почему-то это не вызывало ненависти. Ничего в нем ее не вызывало. Это вносило огромное смятение в сердце. Это приносило боль просто потому, что она не понимала, отчего такие сильные эмоции. Он был ее божеством. Совершенством. Самым прекрасным парнем на свете. Где-то внутри она понимала, что это ненормально, но каждый раз это отходило на второй план, как только она видела его, а видела она его часто. Где-то в начале пятого курса Поттер начинает ухаживать. Отношения с Северусом все холоднее, кажется, его ссоры с Мародерами все более жестоки, но Лили словно этого не замечает. Северус просит не общаться с Джеймсом, просит опомниться. Говорит, ей одуматься. Вот только... Когда Джеймс целует меня впервые, все теряется. Его мягкие, горячие губы, его руки на талии, прижимающие к себе, впечатывающие в сильное, спортивное тело. Я только запускаю руки в его волосы, стараюсь ответить со всей страстью. Внутри пружиной поднимается что-то новое, оно оседает на языке, сплетающемся с чужим. Когда мы отрываемся друг от друга. не можем дышать. — Ты мне нравишься, — его улыбка приглушает все на свете. Для меня не существует ничего на свете. Есть только он и никто более. После СОВ случилось первое, что рушит стройную картину. Джеймс в последнее время настораживал. Почему-то казалось что происходит что-то неправильное. Тот старался перевести отношения на новый уровень, но почему-то во мне это не вызывало приятных чувств. Не вызывало возбуждения, которое я должна чувствовать. Что-то во всем этом было чудовищно не так, это настораживало. Северус ругается с Джеймсом и Сириусом. Их ссора долетает до меня, и я бегу. Знаю, что это может плохо обернуться. Северус и Джеймс, оба слишком вспыльчивые, и все может попросту закончится дракой. Я подбегаю, когда Джеймс делает взмах палочкой, и Северус взмывает вверх. — Джеймс, не надо! Отпусти его! — Хорошо, сегодня ты получаешь помилование, Нюниус! — издевательски тянет он. Северус падает на каменный пол. Он зол, его трясет. Я только хочу подойти к нему, когда тот выбрасывает руку вперед. — Мне не нужна помощь, паршивая грязнокровка! Твоя жалость мне не нужна! Я больше не хочу общаться с тобой, — он поднимается и уходит. У меня же все переворачивается. Ступор. Я долго не говорила с Северусом, возможно, пару недель. Он был расстроен в последнее время, да и Джеймс сильно отвлекал. Почему? Что случилось? Больно. Так больно. Хочется расплакаться, а еще узнать за что. Грязнокровка — самое мерзкое ругательство, которое тот мог бросить. Кажется, я не замечаю, как Джеймс что-то говорит, смеясь. Почему-то это сейчас не важно. — Я хочу побыть одна, люблю тебя, — я целую его на прощание и ухожу. Он что-то говорит вслед. В голове пусто. До поздней ночи я гуляю по коридорам Хогвартса. До конца года всего пара дней. Поговорю с Северусом дома, когда он остынет. Что-то привлекает внимание. Один из пустующих классов занят. Я подхожу к двери, чтобы выгнать от туда нерадивых студентов, засидевшихся там допоздна, но что-то останавливает руку, которая почти взялась за ручку. За дверью знакомые голоса. Второй надлом. — Сохатый, ну и когда ты закончишь наше пари? Хотя я понимаю, со сладким хочется потянуть, а с учетом того, что она может быть твоей... — голос Сириуса я узнаю сразу. Тягучий, очень приторный, многие девушки в восторге от него. — Сириус не начинай! Лили — грязнокровка, и я выиграю. Совсем скоро она окажется в моей постели, и тогда ничего интересного в ней не останется, — самый чудесный голос в моей жизни чудесно рвет мое сердце. Не могу дышать, на глазах выступают слезы. Сковывает лед. Больно. Я стараюсь дышать — не могу. Хочется кричать, но только закрываю рот руками, стараясь не издать ни звука. Следующую фразу я слышу лишь частично. — Но если я все таки прав, и она.... Бегу. Все внутри рвется, кажется, моя магия тоже сходит с ума, но я не обращаю внимание. Я кричу в одном из подземелий, сбиваю руки об стену до крови. Внутри все умирает. В какой-то момент я замираю, понимая, что не должна была приходить в этот мир. Моя семья не любит меня. Мой друг ненавидит. Тот, кого я любила, считает лишь грязнокровкой! Даже для магического мира я лишняя, ненужная. Хочется сброситься с астрономической башни, но что-то сдерживает. Я лишь поднимаюсь наверх. Укладываюсь в кровать и не сплю всю ночь. В голове пусто. На душе ледяной холод. Когда Поттер пытается поговорить, я только улыбаюсь широкой улыбкой и с усмешкой отказываю в близости. Ничего более нет в душе, даже боли. Кажется, я уже мертва. Магия почему-то отказывается подчинятся мне, палочка больше не теплая. Учеба заканчивается, и я снова возвращаюсь на свой холодный чердак. Я просто надеваю свое любимое белое платье, расчесываю волосы перед зеркалом, вглядываясь мертвыми зелеными глазами. Решение почему-то приходит быстро. Этот день кажется мне идеальным. Солнце светит, запах травы и цветов окутывает сознание. Я выхожу из дома, ни с кем не прощаясь. Мне просто некому сказать слов прощания. Записки тоже не оставляю. Почему-то кажется, что перерезать себе вены в ванной — слишком глупо. Я не хочу, чтобы меня нашли быстро и потревожили. Река недалеко. Как и старый мост. Наше с Северусом дерево видно отсюда, и в последнюю секунду я смотрю именно на него. Перила давно позади. Платье развевается над толщей воды. Ее синева так притягивает. В мыслях нет сомнений. Решение дается быстро. Руки перестают сжиматься на последней ниточке моей жизни. — Лили, нет! — кричит кто-то на краю моего сознания. Вода касается ног. Смерть наступает быстро. Лили Эванс умирает. Ее жизнь казалась мне так похожей на мою, но при этом полностью противоположной. Почему она решилась на смерть? Потому что была ребёнком или потому что отчаялась? Так почему же я не так давно не сделала то же, что и она? Теперь мы будем жить по-другому. Не важно, где и с кем, не важно как. Главное, что мы будем жить! А люди... Они не важны. Жить! Я хочу жить, и я буду. Прощай, моя милая Лили. Прощай и спи безмятежным сном, знай: я люблю тебя.