Единственная роза.

— Ваша Светлость? Дамон вылетел из обеденной залы так резко, что стоящие около дверей слуги в испуге отпрянули, недоумевая, почему не было слышно и стука. — Ваша одежда, ми… — Стоящий в следующем холе слуга, склонившись, обратился к герцогу, но тот не обратил на него ни малейшего внимания. Дамон не мог и не хотел слышать сейчас никого. Его… Как можно было описать словами всю ту боль, которую он испытывал? Он не мог говорить, сейчас герцог как никогда радовался своему умению владеть лицом. Дамон не заметил, как добрался к конюшням, не заметил он и как вскочил полусонный конюх, непонимающе глядя на лорда. — Мою лошадь, немедленно. — Вы не оста… — Я сказал немедленно, — закричал он, сжав руки в кулаки. Спустя несколько долгих минут герцог, вскочив на своего любимого скакуна, стремительно выехал из конюшни, не в силах больше находиться здесь. *** Слуги пребывали в шоке от того, что творилось во всегда спокойном и тихом Л’Эрбер. Если стремительный отъезд герцога они могли объяснить делами высшей государственной важности, настолько быстро он покинул дворец, то поведение нынешней владелицы поразило их. Они не успели и войти в залу, как строгий резкий крик остановил их. «Я не желаю никого видеть! Пошли прочь!» Что это вообще должно значить? Разве болгарская принцесса умеет говорить громко? — Говорят, миледи плачет, что произошло? — Герцог что обидел её? — Вы в своём уме? — шикнула на них одна из гардеробщиц. — Его Светлость никогда бы не сделал этого, Ее Высочество... Эти пересуды продолжались бы ещё долго, если бы ни указы, отданные дамой принцессы, которую та ещё толком не видела. За тяжелыми дверьми, ведущими в обеденные комнаты, не было никого кроме неё. Да разместись здесь горнилом солдат, она не заметила бы их. Елена не помнила, как долго она пролежала на каменном подоконнике залы. Она видела лишь его удаляющуюся спину, видела его темные кудри, развиваемые холодным промозглым ветром. За что? За что она обидела единственного человека, который был ей безоговорочно верен. Человека, которого полюбила. Елена устала плакать. Глаза ее горели, а губы припухли от стекающих по лицу слез. Но она не могла остановиться. Она дрожала от холода открытого окна, но будто не чувствовала этого. Девушка не двинулась с места с тех самых пор, как он уехал. Он словно забрал ее сердце с собой. Потому что иначе нельзя объяснить, почему на месте, где оно должно было стучать от трепета и переполняющей его любви, будто зияла дыра. Она должна быть с ним. Должна найти его так скоро, как может и просить его прощения, открывшись ему. Но она никогда не сделает этого. Он ушёл. И она едва ли когда-нибудь сможет увидеть его. Он ушёл… И виной тому была она. Он ушёл… Новые рыдания сотрясли ее тело. Елена закашлялась, ей не хватало воздуха. Судорожные вздохи прерывали тихий плач; даже сейчас она старалась скрыть свою слабость. Дамон… Зачем он появился в ее жизни? Зачем он показал, что она может быть полна не только лишь печали и грусти? Она не могла вспомнить и момента, когда бы он не был готов прийти к ней на помощь. После Тауэра он лично сопроводил ее сюда. Он возвращался снова и снова, несмотря на её нежелание, на её злость и ненависть, которую она открыто демонстрировала ему. Он сломал укрепления, которыми она окружила себя. Он забрал то немногое, что у неё было. Ее покой и никчемное разбитое сердце! И ему почти удалось исцелить его, если бы не одно но… Господь покарал ее. Иначе нельзя было и подумать. Но почему так больно, так жестоко и так разрушительно? Ее Дамон, ее славный добрый рыцарь. Она, к своему горю, действительно полюбила его. Но теперь это было абсолютно неважно. Ей необходимо… Приподняв голову, принцесса вновь взглянула на улицу. За окном темнело, и теперь и того неприметного солнца не было и видно. С сегодняшним днём уходила и ее жизнь в Англии, стране, что так и не принесла ей счастья, окончательно сломав ее. *** Кабинет был пустым и темным, когда он вошёл в него, и вскоре наполнился легким свечением пары догорающих свеч. Он бы оценил тактичность хранителя его комнат, но… Был не в состоянии. Он пересёк все окраины Лондона вдоль и поперёк, но ничего не принесло ему облечения. Дамон чувствовал, что остановись он на месте, он просто упадёт замертво. Его самообладание рассыпалось на глазах, дыхание участилось. Прогулка по комнате не принесла никакого толка. «Я не люблю тебя…» — Не... Герцог трясущейся рукой зарылся в волосы, убирая раздражающе спадающие пряди с лица. «Я буду ждать нашей следующей встречи…» Вдох был настолько резким, что болью отдался в груди мужчины. «…милорд», — и снова эта очаровательная улыбка и тёплый взгляд. Дамон застыл, коснувшись тыльной стороной ладони мокрой щеки. В секунду преодолев расстояние комнаты, герцог с силой ударил рукой по столу, не почувствовав боли. Он вновь ощутил влагу на своём лице, но на этот раз не попытался стереть ее. Эти слёзы. Вся эта никчемная слабость. Звон гранёного стекла раздался в тишине комнаты, когда почти все содержимое его обрушилось на пол. Громкие звуки привлекали внимание слуг, которые не решались войти. Дамон, запыхавшись, продолжал скидывать все с гладкой поверхности стола, без разбору бросая вниз государственные бумаги и собственные письма. Он не успокоился, пока дыхание его окончательно не сбилось и пока глазам его не предстала она… Тонкая шёлковая золотого цвета лента. Знак ее благосклонности… Он, в миг затихнув, потянулся к ней, неуверенно касаясь материи, словно та могла исчезнуть примени он больше силы. Несколько потрёпанная после турнира, где он, к своему неудовольствию, чуть не потерял ее, сломив копьё, на которое она была повязана, лента все ещё выглядела так же, как когда его оруженосец принёс ее ему. Дамон специально послал его искать ее на турнирном поле, боясь, что ее уже успели убрать. Но нет, в тот день удача благоволила ему, и вместе с победой, герцог получил нечто большее. Лента была символом ее благосклонности, символом нового периода в их отношениях… Фигура Дамона обмякла, и он, неуклюже осев, опустился вниз, опираясь спиной о резную ножку стола. Его лицо, красивое и надменное, исказила… Боль. Он держал небольшой кусочек материи, глядя на него с такой нежностью и... Мужчина качнул головой, будто отрицая что-то. Глаза Дамона наполнились слезами, когда он, поднеся ленту к губам, невесомо коснулся ею лица. Он был повержен. Уничтожен ее прекрасным равнодушным взглядом и холодом, пропитавшим слова, ставшими для него самыми страшными в жизни. Жизни, в которой больше не было смысла. *** Светлые мягкие локоны разметались по подушкам. Девушка лежала в постели уже который час, но глаза ее и не думали смыкаться. О, как она желала хоть ненадолго провалиться в сон, как и Никлаус, чьё дыхание стало ровным и мерным уже давно. Молчание их обоих тяготило их весь день с тех самых пор, как Керолайн рассказала Никлаусу о разговоре с Еленой. Естественно, ее муж послал за герцогом. Но что в том толку, когда его не было ни в одном из лондонских имений? И если она думала, что Никлаус обрадуется, выразит хотя бы каплю эмоций, от которых ей стало бы чуть легче, то Керолайн круто просчиталась. Он сделался задумчивым, закрывшись. И от кого? От неё, своей жены? Он не покинул комнат, не приказал ей уйти. Он был учтив и приятен, но мысли его был не здесь и уж точно не с ней. Ее сковало тягостное чувство неопределённости. Она хотела видеть его эмоции, лишь бы не чувствовать, как что-то внутри неё замирает от предстоящего. Не ощущать непонятное чувство вины за то, во что она не в ответе. Да, она ненавидела герцога, и большей боли он не испытал бы никогда, но он все же был человеком. И ей было стыдно признать, что промелькнувшее ее душе чувство, было не обидой на подругу и грустью от скорого расставания, а жалостью к тому, кого она ненавидит. *** Скомканный отрывок, найденный на туалетном столике, одиноко догорал в языках яркого пламени. Ее встреча произойдёт раньше, чем она думала. Какая насмешка: заставить ее страдать, но в тоже время так вовремя послать его к ней. Что бы ни было уготовлено ей, теперь ей было абсолютно все равно.