Единственная роза.

Антрацитовые глаза герцога рассматривали давно успевшие приесться ему виды. Он склонял голову перед силой искусства, особенно выделяя музыку. Но при дворе Никлауса явно не хватало ни художников, ни музыкантов, способных вдохнуть в него новую жизнь. Они вступали в новую эпоху, полную красоты, но английский корт так и оставался сер и хмур. Чопорные безрадостные костюмы, тяжелые чепцы и резковатые грубые украшения — все это бросало тень на престиж двора, о котором так пёкся король. Живопись была скучна и беспросветно стара в своей технике. Радовал лишь порядок в государственных делах. И, пожалуй, успехи в реорганизации армии. Процесс этот начался с самого восшествия короля на престол и продолжался по сию пору, подходя все же к концу. Теперь вассалам Никлауса запрещалось иметь собственные армии, которые они могли бы направить против него. Дамон настаивал на этом, и был рад, что друг прислушался к нему. Оторвав взгляд от свода стен, герцог заставил себя направиться вперёд. Ему пришлось явиться сюда. Никлаус, как Дамон и предполагал, уже несколько дней искал его. Он никому не позволит увидеть его слабость. Стук каблуков раздавался по всему пустынному коридору. Все, что успела увидеть Керолайн, взирая на мужчину с высоты просторной лестницы, это его подпрыгивающие в такт ходьбе чёрные кудри. *** — Дамон, — Обратился к другу король, жестом руки призывая его встать. Какими бы близкими друзьями они ни были, герцог никогда не забывал об этикете. Никлаус — не его монарх, Дамон же — не его подданный в привычном понимании, но уважение, что он испытывал к другу было превыше. Никлаус предложил ему сесть напротив, не говоря, впрочем, более ничего. И Дамон, зная характер друга, ожидал, пока тот все же задаст вопрос, ответ на который жаждал услышать. От него лично. Герцог был уверен, что Ее Величество что-то сказала королю, иначе отчего такая нужда в его визите? Двуличная гадкая змея. — Вы звали, Ваше Величество, — ухмыльнулся Сальваторе. Лицо его не выражало никаких эмоций, но столь привычные ему жесты выходили сами собой. — Хотел видеть тебя, чтобы посоветоваться. Мы славно поохотились. — Выдержав паузу, продолжил король, вперив взгляд титановых глаз в бледное лицо друга. — Я в поисках мастера. Хочу как можно скорее сделать чучело того волка, — Дамон понимающе кивнул, несмотря на то что тема несколько удивила его. В его распоряжении в Лондоне, к сожалению, не было такого человека. Зверь был поистине прекрасен, мужчина понимал желание друга. — Я займусь этим, — ровно ответил Дамон, переходя к тому, зачем все же явился. — Я планирую отправиться в Клэр в течение завтрашнего дня, — отвечая Никлаусу на его взгляд, продолжал он. — Думаю, мои люди найдут мастеров, и тогда я с радостью привезу их в Лондон. Никлаус не отвечал, продолжая смотреть на него, но ему все же пришлось прервать взгляд. — Я давно не видел головную боль в виде младшего брата, — искривив губы в усмешке, протянул герцог, подаваясь вперёд. Словно желая покинуть кресло, а заодно и комнату. Никлаус не понимал поведения друга. Он был уверен: Дамон знал, что вскоре эта болгарская девчонка покидает Англию. И он уезжал так просто? — Что ж, желаю успехов, — понизил голос король, продолжая смотреть на ухмыляющегося герцога. Был ли он раздосадован молчанием Дамона? О, не знай он об отъезде Гилберт, он был бы спокоен за него. — В которых числах ты возвращаешься? — У тебя есть дела, требующие моего присутствия? — Ответил тут же герцог. — Через два дня принцесса отплывает в Болгарию, — подавив сомнения, начал Никлаус. Он готов был поклясться, что ни один мускул на лице Дамона не дрогнул при упоминании о ней. Лицо его осталось спокойно, а глаза, до этого смотревшие на камин, встретились со взглядом короля. Не прошло и секунды, как герцог, все так же глядя в глаза другу, поджал губы, вскинув брови вверх. — Ты хочешь, чтобы я проводил ее заместо тебя? — Неожиданно для Никлауса спросил тот. — Однако предположу, что Ее Величеству твоя компания будет приятнее моей. — Король нахмурился, не ожидав такой… спокойной реакции? И на какое-то мгновение он почти поверил Дамону. Почти. «Ее? Тебе тяжело назвать ее по имени?» — Нет, у тебя ведь иные планы, — в тон ему ответил король. — Я только уведомил тебя, где твоей гонец сможет найти нас с королевой, если ты отыщешь того, кто мне нужен. — Откидываясь на спинку кресла, заключил Никлаус, сложив руки в замок. Теперь была его очередь надеть ухмылку, чтобы скрыть раздражение. — Тогда славно, — заключил тут же Дамон. Одному Богу было известно, как Никлаус ненавидел болгарскую наследницу, глядя в эти минуты на потуги своего лучшего друга. *** Лондон оставался таким, каким он помнил его в последний свой визит. Однако теперь вместо толп, лелеющих надежду хоть краем глаза увидеть лордов, посетивших турнир, не говоря о самих поединках, улицы были довольно пустынны в это время дня. Одинокие фигуры торговцев, последними уделяющихся со своих лавок, встречались все реже. Как он скучал. За все это время, что ему пришлось скрываться и проживать в безызвестности, не имея возможности видеть ее так часто, как хотелось бы, он успел полюбить иную сторону своей страны. Роскошь дворцов и замков, так привычная ему с детства, резко сменилась скитаниями по малолюдным обветшалым лачугам в надежде найти в них убежище, никогда не будучи уверенным, что новый день настанет для него и его союзников. Поначалу его убивало собственное бессилие. Его плечо лишь недавно пришло в форму, но тогда - он отчетливо помнил это, словно уже не прошло этих долгих месяцев - тогда, он, военный человек, принц выросший в боях за королевство, не мог сделать без помощи и глоток похлебки. Он выжил чудом, и считал это знаком. Именно он положит конец правлению узурпатора. Спустя месяцы он восстановился достаточно, чтобы самостоятельно делать все, что умел раньше. И первым делом он направился к ней. Его любовь. Лицо, что долгими ночами он представлял перед собой, гадая, как она? Его нежная любимая принцесса. Его Елена. Взгляд голубых глаз посуровел. В голову непрошеное ворвались воспоминания о том, как Майколсон посмел оскорбить ее, удерживая в Тауэре. Как его главных прихвостень, самодовольный наглец, смел надоедать его невесте своим присутствием, компрометируя ее столь частыми визитами. Поначалу это только раздражало Эдуарда, не привлекая его внимания в достаточной мере. Однако сейчас… Принц сжал руки в кулаки, резким движением отбросив полы потрепанного плаща, что замедляли его шаг. Эдуард не смел идти на поводу у собственных чувств. Потому, бывая в Лондоне чаще, чем они с Еленой виделись, он не позволял себе навещать ее. Он не смел давать себе поблажек. А в ее присутствии мысли его уходили далеко ль важнейшей сейчас цели. Он внутренне возмущался, получая вести из дворца принцессы, своей жены, где говорилось о визитах Сальваторе. Как смел тот так вольно вести себя с Ее Высочеством? В какой-то момент, находясь не в лучшем расположении духа от очередной неудачи, Эдуард накричал на одного из слуг, принёсших новые вести из Л’Эрбер. И вновь Ее Высочество в компании герцога, что рассказывал ей что-то вопиюще веселое, раз смех принцессы был, по словам слуги, заливистым и искренним. Прошло несколько часов, прежде чем погруженный в свои мысли, он вызвал парня к себе. Тому было поручено следить за благополучием Елены Болгарской и докладывать все ему, лично. Он никогда не испытывал этого чувства. Ревности, прожигавшей теперь все его нутро. Эдуард не оскорбил бы Елену недоверием. Но поручения своего не отменил. Он был на днях в Л’Эрбер, оставив записку, которую, полагал, Елена уже прочла. Распахнув двери, ведущие в небольшие комнатки дома, он и не заметил, как очутился у своей. Какая внимательность со стороны Сальваторе подарить Елене ее любимую породу собак. Он увидел этого щенка случайно, пробираясь в город сквозь задний двор. И ему не без восторга ответили на брошенное мельком предложение: это подарок Его Светлости, герцога, Ее Высочество особенно следит за щенком. Нет, он не станет опускаться до ревности к этому ничтожному зазнайке. Все эти титулы и обращения — все это принадлежит короне, что по праву его. Уверен, будь воля Керолайн, она не позволила бы Сальваторе носить титул его почившего брата, Джорджа. Осквернять его тем, что носит его иностранец, который с бóльшим рвением интересуется Англией, а не родным герцогством. Его милая кузина. Ее участь разрывала его сердце каждый раз, стоило ему подумать о ней. Их единственная роза, рождение которой праздновало все королевство, попала в лапы к нижайшему из мужей. К узурпатору, посмевшему надругаться над ней. Конечно, легче было ранить их Дом так, чем с достоинством сразиться в честном бою. Он уничтожит всех своих врагов. Всех до одного. И последним падет Майколсон, увидев, как все его наследие канет в лету. Он, Эдуард, принц английский, не отступится, чего бы ему это ни стоило. И как бы совесть не грозила мучать его. *** — Вперед, — выкрикнул Дамон, посылая коня к воротам. Теперь, когда Никлаус знает, что он уедет, никто не потревожит его. Как же это было невыносимо. Невыносимо настолько, что он вынужден бежать из города, где все ему напоминает о ней и о том, как близко ее дворец находится от его собственного… *** Л’Эрбер, лето 1485 года. Часы сменяли друг друга стремительно, но она не замечала этого. Единственное, что привлекало ее внимание — топот лошадиных копыт, в котором она надеялась услышать голос Дамона. Сумерки сгустились над дворцом, и это означало, что пришло время для вечерней молитвы. Стыдно признать, но она уже несколько дней не молилась, обманывая фрейлин и слуг. Она приходила в церковь, радуясь лишь одному — времени, что может провести в одиночестве. Она давала волю чувствам, и пусть слезы ее давно кончились, она могла побыть в тишине, пока не находила в себе силы вернуться в покои, чтобы завтра вновь встретить очередной бессмысленный день. Сегодняшний вечер не был исключением. Пара фрейлин сами, проводив принцессу до дверей, удалились восвояси, зная, что им не позволят войти. Они успели за долгие месяцы службы привыкнуть к настроению Елены Болгарской и не наделялись на ее благосклонность. В стенах царила тишина. Жаль, что это было единственным местом, где должны были проходить молитвы. Все это помещение напоминало ей о том, о чем она не хотела думать. Этот алтарь, принёсший ей когда-то столько радости. Она опустилась на колени, склонившись у молитвенной скамеечки, и опустила голову на руки. Елена не взирала на распятие, не пыталась и начать. Это невыносимо. Невыносимо чувствовать эту боль. Шорох, раздавшийся позади, заставил ее резко подняться, отчего она чуть не запуталась в юбках платья. Ее сердце пропустило удар, когда она увидела темную фигуру, выходящую из-за дальних сидений. Она догадывалась, кто это, но все равно испугалась. Как в духе Эдуарда, появиться резко, когда менее всего ожидаешь этого. Елена не двинулась с места, скорее машинально сжимая висевшее на платье распятие. Эдуард не заметил этого. Радость от встречи с ней поглотила его. Он в считанные минуты оказался рядом, улыбнувшись ей своей мальчишечьей улыбкой, за которую ему прощались шалости и посерьезнее. — Прости меня, я не хотел напугать тебя, — прижимая ее тонкую фигуру к себе, улыбаясь, прошептал он в ее волосы. Она осталась так же напряжена. Не отвечая на его объятия. Эдуард нахмурился, но вновь завладел своим лицом, когда, отстранившись от неё, взглянул в её глаза. Елена, ещё не до конца получив свободу, тоже поспешила отстраниться, что не ускользнуло от внимания принца. — И все же ты сделал это, — взглянула на него она, поджав губы. Глаза ее поднялись к его лицу. Брови нахмурены, а голубые льдинки внимательно вглядываются в ее черты. От этого взгляда ей стало не по себе, и она хотела отойти чуть дальше, когда рука его остановила ее, притягивая ближе. Нет, только не сейчас. — Эдуард, я скверно себя чувствую, — положила она ладонь на его грудь, удерживая его на расстоянии. Она не могла, не могла даже думать о поцелуе. Искры в глазах принца потухли. — Надеюсь, ничего серьёзного? Девушка вновь посмотрела на него, не понимая впервые услышанного тона. — Нет, скорее всего простудилась, гуляя в саду, — ответила принцесса. Что-то внутри него оборвалось, когда она отвела взгляд, будто не желая смотреть на него. Он сделал шаг вперёд, но тут же остановил себя. — Чудный щенок, неудивительно, что приходится много времени тратить на прогулки, — завладев ее вниманием, начал он. Девушка развернулась слишком резко, выдав интерес. Глаза Эдуарда сузились, он, раскинув руки в стороны, возвёл их вверх, восхищаясь достоинством гончей. — Откуда она, Елена? — задал, казалось бы, безобидный вопрос он. — Подарок Керолайн, — не задумываясь, соврала она. Эдуард, не сказав ни слова, шагнул вперёд к ней, она же сделала шаг назад уперевшись в ножки скамейки. — Да, Елена? — Остановился он в нескольких сантиметрах от неё. Юбки ее платья касались его плаща. — Да, Эдуард, я же ска… — Принцесса не успела договорить, как он мигом преодолел разделяющее их расстояние, теперь практически нависая над ней. От его глаз не ускользнул ее испуг. — Я знаю, что он бывает здесь, — словно глупой девочке ответил он. Ему и в голову бы не пришло так открыто ревновать ее. Он доверял ей и уважал ее, но от этого неведомое ему ранее чувство не отступало, а напротив — чувствуя ее отстранённостью от разговора — росло, грозясь выйти наружу потоком. — Что ему нужно от тебя, Елена, он посмел оскорбить тебя? — Нет, — слишком резко ответила она, обхватив себя руками. Она, оставив его в недоумении и удивлении от резкости ответа, выбралась из-под его давления. — Он не сделал мне ничего плохого, — притихла под конец фразы она, стоя вдали от мужа. Как же такое возможно? Елена вздрогнула, когда крепкие мужские руки развернули ее. Эдуард стоял прямо перед ней, возвышаясь на добрые две головы. Его светлые глаза смотрели на неё прямо, ожидая ответа. Но на что? Он не задавал вопросов, или же она не слышала его? — Что происходит, Елена? — голос его изменился. Из привычно мягкого и бархатистого он превратился в голос, в котором проявлялись ноты раздражения, смешанные со сталью, что ей доводилось слышать в указаниях отца. Его руки держали ее за предплечья. Он не отпускал ее, но и не сдерживал, проверяя, как она поведёт себя. Голова ее опустилась, и на пару мгновение ему захотелось встряхнуть ее, чтобы она наконец ответила ему, перестав изводить своим отстранённым взглядом и глазами, ставшими мокрыми от слез? Что же случилось с ней? Что сделали этот узурпатор и его пёс, чтобы так расстроить ее? Елена вскинула голову. В глазах ее горела решимость, когда она, глядя прямо в его красивое обеспокоенное лицо тихо, почти шепотом, ответила: — Я беременна. На минуту между ними повисла тишина. Он не отвечал ей, а она не продолжала, остановив взгляд потухших глаз в районе его груди. — Елена, — она готова была расплакаться от нежности, что сквозила в его голосе. Она не заслуживала подобного. Эдуард, мягко коснувшись ее лица, приподнял его, встретившись с полными слез глазами своей жены. Его глаза блестели по-особенному. Он смотрел на неё так, словно не было месяцев вдали друг от друга. Облегчение было настолько оглушительным, что он не мог говорить. — Ты сделала меня счастливейшим из людей, моя любовь, — он заключил ее в объятия, подавив идею подхватить на руки. Ни к чему было пугать ее. Поцелуй, что он запечатлел на ее губах, был неожиданностью, отчего она не сразу ответила на него. Она не желала и вовсе принимать его, но отстранись она сейчас, это обидело бы его. И заставило бы всплыть вопросы о Дамоне… Нет, она не может говорить о нем. — Я подарю нашему наследнику королевство, которое принадлежит ему по праву. — Проговорил вдруг он, глядя на распятие висевшее над ее головой. Как он был счастлив. Ее слезы, он не понимал природы женщины, не понимал, как столь счастливое известие может вызвать их? Неужели она боялась его реакции. О, его милая жена, она озарила его этой вестью. Пусть и не думает о подобных глупостях. От этих слов кожа Елены покрылась мурашками. Слова, разорвавшие повисшую меж ними тишину, заставили ее ощутить холодок, пробежавший по спине. — Тебе необходимо уехать из Англии, Елена, — от мечтательного голоса не осталось и следа. — Ты отправишься в Бургундию, там вы будете в безопасности. — Взглянул он на неё, задержав взгляд на ее животе. Она лишь молчала, вскинув голову вверх на распятие, куда недавно смотрел и он. Что уготовлено им? Одно она знала точно — с этой самой секунды жизнь ее никогда больше не станет прежней. Как и разбитое вдребезги сердце.