Бесконечность твоей ненависти

      Изгойка буквально висела на стуле, жёсткие верёвки, которыми она была привязана, не давали ей рухнуть на пол. Голова низко свесилась, слипшиеся от пота и крови волосы закрывали лицо. На плечах, груди, да и на всем теле с ног до головы не осталось живого места — там, где не было порезов и ожогов, кожа была расцвечена багровыми, вспухшими пятнами гематом. Лица её Эрик в данный момент не видел, но знал, что оно далеко от совершенства. Ведь именно он приложил к этому руку и ожидаемо испытывал глубокое удовлетворение.       Ему всё-таки удалось довести её до фракции, и первый раз, когда поездка закончилась успешно — он подготовился и перестрелял всех изгоев, включая собак, — Эрик просто забил девчонку насмерть, не сумев вовремя остановиться. Раз от раза удары становились всё сильнее, он слышал хруст собственных ломающихся пальцев, но весь тот страх, отчаяние и неконтролируемую ненависть, что Колдер испытывал к ней, он обуздать не смог. Пришёл в себя только когда у него в руках билось уже в предсмертных конвульсиях изуродованное до неузнаваемости тело. Эрик брезгливо отбросил её от себя, удивляясь, как сильно он оскотинился за время своего пребывания в петле. Или те остатки разума, что всё ещё теплились в нём, уже его покидают.       Колдер дал себе слово держать себя в руках, и позже, когда он снова смог довести изгойку до фракции методом проб и ошибок, допрос оказался гораздо продуктивнее: она была выносливой, но у всех присутствует предел боли.       Эрик уселся на стул, стоящий спинкой вперёд, и снова пристально уставился на девку. Где-то в глубине его испоганенной души внезапно шевельнулось что-то вроде уважения — не каждый мужик способен вынести такие пытки. С каждым новым приступом боли она то выныривала из своих грёз — переставала напевать и разражалась бранью, выдавая информацию по крупицам, — то снова проваливалась в свой бред, и тогда Эрик попросту вырубал её до следующего «просветления».       Он убивал девку раз за разом, отчего-то полагая, что именно её смерть поможет ему избавиться от того кошмара, в котором он оказался. Однако всё было тщетно. Каждый раз изгойка умирала, а в допросную врывался Джек и ожидаемо стрелял в Эрика, уверив его в своей бесконечной ненависти. И всё начиналось сначала.       Эрик выяснил, что Эйдан Мёрфи — Бесстрашный, который изо всех сил противился системе, намереваясь её искоренить. Сначала пытался выбиться в лидеры, а когда у него не вышло — подался в изгои и организовал сопротивление. Эрик нашел подтверждения своим подозрениям: отребье кто-то тренировал и готовил, обучал обращаться с оружием, учил боевым приёмам. Теперь Колдер был почти на сто процентов уверен — основные силы сопротивления находятся за Стеной, но не далеко от города, иначе им попросту не удалось бы выжить. Конечно, Эрик с лёгкостью мог дожать девку, и она бы рассказала, где именно изгои обосновались, но он медлил. По правде говоря, ему на это уже было плевать: что с того, что он узнает, где мятежники, если завтра начнется сначала? Да, возможно, эта информация ему рано или поздно пригодится, но сейчас Колдеру было важнее выяснить до конца, почему же он оказался во временной петле. И он верил, что девка ему в этом поможет, поскольку совершенно очевидно, что она имеет прямое к этому отношение.       Эта девица раздражала его просто невыносимо, но одновременно с этим, Эрик поймал себя на мысли, что уже неплохо её знает. Он смутно припомнил, что вроде бы когда-то сталкивался с ней на улицах, при облавах, и уже тогда она была не в меру строптива. Конечно, с головой у изгойки дела обстояли совсем плохо, отличать, где она придуривается, а где и правда едет крышей, Эрик до сих пор не научился. Однако её упорства Колдер не мог не заметить. Она была достаточно терпелива, вынослива, но панически боялась оказаться в распределителе, в чём и заключалась её слабость. Каждый раз, когда Эрик заговаривал о её возможной продаже на сторону, девка приходила в ярость, принималась шептать цифры, только впасть в бредовое состояние это ей не помогало. «За маской бреда хорошо прятаться, пока у тебя шкура цела, — думал Колдер, разглядывая кровоточащие порезы на изуродованном теле. — И кости тоже».       Он склонил голову, приглядываясь к её скрюченным пальцам на вид почти детской руки, и в задумчивости почесал нижнюю губу остриём ножа. Отлично отточенная сталь поцарапала кожу, вследствие чего выступила кровь, но Эрик этого не заметил. Девчонка пребывала без сознания слишком долго, пришло время продолжить экзекуцию.       Колдер поднялся, пристраивая нож на красной от крови портупее, и направился в дальний угол допросной, где располагался кран с водой. Пока он наполнял ведро, ему не к месту пришла мысль, что он сам недавно был в том же положении — неожиданно заныл прострелянный бок и слегка закружилась голова от, вероятно, фантомной боли.       Отбросив неприятные воспоминания, он подхватил ведро и, подойдя ближе к потерявшей сознание девице, выплеснул холодную воду ей на голову. Изгойка дёрнулась всем телом, застонала. Медленно поднимая голову вновь зашептала свои цифры.       Пять, четыре, три, два, один…       Колдер знал теперь, что это за песня. Глупо, но слова прочно врезались в память, вызывая невольное отторжение каждый раз, когда начинали свербеть в голове. Песня убитой. Изгойка повторяет эти слова, будто они дают ей силы, не позволяя её сломить. Или, как он думал раньше, вводят в некий транс, помогая прятаться за ширмой юродивой. Это невозможно у неё отнять, невозможно заставить забыть. Эта мысль тоже показалась Эрику странной.       — Расскажи, как умер Эйдан Мёрфи, — спокойно спросил Эрик, присаживаясь обратно на стул. — И когда.       Девка молчала. Никакой необходимости в повторении рассказа не было, просто ему доставляло удовольствие каждый раз наблюдать, сколько боли ей приносит это имя. Эмоции переполняли её, лицо искажалось оголенной, едкой ненавистью, девица теряла свою придурковатую отстранённость и выплёвывала слова, будто стальные клинки.       — Ты сам знаешь, — прошептала она разбитыми губами, а во взгляде едва заметной, усталой искрой, сверкнула ненависть.       — Знаю, — кивнул Колдер, не разубеждая её в обратном. — Но хочу от тебя услышать.       — Зачем…       — Хочу услышать твою версию. Понять, как много ты знаешь, что видела. Ведь то, что ты была свидетелем казни — очевидно. Ты ненавидишь меня из-за этого, хотела отомстить. Гранату приготовила.       — Ты убил его, ублюдок! Ты! — хрипло выцедила она и закашлялась — видимо, голос сорвала, пока орала от боли. — Выстрелил в него, безоружного! Связанного! Стоял над ним, смеялся ему в лицо! Насмехался над его доверчивостью! — Звонкая оплеуха раздавила её истерику.       — Хватит голосить, дура! Расскажи всё с самого начала. — Изгойка лишь прикрыла глаза. — Говори, или я снова сделаю тебе больно. Ты знаешь, я умею.       Девка сидела неподвижно в полной тишине. Колдер поднялся, обошёл стул так, чтобы оказаться у неё за спиной, приставил нож к её уху, и лезвие остриём уткнулось прямо в центр её ушной раковины.       — Если я совсем немного надавлю, ты не только испытаешь страшную боль, но и лишишься слуха. Сначала проведу экзекуцию с одной стороны, а потом с другой. Глухой умирать счастья мало, поверь. — До Колдера долетал сомнительный аромат её немытого тела, пота, свежей крови и уже старых ран. Он невольно скривился. — Тебе нужно всего лишь открыть свой уёбищный рот и просто рассказать мне, как попался Мёрфи и как был убит. И тогда я не буду больше делать больно.       Девка медленно втягивала воздух в грудь, вся дрожала — то ли от страха, то ли от ненависти, то ли от отвращения, а скорее всего, от боли, но Эрику было плевать. Уставилась в одну точку — он не видел её взгляда, и выяснять, что именно из всего калейдоскопа чувств она испытывает, не было желания. Изгойка не любила вспоминать тот день, ему было это известно очень хорошо. Он оставил её ухо в покое и снова сел на стул перед ней.       — Я слушаю.       — Ты всё равно убьёшь меня, — тихо выдавила она, едва размыкая губы. — Пять, четыре…       — А ну, заткнись, — рявкнул Эрик, и девка, вздрогнув, осеклась. — Во-первых, умереть можно по-разному. Медленно и мучительно, без единой целой кости и потеряв добрую часть крови. А можно быстро и безболезненно. А ещё я могу тебя продать. Могу продать какому-нибудь конченному садисту, что затрахает тебя до смерти, а могу продать лоху, от которого ты легко сможешь сбежать, тебе ведь не впервой. Так что выбирай.       Она подняла на него тяжелый и измученный взгляд.       — Зачем ты спрашиваешь то, что и так знаешь? Что это изменит? Ваши обычно спрашивают другое…       — Мне плевать на ваше сопротивление. И на ваши ульи. И вообще на всё отребье мне насрать. Да-да, я, как видишь, знаю про него, и мне похрен. У меня свой интерес. — Эрик наклонился вперёд и провёл остриём ножа возле её ушной раковины. — Говори, если не хочешь лишиться уха вместе со способностью слышать.       Колдер слишком поздно понял, что подставился — не стоило так близко к ней наклоняться. Девка от души плюнула ему в лицо, за что незамедлительно получила оплеуху. Только легче от этого ему не стало.       — Сука грёбанная! — выругался Эрик и отошёл к раковине умыться. — В тот день Мёрфи попался, я выследил его и всё это ваше уёбищное сопротивление. Ваши прихвостни были отправлены в распределители, а Мёрфи казнен, как преступник. Ты там была и сама всё видела. Как видишь, мне от тебя ничего не нужно было, а ты могла бы облегчить свою участь! — прежде чем направиться к двери, бросил Колдер.       — Отличная историческая справка, — медленно вымучила из себя изгойка вслед Колдеру. — Словно читаю грёбаную эрудитскую газету, где славные кетчеры в очередной раз спасли город от мятежников. Да только откуда тому журналисту, что пописывает подхалимские статейки, знать, как ужасно может быть предательство.       — Эйдан Мёрфи предал Бесстрашие, — невозмутимо ответил Эрик, остановившись около выхода. — За что и был казнен. А то, что подставился…       — В тот день Джасти получил послание, — перебила Эрика изгойка, и её как будто прорвало: — Мне он не сказал, что в нём было, но ходил сам не свой, ничего не поясняя. Только то, что «возможно вот он, тот самый, переломный момент». Собрав самых сильных, ушёл на какую-то встречу. А мне тревожно было. Он никогда от меня ничего не скрывал, а тут не говорит, только «всё потом». Пока они собирались, я нашла у Джасти клочок бумажки. Там была просьба о встрече, намёки на некую важную информацию, которая положит конец деспотичному режиму и… Цифры. Пять, четыре, три, два, один. Песня убийцы. Позывной, который должен был вызвать доверие у Джасти. А стал его могилой. Они ушли без меня, но я всё равно следила за ними и видела, как они попали в ловушку. Твою ловушку. Ты встретился с ним, сказал, что одумался и хочешь примкнуть к нам, что знаешь, как нам переломить ход борьбы в свою сторону. А на самом деле ты всего лишь хотел убить его. Джасти всё время ждал подвоха, но ты заставил его тебе поверить! Несколько раз подсказал, когда будет облава, спас пару изгоев из распределителя, и он расслабился, поверил и пошёл за тобой прямо в руки твоих солдат. Потому что ты мразь! Предатель! Он был твоим другом, он доверился тебе! А ты цинично пустил ему пулю в голову!       — Я казнил дезертира. Он предал свою фракцию, охотился на своих же братьев и вешал их. Или что, хочешь сказать, этот Мёрфи никого не убивал? — хмыкнул Эрик с издевкой.       — Он не был убийцей! Мы казнили тех, кто был пойман на продаже несовершеннолетних, чтобы граждане этого города поняли, насколько прогнила ваша система, где людей продают, как вещи. Насилуют, издеваются, убивают как скот! Он всего лишь хотел изменить законы, чтобы изгои могли быть свободными. И у нас почти получилось, если бы ты не предал его!       — Значит, херня это ваше сопротивление, если оно распалось только потому, что лишилось главаря! — презрительно бросил Эрик, привалившись плечом к стене и пристально наблюдая за девкой. Он специально разводил её на эмоции, знал, что разозлившись, та сболтнёт лишнее.       — Ты, подлая тварь, жив только потому, что это Джасти не позволил тебя казнить. Спас твою жизнь. Когда ты пытался сбежать, как трус, бросив своих дружков.       Эрик, стараясь не показывать, что его насторожили её слова, отлепился от стены и снова подошёл, доставая нож и двигаясь медленно, размеренно, чтобы нагнать на изгойку чувство неотвратимости боли.       — С этого момента поподробнее, сучка. Что-то думается мне, ты привираешь, а за вранье я буду наказывать, лишая тебя нужных и не очень частей тела!       — А ты разве не помнишь, как попался?! — избитое лицо изгойки скривилось в презрении. — Осенью. Тогда ещё туман был. Ваш отряд, во главе с тобой гонялись за мальчишкой, который привёл вас прямо в нашу западню. Сообщников твоих повесили, а ты попался Джасти на глаза. Тебе связали руки за спиной, и ты прямо на коленях умолял его о пощаде. Пересрал, видимо, когда твоих дружков вешали! Джасти, помня о вашей дружбе, отпустил тебя, велел не стрелять и дал тебе уйти. А ты отплатил ему потом… Я знала, что он допускает ошибку, оставляя тебя в живых, и пошла следом, чтобы убить. Но Джасти не позволил мне этого сделать…       Пока девка выплескивала свою отповедь, Эрик успел обойти стул и встал у неё за спиной. Её слова, внедряясь в сознание, барабанили, как дождь по железной крыше, вызывая одно за другим воспоминания сначала урывками, а потом и целыми кусками.       Он вспомнил туман.       Этот грёбаный туман. Вязкий, как желе, белый, как молоко, не дающий дышать. Спутал все карты и всё пустил под откос. Официальную охоту пришлось сворачивать, всё равно не видно ни хрена, только выматывать отряд. Зато можно половить рыбку в мутной воде, пока никто не видит, но и эта затея то и дело грозится пойти прахом. И всё из-за этого тумана!       — Где он?! Куда делся?!       — Кажется, справа что-то мелькало!       — Это я, идиот! Мальчишка где?!       — Прячется, бежать ему некуда! Нужно пошарить по кустам, он где-то здесь.       — Ищем! Парни, разойдемся по двое!       — Не расходится! По лесам прячутся изгои! Забыли, что они делают с кетчерами!       — Только не говори, что ты зассал, Эрик! И вообще, сопротивление миф! Сказочка для новобранцев, чтобы не расслаблялись! Нас-то не запугивай!       — А найденные повешенные трупы с табличками тебе ни о чём не говорят, Гарри?! Заткнись уже…       — Сам заткнись! Никто этих трупов не видел!       — Власти скрывают это! Иначе дело давно уже закончилось бы бунтами!       — Ну конечно, вокруг тебя сплошные заговоры о мировом господстве! Нам хоть мозги не полощи! Пока мелем языками, давно мальца нашли бы уже!       — Когда тебе верёвку накинут на шею, Брик, ты не будешь таким самоуверенным засранцем!       — Хочешь — возвращайся в штаб-квартиру, мы и без тебя мальца поймаем! Только на куш не рассчитывай и сам думай, как ты будешь расплачиваться…       — Вон он! Я точно его видел, он туда побежал!       Парни дружно уносятся в указанном направлении, и ничего не остаётся, кроме как следовать за ними. Оружие отчего-то уверенности не даёт, чувство опасности будто въедается под кожу, сознание диктует поворачивать назад. В таком плотном тумане охотиться и выгодно, и нет. Окажись кетчеры на своей территории, в городских джунглях, там мальчишка бы не ушёл. Но он привёл их в лес, а тут… Все деревья кажутся одинаковыми, заставляя быстро сбиваться с нужного направления. Ублюдки топают впереди, как стадо баранов. Стадо…       — Они загоняют нас! — собственный голос звучит словно со стороны. — Парни, уходим, это…       Откуда-то раздается тихий свист, и тело Брика взмывает вверх. Выкрикивая ругательства и нелепо размахивая конечностями, он болтается невысоко от земли. Парни бросаются к нему, чтобы помочь. Всё окружающее пространство подёрнуто белесой пеленой тумана, скрывающей в себе смертельную угрозу.       Автомат назад и быстрый взгляд вокруг в поисках ближайшего укрытия. Сомнительно, что удастся уйти, когда за каждым кустом может поджидать опасность, но попробовать определённо стоит.       — Эрик! Помогай, твою мать!       Плевать на этих придурков! И так понятно, что это засада, теперь главное уйти самому. За спиной отчётливо стрекочет автоматная очередь, кто-то из парней открыл огонь, но стрельба почти мгновенно сменяется торжествующими криками, а затем стонами нагнанного беглеца. Используя хорошее знание местности, изгои гасят всякое сопротивление и через минуту плотный туман вновь поглощает все окружающие звуки, превратив лес в безмолвный.       Прыжок в возникшие на пути спасительные заросли, стремительный бег в направлении города. Но…       — Ты смотри, как улепётывает, только пятки сверкают!       Прямо в грудь смотрит ствол, сзади уже чувствуется враждебное присутствие. Один шанс из ста на спасение, но и он упущен. Никто не мог заметить, туман мешал преследовать добычу, должен был мешать и им. Если только изгои не следили за каждым в отдельности.       — Руки, живо! — тычок в спину. — Обыщите эту крысу! Тоже мне Бесстрашный, своих бросил и бежать!       — Этого надо голым вздернуть! Тащи к остальным.       — Давайте прям тут!       — Нет! — вдруг раздаётся детский голос. — Пусть его подельнички знают, кто с ними служит. Казним вместе со всеми!       Кто говорит не видно, но удивляет, что у них тут заправляют дети. Разум погружается в отупляющую апатию, словно всё это происходит с кем-то другим. Руки связывают за спиной, толкают вперёд, и невозможно рассмотреть, кто отдаёт приказы детским голосом. Мелькают однообразные серые деревья, окутанные туманом, но через некоторое время среди стволов начинают вырисовываться неясные силуэты. Слышатся хрипы задыхающихся людей, и полминуты спустя сквозь тот же туман становятся различимы очертания дёргающихся Бесстрашных, повешенных на деревьях. И тогда ужас вкрадывается за грудину — очевидно, что это и правда конец.       Первая группа уже отдёргалась. Готовят следующих, накидывая линчёвки на нижние ветки деревьев. Кто-то молит о пощаде, кто-то матерится, пока оборванцы зачитывают приговор. Помощи ждать неоткуда.        — Нет, не надо! Отпустите! — вопит Брик, когда ему на шею набрасывают петлю. — Я ничего не сделал!       — Да, только хотел поймать ребёнка, чтобы его продать! — раздаётся знакомый голос.       Нужно высмотреть, кто это говорит. Если это правда знакомый, есть надежда…       — Эйда-а-ан! — срывается Брик на вой. — Эйдан, не делай этого, брат!       — Крыса тебе брат, — бурчит детский голос где-то за спиной, и кадык обдирает грубое волокно верёвки.       — Стойте! — человек подходит ближе, и чётко видно, что это и правда Эйдан Мёрфи.       Тело рефлекторно дёргается в сторону спасения, но изгой, тычущий в спину стволом, делает подсечку, заставляя рухнуть на колени. Весь мир мгновенно становится огромным, и сам себе кажешься ничтожеством. Петля стягивается вокруг глотки, почти перекрывая кислород. Это конец.       — Оставьте его! — удавка немного ослабевает, чтобы не закончить начатое раньше времени.       — Эйдан, не делай этого, пожалуйста! — с земли Мёрфи видится невероятно высоким и грозным, лицо небритое, суров. Размозжить бы его черепушку! — Вспомни, мы вместе служили, я всегда следовал закону! Я не хотел преследовать мальца, спроси у тех, кто ещё жив, я отговаривал!       — Ты так сильно хотел продлить своё жалкое существование, что готов был бросить своих же людей на верную смерть? — Холодный голос бывшего кетчера пробирает до костей. Со всех сторон слышатся смешки столпившихся вокруг изгоев. Кто-то сплёвывает, демонстрируя своё отвращение. — И ты сможешь с этим жить?       — Я знаю, что система несправедлива! — В лицо бросается жар, глаза слезятся от сжигающего унижения. — И никогда не хотел, чтобы так было, но есть закон! И есть фракции! Что я могу сделать, если у нас приказ лидеров?! Ты сам это знаешь! Не все могут найти в себе силы прятаться по лесам и бороться!       — То есть, ты признаешь, что ты слабак?       Что угодно, лишь бы избежать петли!       — Я слабак. — Смех со стороны перерастает в хохот. — Признаю. Отпусти меня, Эйдан. Я просто ничтожество, что тебе даст моя смерть?       — Вздёрнуть это ничтожество! — орут изгои. — На хрен так унижаться, слизняк!       — Нечего с ним церемониться! Кончить урода, да и всё!       — Если ты такое ничтожество, как говоришь, — со всем возможным презрением веско произносит Мёрфи, — то зачем тебе и дальше влачить своё жалкое существование?       — Я… я могу быть полезен! Я могу всем рассказать, что сопротивление действительно есть, меня послушают! Сейчас про вас только слухи ходят, которые правительство всячески игнорирует и замалчивает, а я сделаю так, что вас начнут воспринимать всерьёз!       — Так мы тебе и поверили! — резко вклинивается детский голос. — Мы для тебя отребье. Ты никогда нас за людей не считал, так что и не надейся избежать своей участи! Собаке собачья смерть!       — Нет! Пусть говорит, — громко объявляет Мёрфи.       Оборвав начавшиеся было споры, он задумчиво осматривает своих людей. Под его взглядом смешки и переговоры утихают, остаётся только жуткий скрип веток, на которых покачиваются висельники.       — Я буду предупреждать об облавах! Вам нужны свои люди в Бесстрашии! Я ведь скоро стану главным, если вы меня отпустите, я смогу разузнать информацию с самого верха!       Молчание затягивается, изгои переглядываются, но все так или иначе внимают Мёрфи. Кажется, на нем тут вообще всё держится. Не будь его…       — Хорошо. Возможно, в твоих словах присутствует рациональное зерно. Мы не убийцы, и дадим тебе шанс исправиться. Но если ты не выполнишь своих обещаний, Эрик, мы оставляем за собой право сурово судить тебя. Так что больше не попадайся. Отпустите его!       По рядам изгоев проносится ропот, но тот, что прежде тыкал стволом в спину, освобождает шею от верёвки и принимается за связанные руки.       — Ему нельзя верить, — возражает тихий, но твёрдый голос. Тоже смутно знакомый. От ствола растущего неподалеку дерева отделяется тёмная фигура, направляясь ближе. Да это же... Убогая! Вот где прижилась, сука. Как только ещё не сдохла? — Мы столько времени за ним гонялись, чтобы остановить, и теперь ты просто хочешь его отпустить? Почему?       — Не с него началась торговля людьми, и не на нём закончится. Понимаю твои сомнения, но добытая Эриком информация будет куда полезнее, чем его смерть.       — Я так не считаю. Он один из тех, кто проворачивает незаконные сделки, отлавливая подростков. Одного этого факта достаточно, чтобы отправить подонка на тот свет. Ведь именно против таких, как он, мы боремся и стольких уже потеряли в этой борьбе.       — А без необходимых сведений потеряем ещё больше! Мы не забавляемся расправой, а выполняем тяжёлую грязную работу, чтобы изменить эту систему. В нашем деле пригодится любая помощь.       — Только не Колдера! — повышает голос убогая, но Мёрфи лишь суровее хмурится. Взгляд судорожно перемещается с одного на другую, от бессилия в груди плещется животная паника. — Он сейчас что угодно скажет, чтобы спасти свою шкуру, а на самом деле он — чудовище в человеческом обличии!        — Я должен был делать то, что вы мне вменяете, иначе в Бесстрашии не выжить! — из глотки вырываются сдавленные хрипы, саднит ободранная верёвкой шея. — Эйдан, ты ведь сам пытался, вспомни! А я… Я смогу помочь! Эта система мне самому давно поперёк горла…        — Ты издевался над людьми себе на потеху! — бросается убогая обвинениями, её наивное лицо искажается ненавистью. — Оставлять его в живых — это ошибка!       — Это не тебе решать! — Говорившего ребёнка рассмотреть так и не удаётся, его скрывают чужие плечи. — Джастис наш лидер, за ним и последнее слово!        Как ни странно, эти слова заставляют убогую наконец заткнуться, и Мёрфи, ещё раз осмотрев своих людей, произносит:       — Надеюсь, ты сможешь подтвердить свои слова делами. В ином случае ты покойник, Эрик. Иди и расскажи всем, что мы не убийцы. Мы справедливы, и хотим только равноправия для всех людей, выживших в городе. А тех, кто и дальше захочет пользоваться этой системой для обогащения за счёт продажи и убийства детей, мы будем казнить, как самых настоящих преступников.       Осознание относительной свободы приходит не сразу. Первый порыв — броситься на Мёрфи и забить его до смерти, но разум включается вовремя, не позволив совершить роковую ошибку. Теперь отомстить за своё унижение — это дело всей жизни…       Сознание погрузилось в душный туман, воспоминания проявлялись в памяти отдельными резкими кадрами, а потом снова уплывали в вязкую белесую муть. Эрик вспомнил ту промозглую сырость. И… своё унижение. Неприкрытую животную ненависть и клятву самому себе, что жизнь положит, но найдёт и уничтожит этих ублюдков. И самое яркое воспоминание будто обрушилось на Колдера — он увидел чёткую картину, как резал собственную ладонь, как пот капал на рану, смешиваясь с его полными злобы слезами.       «Клянусь жизнью, тысячами жизней, что найду и убью этих ублюдков! Они все, все должны сдохнуть!»        И он нашёл способ их уничтожить. Обманул, усыпил их бдительность и ударил в самое сердце. А потом…       — Что ты сделала после того, как я пустил пулю в лоб этому уроду Мёрфи? — Эрик сжал голову девки так, словно хотел раздавить, как арбуз. — Говори, скотина, иначе я выдавлю тебе глаза!       — Джасти заметил меня, потому и попался, — глухо просипела она. — Он успел бы уйти, когда осознал, что это ловушка, но отвлекал тебя… от меня, чтобы я скрылась! А я не смогла сбежать, осталась там, в том разрушенном подвале, забившись под кучу хлама. Джасти думал, что спасает меня, пожертвовав собой! Я до конца надеялась, что ты вспомнишь, кому обязан жизнью и не будешь убивать! И тогда, когда ты выстрелил, я швырнула в тебя гранату! Но промазала! Она откатилась, и тебя лишь задело. И остались только цифры… пять, четыре, три, два, один… выстрел, и я мертва…       Эрик с размаху всадил нож ей в шею, а потом ещё и ещё раз. Девка захлебнулась своими словами, захрипела, но Эрик не обратил внимания ни на руки по локоть в крови, ни на умирающую изгойку. Пазл стал так интенсивно складываться в голове, что это просто ошеломило Колдера.       Оставив в покое едва подёргивающийся труп, Эрик медленно сел на стул и уставился в одну точку. Значит, он поклялся на крови, что готов прожить тысячу жизней, если убьёт своего врага. Трудно представить, что всё так и вышло, хотя Эрик никогда не верил в подобную ересь. Проклятье сработало так, что жизнь Эрика после убийства Мёрфи началась будто с чистого листа, и закончилась тогда, когда девка нашла его снова с целью отомстить и замкнула петлю, подорвав его на гранате повторно. Ведь именно с того момента и начались эти бесконечные «тысячи жизней». Вот только какой в них смысл?       Эрик чертыхнулся. Совсем скоро появится Джек и пристрелит его за убийство девицы. Колдер понял, почему он попал в этот бесконечный день, но вот к чему это всё должно привести — так и оставалось тайной. Как его завершить? Что он должен сделать? Неужели тупо тысячу раз умереть, и всё? В этом смысл?       «А сколько я уже умирал?»       Эрик постарался вспомнить, но не смог — все дни слились в одну сплошную череду смертей. Однако то, что дело в девице, неоспоримый факт. Она ключ к завершению всей этой эпопеи, и было бы логично позволить ей убить себя, если бы не одна загвоздка — она убивала его уже много десятков раз, и сама непосредственно, и становилась причиной, по которой его убивали. Значит, дело не в её мести.       «Девка обмолвилась о некоей информации, которой я выманил тогда Мёрфи. Что же это была за информация, вот бы вспомнить? Что я мог сообщить ему, что бывший Бесстрашный, который успешно скрывался почти три года, вдруг так бездарно попался? На что Мёрфи повёлся? Кто может помнить, чем таким я занимался год назад, какую инфу собирал? Зик? Макс? Вряд ли. Это должно быть что-то связанное с нелегальной продажей траллов. Стало быть, мне прямая дорога к Льюису…»       Может, он тянет пустышку, и выяснение новых обстоятельств ничего не даст, но это являлось едва ли не единственной ниточкой к возможности вырваться из петли, особенно перед перспективой тупо умереть тысячу раз, и Эрик решил разузнать, чем таким он взял Мёрфи. Но только уже не сегодня.       Эрик хмыкнул. «Получается я избежал петли на шею при той облаве, но получил петлю теперь. И как же от неё избавиться? Добренького Мёрфи больше нет, чтобы выпросить пощады, а всё зависит от этой дебильной фанатички. Она-то ни за что не отпустит…»       Когда в пыточную ворвался Джек, Колдер даже не шелохнулся. Не обернулся на вопли Старди, не обратил внимание на то, как тот тряс перед его носом пистолетом. Услышал только ставшее уже привычным: «Ненавижу тебя, ублюдок!», и вспышка боли неотвратимо закончила этот день.