Златовласый

Ох, Добрыня... твои золотые кудри... как же хочется до них рукою да прикоснуться... - Ты чего такой грустный, Илюша, сидишь? - спрашивает он склоняясь надо мной. И его лицо так близко, что хочется... нет. - Да как-то тоскливо на душе... - вздыхаю я, стараясь больше ни секунды не глядеть в его глаза, голубые, как это бескрайнее небо над нами. Он садится рядом со мной, так, что касается своими могучими плечами моих плечей. - Как же я тебя понимаю, Илюшенька... - ответно вздыхает он. И мне на мгновенье кажется, будто он и впрямь понимает мои чувства. Я было собираюсь произнести, как я счастлив, что так оно обернулось, да вдруг понимаю, что речь-то идет вовсе не обо мне. Он о Настасье своей скучает! Думает, что и я о своей жене прекрасной говорю... Нет, Добрынюшка, нет. Хоть и мила мне моя Аленушка, но сейчас, сидя тут с тобой, так близко - плечо о плечо, слушая твое дыханье, твой голос - не о ней я думаю, не о ней... - Что ж, Илюшенька...- поднимает он свой светлый взор на меня, да пронзает все своей лучистостью, - будем длить свой путь... - Добрыня, стой!... - и что меня дернуло за руку его схватить, пока он вставал... Что заставило притянуть его за плечи могучие... Заставило впиться глазами в его взор удивительный... Что щекою заставило потереться о щеку богатыря русского... Ах, Добрынюшка! Никогда ты не поймешь меня грешного... - Илюша, ты чего?.. - слышу я голос удивленный Никитича, а сам лицом зарываюсь в кудри его золоченые. И руки собственные непокорно за талию его прижимают... - Илюша... - повторяет он в растерянности. Не понимает, какой силой обладает! Не понимает, как дорог стал для меня, как был дорог. Дороже самого дорогого. - Добрыня, - молвлю я ему шепотом. А руки мои будто околдованны кем - Добрыне под кольчугу норовят забраться... Я тихо отстраняюсь, чтобы в глаза его доблестные посмотреть, и вижу - в первые в жизни - страх, испуг. - Добрынюшка, - заново начинаю я, одною рукою его бороду светлую гладя, - мой милый, теплый... золотой.... Тем временем, пока я все это говорю, мои пальцы медленно скользят по его густой бороде, нежно лаская подбородок, и сердце вдруг замирает. Я больше не могу терпеть, я наклоняюсь к его губам... И снова - дрожь и страх окаяною волною проносятся в теле могучего воина. Снова впервые я слышу слабость в этом человеке. Добрыня... - Илюша, что ты творишь?... - жалобным незнакомым голосом спрашивает сей доблестный богатырь русский. И руками своими пытается как-то мои руки утихомирить. - А как же жены наши милые?... - шепчет Добрынюшка, и почему-то сила его не срабатывает, не останавливает она волю мою грешную... И рот его - хмельному вину подобный - вновь мои уста пьют.