Дер Хексер

Таверна скрещенных пальцев - Непостижимо - ни одной карты ни у кого - даже гадальной! Невозможный расклад, а поди ж ты – все встретились! – воскликнул Шульдих. - Судьба! - Не все средь нас, – вставил Айя – уточнил. – Но да – собрание благородное. - Мы могли бы партию создать – мощную и непобедимую! И единую! И единственную! – как в … РПГ! Я – маг. - А я – эльф, - сказал Фарфарелло. Всех перекосило. Но Фарфарелло точно был эльф - не поспоришь. Спорить не стали. - Ты, Кроуфорд - злой некромант, а ты, Айя, паладин, конечно. - Конечно, – с достоинством сказал Айя. - Наги – бард,– Шульдих кивнул в сторону упившегося чаем народного сказителя. – Но я бы его с собой не брал. Сидит и сидит в таверне, чай дует, не мешает никому, и пусть сидит. Пусть дует. Хоть тридцать лет и три года. Знаем их. Начнется. Ты по кустам крадешься - листик не шелохнется, жуланчик не трепыхнется - а он вдруг как грянет боевитое! Взыграло у него! И по струнам зычно – брям! Ибо вдохновение! Муза верещит над ухом и дерется лирой! Срочно, срочно петь! Богема! - Шульдих входил в раж. - Струны вечно рвутся, а какие попало не надо им – только из тридевятого королевства, крученые-золоченые, – Шульдиха теплой волной многословия сносило в поэтичность и уже даже неясно хотелось аллитерации, но он держался. - Вечно то не в голосе, то, напротив, - распеваются – знаете, как? - идет по лесу и улькает! – у! у! уль! А враг не дремлет, а если дремлет, то проснется. От бельканто такого. Выскочит и наваляет. Толку от бардов этих - ноль. А вот нам, крутым мужикам, – Шульдих строго оглядел соратников, но, похоже, остался доволен, - надо - без пацанвы, без сопляков, без девчонок - собраться – молчком, без песен – не те времена! Сурово, строго - кирпичные лица, плохо бритые подбородки. Рядком и ладком. И ходить по полям, по долам и по деревням – помогать и грабить. - Я - за, – Фарфарелло одобрительно хлопнул Шульдиха пониже спины. - Идея – во! Пошли! – он встал. Шульдих не был готов вот так стремительно идти причинять добро и потянул эльфа за полу, Фарфарелло сел и заказал яблочный штрудель и кружку сидра. - Мирные деяния должны смыслом нашим быть, – вдруг отозвался паладин Айя. – Согласен я с тобой по кустам идти - ты люб мне и собой пригож, и про певунов согласен – не нужны – яйца пьют сырые, расход - но! - Он воздел палец, и даже Кроуфорд внимательно посмотрел в прокопченный потолок. - Рыть землю, кидать туда семя, закапывать семя, окапывать семя и ставить над ним чучело Страшилы Мудрого – сие есть быт крестьян. Это суть, в кою зрить. Основа основ. На сем стоит земля, сие мы должны учесть и от сего не отходить никуда слишком далеко. Это - возвращение к корнеплодам. – и Айя непререкаемо умолк. Шульдих опешил – аграрная отрасль не особенно его привлекала, но все же быстро нашелся в этой груде сельхоззадач. - Это мы позже, – сказал он примирительно, не желая паладина обидеть. – Как победим все зло так и сразу… редьку сажать! С тобой будем мы, – добавил он нерешительно. Но Айе все очень понравилось, и он одобрительно кивнул. - Ну что, Кроуфорд, идешь к нам? В партию? – спросил Шульдих-вербовщик. - Я кровь пью, – предупредил Кроуфорд. - Это точно, – кивнул Шульдих. – Это ты умеешь как никто. Стригой проклятый. В общем, все складывалось хорошо, даже, как обычно пишут почти все - ехидно предвещая недоброе - слишком хорошо. - А не нравишься ты мне! – вдруг сказал ранее тронутый и расковырянный искусством Наги огромный мужик и с вызовом воззрился на Шульдиха. – Вот просто не нравишься! Не нашенский ты! Чуждый. Иной. Тут простые все, – он хлопнул Кроуфорда по плечу, - а ты какой-то с финтифлюшками. С кружавчиками … по периметру. Дать бы по морде тебе, по наглой морде-то! Шульдих опешил. К тому, что его все время хотят бить, он все никак не мог привыкнуть. Он даже на Вайс - в той жизни - всегда сильно обижался и жаловался Кроуфорду – грубияны, мол - и синяки показывал, да и после бдсм-сессий капризничал и дулся, но то там, а то здесь – есть разница! Разницу Шульдих видел очень отчетливо, но видеть ее не хотел. Воротило с души. Мутило сильно. - Драться давай! – решил мужик – На бой выходи, на кулачки! – он помавал лопатой. - А не выйдешь - так просто тебе вмажу. Рубаху долой! Грудь на грудь. Все вокруг притихли, и простой народ, заинтересованно сгенерировав утрированное внимание, начал кучковаться - как будто знал что-то и ждал чего-то. Щульдих без рубахи был худ и стеснителен, но миловиден – ключицы, бледненькая кожа, розовые сосочки - он скрестил руки на груди - сосков все же стеснялся. У мужика грудь была тележным колесом – выпуклая, грязная, поросшая каким-то неожиданным пухом, на колесе имелась татуировка - баба величиной с мужика с грудями величиной с бабу и с длинной надписью вокруг бабы - но западно-славянские языки Шульдих не разумел, потому и надпись не понял - легко прочитал только «Кржижановский», а дальше и не смог – заспотыкался на кучках согласных. В общем, в сухом итоге щупловатая грудь Шульдиха проигрывала груди лопаторукого, как грудь нимфетки бюсту порнозвезды. «Кржижановский» подпрыгивал на месте, азартно и одержимо выставив кулачищи, и – если судить по свирепой роже – скорее всего, рвался в бой. - Давай! - радостно крикнул Фарфарелло, – Ух ты! Кулачный бой! Настоящий! Деревенский! До нокаута! Три-пять, вышел зайчик погулять! Морду в мясо! Нос в лепешку! Губы в кисель! Шульдих, наваляй ему! Шульдих, наваляй ему! Шуль-дих, Шуль-дих! На-ва-ляй! К этому бодрому звуковому содому вдруг почему-то подключился Айя и стал пристукивать латной перчаткой по столу в ритм фарфарелловых воплей, и даже бледные губы Кроуфорда зашептали в лад. Шульдих с большим удовольствием навалял бы сейчас и Яблочному Эльфу, и Наипечальному Рыцарю, и Злобному Некроманту, но – не время, Шульдих. Кржижановский ждать был не намерен. Зажмурившись, славный ведьмак вытянул дрожащую руку в примерном направлении мужика. Неожиданно раздался страшный грохот. Шульдих жмуриться не перестал, просто осторожно приоткрыл один глаз - он не сразу и увидел лежащего на полу – в трех метрах от него - Кржижановского. «Неужели я? – подумал Шульдих. – Но как? Как я так-то?!» - Ах ты! Ты так-то?! – подскочил мужик и бросился на заново перепуганного ведьмака – и снова отлетел резиновым мячиком – головой прямо об деревянный столб – столб загудел, что твой металлический – зычно, звучно. Приятно даже. Кржижановский лежал недвижим – на голове пошла в рост шишка. - Один! Два! Три! – заорали вокруг. Повторив счет до десяти, простой народ начал разбредаться к своим столам – зрелище закончилось, а ржаной хлебушек еще оставался. - С двух раундов выиграл! А щуплой! Тьху! Возьмаак! Возьмаак! Знамо! Возьмаки и в койке ого-го! Ого-го, я говорю тебе! Старших слушай! Они пожили! Они знают! У ведьмаков и это самое - ого-го! Сам с вершок, а штуковина – чисто Мышовуров посох, говорю я тебе! Еле ходят! Еле волочат! Крыжик теперь неделю проваляется, а посевная же, каждые руки на счету! Рапс сеять надобно, рапс! Р-а-апс! Рррапс! А что полез-то в драку? Сам виноват! Этот, вишь, тока на погляд мелкий, а мухач! Он мухач! – слышалось со всех сторон. Мухач Шульдих ошалело оглядывался – не мог поверить в чудо. А потом поверил – хрупкое чудо сидело в углу и допивало чай – кондово, стилистически выверенно налив его в блюдечко - и хрустело сахаром вприкуску. «Телекинез!» – громко басом шепнул голос в голове у Шульдиха – в голове загуляло эхо - и ведьмака сбило с ног и затопило волной благодарности. - Барды! Барды-то! Полезная штука! - только и смог вымолвить он. – Люди искусства! Выше нас всех! - Просто работа, просто миссия, – сказал Наги отрешенно, не глядя никому в глаза, и отставил блюдечко. – Ты, кстати, и сам мог аард применить, – двухклассовый бард-телекинетик чувствовал, что надо как-то среагировать на благодарность, но не чувствовал - как. - Нельзя, не по правилам, – вмешался Фарафарелло. – Дисквалификация сразу. Вон из Лиги и привет. С вещами на выход. Все правильно Шульдих сделал. Молодец! Я знал! Верил в тебя, брат! Лихо ты ему! Но аард клевый, да! – вспомнилось ему вдруг. - Всех бы тут развалять! – Фарфарелло опять чувствовал прилив сил. Наги пожал плечами – ничего доказывать он не собирался. Не то чтобы не хотел, а бесполезно. И так всегда. Надоели. Идиоты. Дураки и идиоты. А он спокоен. Он - глыба. Он – айсберг. Но партию – единую и неделимую - пришлось временно распустить – у всех нашлись неотложные дела: напирал на свое тайное задание Айя - то, которое они должны были выполнить исключительно вдвоем с Шульдихом, Кроуфорд поехал дальше со своим секретным предписанием, средством от комаров и полнокровным Пшебыславом для мелких услуг, Наги подписали еще на три концерта в селе, а Фарфарелло просто скрылся в неизвестном направлении через яблочный сад. Голова-трава Айя и Шульдих шли по чистому полю и вели Порша в поводу. Порш был доволен – было ему легко и привольно. Мухи особо не досаждали, и на спине никто не восседал. Порш был конь умный и работу свою знал, но катание на своей спине считал все же эксплуатацией, а в телегу бы вообще не пошел – ни за что! - эта шапка для сеньки, не для него, считай-суммируй, ахалкетинца. Правильно - вот как сейчас - он идет, и они идут, у него четыре ноги и у них четыре – на двоих – Порш шибко уважал справедливость. А сейчас она была. Иногда он нарочно влажно и шумно дул в ухо Шульдиху – тот крупно вздрагивал, обзывал Порша скотиной мохноногой и гладил скотину любовно и умильно. Скотина довольно фыркала, а Шульдих выпрашивал у скаредного и домовитого Айи хлеб – скотину же покормить! Ну, дай корочку! На двух товарищах негусто, но устойчиво сидели мошки – мошки и ели товарищей поедом, и ехали на них с удобствами – и мошки тоже чувствовали справедливость мира. Вокруг было невозможное цветение и ароматы несусветные, и жара невероятная - все благорастворялось без остатка. Иногда Айя вдумчиво и недоходчиво объяснял Шульдиху, какое вот это конкретно растение – флорист и в Темерии флорист, а Шульдих то слушал, то не слушал, иногда переспрашивал потрясенно – неужели? одуванчик? - а Айя говорил, что стопроцентно одуванчик, и подробно объяснял строение одуванчикового корня – изумлял Шульдиха еще больше. Хорошо было. - Мамочки, – вдруг пораженно сказал Шульдих и остановился перед каким-то растением - вроде как борщевиком. - А это-то что?! Айя?! Айя тоже остановился посмотреть. - Масафуми?! – возопили они оба потрясенно. Ошибки быть не могло. Это точно был Такатори Масафуми – вернее, голова была точно его, а тело — могучий, хоть и полый, борщевиковый ствол, да и вокруг лица колыхались борщевиковые такие зонтички. - Идите вы к черту, - буркнул раздраженный борщевик-Масафуми, покачиваясь на стебле. - Прикольно! – не удержался ведьмак, весьма ценивший науку и ее достижения в целом и вот уже полчаса как ботанику в частности. - Идите к черту! - снова завопил Масафуми, и все зонтички его вокруг лица затопорщились - были в ярости. – К черту! – и он прицельно плюнул ядом. Шульдих увернулся. - Сорняк, – сказал Айя и в одно мгновение подсек Масафуми двуручником. – Сорняк, вред добру, урон хозяйству, давит культуры – зло. Умри. - Таких вот ромашек клумба, и я против гринписа, – сказал социально активный Шульдих. - И плюется еще! Голова в поникших зонтичках лежала и пока еще моргала. Все молчали. - Я так не могу, – сказал чувствительный Шульдих, – Мне его жалко. Масафуми прищурился и закатил глаза. Головастый стебелек, поставленный в большую флягу, приторочили к седлу. - Он так и корешки может дать, – сказал Шульдих, заглядывая во флягу. – И отростки. Айя немедленно заинтересовался. - А и верно, – сказал он и задумался. - Как я вас ненавижу! – стонала голова профессора Масафуми, булькая во фляге – Ненавижу я вас! - Ты зловредное растение, – выговаривал ему Шульдих. – Что ж ты злой такой? - Надо его подкармливать? – спросил Айя, тоже заглядывая в емкость. - А чем, суперфосфатами? Я бы его в магазин взял, когда вернусь - для привлечения покупателей и увеличения продаж. Масафуми заскрежетал зубами. - Правильно, – сказал Шульдих, – поставите на прилавок – в вазочку на салфеточку «Добро пожаловать». В ад. Пусть люди полюбуются. На его рожу. Попрут продажи. Растение свирепо, но все же предусмотрительно плюнуло в сторону и твердо решило молчать – ни слова не говорить этим извергам. - Сбился я, - сказал Айя через несколько часов. - Не то что-то. Вроде то, а вроде и не то. Вот помню берёзу эту - подойду к ней - и берёза та самая - белая с чёрным, а по-другому все. Шульдиху тоже так казалось – все было как-то не так. Включая березу. - И свет как-то иначе падает. Не нравится это мне, – заметил Айя и остановился. - Временной сдвиг, - буркнул борщевик. - Бойтесь. Айя растению не внимал, а вот Шульдих подстраховался: - А что это? - негромко спросил он, чтобы паладин не услышал и не укорил. Масафуми очень хотелось задрать нос и невежд игнорировать, но многие печальные знания, научная гордость и страсть втолковать хоть что-то неучам-студентам взяли верх. - То, - сказал он, - капец вам. Я фантастику читал одну – там про такое. Фантасты врать не будут. Вдруг потемнело, но не в черноту, не в ночь, а в странное серое что-то, неясное, мутное - как погасший старенький экран, но экран погас не до конца – что-то мелькало на периферии зрения, но разглядеть было невозможно и разглядывать было страшно. Мир терял трехмерность, становился незнакомым - двухмерным и опасным. - Вооот оно, – хрипел Масафуми, - щааас. И снова чувствовалось присутствие, и это Шульдиху не нравилось - серая поверхность обрела звучание, но не похожее на глазастый шепот в церкви – тут как будто говорили на незнакомом языке и невпопад и задом-наперед, неприятно, неправильно интонируя – словно это была запись - слышались помехи, треск, болезненный сухой возбужденный фон, иногда резкий визжащий звуковой тычок, иногда второй слой – кто-то был ближе к микрофону, кто-то дальше. - Росла ягодка-клубничка душистая посредь чиста полюшка зеленого, - негромко причитал Масафуми где-то в серой тьме. - Пришли вороги, погубили-утащили в дальние страны - на обиду, на поругание. Запись не относилась конкретно к ним, но не замолкала, вздыхала, трещала, дергалась, не сбавляя и не наращивая громкость. - Просто идите, - сказал Масафуми ровным голосом, неожиданно перестав причитать. Куда идти? – но это был не их вопрос, не они его задавали. Вокруг ничего не было. просто идите не останавливайтесь просто идти бесцельно убрать цели совсем любые навсегда бесцельно бездумно идти Ни о чем не думать. Идти. Шульдих очнулся, потому что что-то больно впивалось в правый бок – булыжник. Рядом сидел Айя. Фляги с Масафуми не было. - Очнулся, - сказал Айя. - Ты рад? Я рад. - А как мы вышли? – Шульдих сел и начал разминать руки. - Не знаю, - сказал Айя - Неизвестно. Очнулся как и ты - просто пораньше немного. И где мы не знаю тоже. Или ночь сейчас или просто черно тут очень. Но вот там что-то светится красным, пошли туда. И они пошли. Замок в процессе Они стояли на высоком холме. Перед ними за огромной красноватой пропастью неприступно высился Черный замок. Из пропасти с определенной периодичностью вздымались протуберанцы, со склонов сочилась лава – в общем, все выглядело очень готично и было строго выдержано в двух цветах – красное на черном - Угу, – сказал Шульдих. – Ага, – поразмыслил он. Айя озирался. - Если логично рассудить, – логично рассудил Шульдих, – тут должен быть веревочный мост с отвалившимися перекладинами и провалами посередине. Либо сильно осыпающийся каменный. Надо просто поискать. Это если нам надо туда, в этот замок. Надо нам? Айя кивнул – это могло значить также и «нет». Спотыкаясь и рассыпая мелкие камушки, соратники отправились на поиски того или другого. Возможно, каждый хотел ничего из этого не найти. - Смотри, – рассуждал Шульдих на ходу, – что нам лучше? – веревочный оборвется, когда мы пройдем половину пути, и мы будем болтаться над пропастью, из последних сил хватаясь за полусгнившую перекладину и кричать – «Нет, ты, ты иди, у тебя дело твоей жизни! Ты должен!» – хотя, в принципе, непонятно куда идти, когда ты висишь над бездной. А каменный просто обвалится - тоже посередине - и мы рухнем в бездну же, но нас подхватит какой-нибудь дракон. Или одного из нас. Либо за что-нибудь опять уцепимся. Либо один уцепится за другого, а другой за что-нибудь и… Айя изумленно смотрел на спутника своей нынешней кочевой и опасной жизни. - Да просто знаю эти их уловки дешевые как свои - у всех так один в один. Либо то, либо другое. Канон прямо. От канона никуда, – Шульдих пожал плечами. Из бездны взметнулся красный протуберанец – прошел период – и рассыпался обрывками огня и искрами - Зрелище, конечно, впечатляет, – сказал Шульдих. – Пейзаж прямо редкостный. Они спустились пониже, и их взору открылись два моста – веревочный и каменный. - Вот я всегда ценил выбор, – сказал Шульдих, – Но больше всего я ценю правильный выбор, - добавил он задумчиво. - А еще больше я ценю знание, какой выбор правильный. Точное знание. - Каменный, кажется, понадежней, – неуверенно сказал Айя. - Это кажется, – заверил Шульдих. – Очевидный путь – всегда ошибочный. Дорога торная. Это выбито долотом на всех скрижалях и должно быть вбито в голову с детства. Это попытка увести нас с правильного пути. Наставить на неправильный. Нужно идти по веревочному. Веревочный мост выглядел отчаянно опасно. - Это оно только поначалу так, – заверил Шульдих. – потом не страшно. Ну, иди. Айя шагнул на первую перекладину, и мост ощутимо просел под тяжестью сплава металлов, которые пошли на его доспехи. - Иди-иди. Айя сделал еще один шаг. Мост опасно натянулся. Протуберанцы выжидали. - Назад, - сказал Шульдих. Айя преодолел два шага вперед одним шагом назад. - Весишь ты, – Шульдих оглядел Айю. – Ну ровно слон. Снимай железки. Закопаем их тут, а если вернемся – выкопаем. Айя мужественно ежился в коротких простеньких подштанниках. Вышивки CK у него не было – было протяжно и кривовато выложенное латиницей и стебельчатым швом «Айя Фудзимия» - почти вокруг талии. - Ничего, - сказал Шульдих, – скоро будет жарко. Не замерзнешь. Теперь иди. Ерунда доспехи эти. Ни к чему. - Отчетность, – хрипло сказал съеженный Айя. – Казенные доспехи-то. Спросят. - Спросят – ответишь, - отмахнулся Шульдих. - Иди давай. - А я пойду по каменному, – добавил он, выждав паузу. - Мы должны минимизировать риски. Кто-то должен дойти туда. Не знаю куда.