Дер Хексер

Кроуфорд был бледен как мертвец, но он и был мертвец, никто бы и не заметил разительной перемены, но живой и доселе румяный Шульдих позеленел от ужаса и принялся канонично седеть через ядреную цирюльникову краску-мусс. Шорох двигался, судя по звуку, низко - стлался по полу, прятался, приглядывался, принюхивался, предвкушал, облизывался, вожделел и - по ощущениям несчастного ведьмака - неумолимо приближался к ним. - Нет, – прошептал Шульдих. – Я слишком молод. Я не хочу! - Я, что ли, стар? Я, что ли, хочу? – огрызнулся Кроуфорд. - Эгоистично, Шульдих. Думаешь только о себе и своих желаниях. И это в такой кульминационный момент! Впрочем, как всегда. Люди не меняются, только стареют. Лишь у горбатого есть шанс исправиться и то не сразу. Но мы обречены. Не вижу выхода. Горизонт событий завален. Нас может спасти только чудо. Шульдих жарко взмолился о чуде, он алкал чуда как доселе не алкал. В ту же секунду с грохотом разлетелся деревенский витраж без рисунка – сероватое оконное стекло – мутные осколки грязными брызгами полетели в разные стороны - и в проеме появилась стройная боевитая фигура. - Эге-гей! – заорала чудо-фигура, – Вот вы где! Голубчики! А вот где я! Вот я где! Воздух прорезали серебряные стрелы – сияющим обвальным дождем или полыхающим шквальным огнем - спаситель пускал их как из автомата – одну за одной, веером, вдохновенно - прицельно разил неведомых тварей. Или просто упоенно опустошал колчан. Плотоядный шорох, уже достигший роковой круговой черты, изумленно притих и настороженно призадумался, даже озадаченно заморгал звуковыми глазами - что-то было не так, что-то разрушало его четкие неведомые наполеоновские планы, а потом - по тем же странным ведьмацким ощущениям - быстро-быстро, по-пластунски, зигзагами стал удаляться и затихать в неизвестном направлении. Расстреляв всю колчан-обойму, чудо спрыгнуло на пол и гордо зашагало к ошалевшей нечисти и нежити. - Привет,– сказало оно и лихо поправило берет. Это был Фарфарелло. Ужасный и ушастый. - Не ждали? А должны были, – вразумил Фарфарелло, ухмыляясь. – Вы, умники, в реальной жизни ну чисто дети, а вот мы… Не уточнив, кто именно «мы», он огляделся. Шульдих молча простер к нему руки. Мертвый пророк благодарно выступил навстречу победителю. Неслышно громыхали невидимые сияющие фанфары – славили героя. Фарфарелло округло окинул спасенных взглядом. - Кроуфорд в ночной рубашке спит в гробу, – вдруг захихикал окаянный эльф. Торжественность момента была убита наповал. Ее труп окоченел мгновенно. *** Сипло и раздраженно прокричал петух – неизвестно который раз, никто не считал - двери распахнулись – на пороге церквушки стояли, взявшись за руки, неупокоенный покойный, растрепанный ведьмак и гордый ушастый, диковатого вида эльф. Впрочем, будем справедливы к Фарфарелло, не нужно ему отдуваться за всех и тащить неподъемную ношу безумия одному - хотя бесстрашный Фарфарелло справился бы! несомненно! - не только эльф - все выглядели самым дичайшим образом. Крестьяне могли бы обратиться в камень от ужаса, но вместо этого с воплями понеслись прочь – может быть, ликовали. Глава пятая Это еще лютики-цветочки Завтракать пошли в трактир. Фарфарелло - весь в тугих ремешках и звенящих пряжках, Кроуфорд в мятом грязно-белом саване, сквозь который иногда неясно и ненавязчиво просвечивали черные боксеры, ведьмак Шульдих в чем обычно и насупленный рыцарь без доспехов - по-домашнему грозный - Айя сели за один стол. Сначала чинились и недоверчиво переглядывались. Но потом немного отошли и заказали кой-чего перекусить. - Картошки нет у них на завтрак, – сказал Шульдих. - Жалко. Картошку они хорошо жарят. Фарфарелло заказал яблочек. – Ем, ем, но толку нет пока, – пояснил он, вгрызаясь. – Уши только лучше стали, крепче. Витамины все ж. Ну, видать, сорт другой - нужный не попался. Я надежду не теряю. Я верю. Но вкусные тут яблоки, мне нравятся. Привык. Здоровая пища. Да и к ушам привык. Вообще не мешают. И пирсинг делать – раздолье. Есть где разгуляться. Вот сюда, например… - А ты, Кроуфорд, знаешь, что там было в церкви? – шепотом поинтересовался Шульдих у шефа-вампира. - Знаю, – склочно ответил Кроуфорд, все еще раздраженный наконец-то прошедшими событиями, – все я знаю. Но тебе не скажу. Шульдих не то обиженно, не то радостно отстал с расспросами. - Не, меня магия не берет, – Фарфарелло закурил свою трубку. – Да сам не знаю почему – не берет и все. Да и нету никакой магии, не верю я в нее! Да болтовня все! Простаков дурачить. Эх вы. Темнота. Беспросветная. Необразованность! Наверняка всему есть логическое объяснение, но мозг! Мозг у большинства не дорос это понимать! И пошло-поехало – ложные логические связи. Гораздо проще вот через это – волшебные палочки, шапочки-невидимочки – вот через эту ерунду мир объяснять. Да это мыши, поди, в церкви шуршали! – выкрикнул он. - А вы! Шульдих с сомнением посмотрел на Фарфарелло – в клубах дыма тот очень походил на небольшой старательный вулкан - обладателя столь удивительного рослого мозга, но вулкан, к счастью, этого не заметил. Кроуфорд был нейтрален как аргон и интереса к теории своего многомудрого товарища не проявил вообще. - Мыши? – вдруг неведомо почему заинтересовался Айя. – Может, крысы? Фарфарелло пожал плечами – мелочи, право – мыши, крысы - пустое, вздор - и рыцаря ответом не удостоил. - А как ты нас нашел? – полюбопытствовал Шульдих у эльфа. – Я же тебя в дурдоме оставил. Думал, ты там корни пустил. Обрел суть, смысл и пристанище. - Так голые девки пришли же! – Фарфарелло подскочил на месте и все крупно вздрогнули. Как ни крути, голые девки явно меняли и суть Фарфарелло и смысл его жизни на что-то другое. - Я же обещал! Слово я держу! Ты знай! Там такие пришли! Такие! – Фарфарелло зажмурил глаза, пытаясь, то ли воссоздать, то ли отогнать шумной толпой прибежавшие образы. – Ты бы увидел – умер! Умер сразу! Упал и умер бы! А тебя и след простыл – нету. Туда, сюда метнулся - пусто. Куда? Как? Что? Вижу - староста под яблонькой дремлет, глаза ладонью прикрыл, пузо колышется, я через забор - прыг! его за грудки – хвать! Где? Тряхнул разок. Где?! Был тут такой? Рыжий, тощий с микрофоном? А он! – Фарфарелло возмущенно подскочил еще раз, но все подготовились и высидели. - Орет! визжит! скоятаэли! скоятаэли!- нервный какой-то. И в обморок, свинья, валится! Я ему под нос нашатырь – в дурдоме залежи были нашатыря – я взял литра три – сгодится! Все сгодится! На! Нюхай! Банку ему под нос! Банку! Не жалко! Нюхай! Он головой как дернет, затылком - стук! Звук такой еще гулкий! Стук! Но очнулся. Куда? А он – туда. И опять визжит и в обморок. Бросил его к чертям, такого нежного – староста называется! Старосты они же звери по умолчанию, варвары! Лютые! Они же плетень должны голыми руками на части рвать, а это что? кто? тряпка! юбка! майка! И за вами. Нашатырь ему оставил, на всю жизнь хватит - занюхайся. Нервы, нервы лечить надо, а то психом станешь и не заметишь! Это я всегда говорил, говорю и говорить буду. Фарфарелло победно посмотрел на всех. - С ориентированием у меня хорошо, вижу – тут на коне вдвоем тряслись – конь-то цел? тут яйца ели - набросали скорлупы, что не убрали-то? тут сало резали… осталось еще сало? - Осталось, – прохрипел Айя. И добавил хозяйственно, – На потом. - А ты чего тут? – Фарфарелло сильно ткнул пальцем в вампира. – Соскучился? По мне? По нему? Сделал я тебя, да? - Ну как чего, – Кроуфорд недовольно поморщился. – Меня вообще тут быть не должно. Мой путь был в… в другое место. Неважно. Для вас неважно. Ехал я обычно по ночам. Я привык по ночам работать. Ночью хорошо. Тихо. Только выпь поет. Ну - как умеет. Меня успокаивает. А комарам со мной делать нечего. Это им бояться надо за кровь. Возьму и высосу. – Кроуфорд сказал это как-то очень решительно. - Но я нанолитрами не пью. Так что зря боятся. А зря – зря боятся, – настроение Кроуфорда резко менялось. - Где-то немного заблудился – попал сюда. Ладно, ночью поработаю, днем посплю и дальше отправлюсь. Ничего не предвещало. Я сытый был, ни капли в горло не лезло, сразу в отель. Отчет доделал, прилег, вытянулся, руки сложил. Все по протоколу. Тут Кроуфорд как следует, на совесть, сделал паузу. По всему – драматическую. Он держал паузу за горло и пытался понять произведенный этим эффект. Потом резко отпустил придушенный сценический прием. - Вдруг. Вылетает дверь. Грохот. Я хладнокровен, но. Смотрю из-под век - не с колом ли бегут? Как узнали? Все – конец? Финита ля комедия? Но нет – с топором. Слава Богу. А двинуться не могу. Как сонный паралич. Лежу. Они орут – «вставай, вставай!» А как я им встану? Идиоты. «Вставай!» – передразнил он раздраженно. - А потом из ведра окатили. Водой. Не ожидал. Вообще. Насквозь. Нос, рот залили, а не сплюнешь. Лежу мокрый. Бесит, стыдно. Они рыдать. Они рыдают, а мне себя так жалко, не высказать – загробная жизнь одна и ничего тут не поделаешь. Одна! А на что я ее трачу? На что? На ерунду, на мелочь, на параграфы, – Кроуфорд махнул рукой. - На правила – писаные и что обидно – неписаные. На вот это вот все. Зачем мне вот это вот все? - но никто не знал зачем это Кроуфорду. - Потом трясли - чуть голова не отвалилась. Потом вон тот вон, - Вампир неприязненно посмотрел на Пшебыслава и причмокнул, Пшебыслав ласково улыбнулся в ответ - понимал, что речь о нем, - как даст по щеке. Потом по другой. И тут голова у меня отвалилась. Я так подумал тогда. Даже показалось - вон головушка буйная покатилась моя, – Кроуфорд на мгновение задумался, взгляд его густо затуманился, - Потом говорят – все. Готов. А я и рад – пусть хоронят, хоть больше бить и обливать не будут. Сыро, в одном ухе ноет, в другом звенит, все хлюпает, голова раскалывается. Обрядили в саван, – Кроуфорд покосился на Фарфарелло, – и понесли. Идут, поют - слышу, что-то из Данте поют, из Ада что-то. Очень вдохновляло, да. Прямо как конечный пункт объявляли. Следующая остановка, мистер Кроуфорд… Н-да, – Туман все еще клубился в вампирских глазах и очень снижал видимость в зеркале души, - Не услышал, какой круг. Но выбор есть, выбор есть. Дотащили, сгрузили, заперли. Думал, хоть в церкви отосплюсь, потом выберусь, так они этого прислали, – Кроуфорд сердито посмотрел на очень смирного Шульдиха, - Я гробом вот только управлять научился, на поворотах заносит, приземляюсь через раз, а они уже ведьмака на отчитку! А этот тоже - ни круга, ни благоговения – ничего! Ленты на венках вслух читает! И вообще - встал, книгу открыл – бу-бу-бу. Без выражения – бу-бу-бу. - У нас в ордене братья хорошо читают, – вдруг сказал Айя. – Очень хорошо. Прямо замечательно. Но это замечание Кроуфорду тоже почему-то не понравилось. *** Воскрешение Кроуфорда, впрочем, обрадовало деревенских – тех, которых не напугало до полусмерти. - Ты и воскрешать умеешь! - авторитет ведьмака взлетел до небес. - Не всегда, – отнекивался Шульдих, пугаясь, как бы воодушевившиеся селяне не потащили к нему все окрестных бездушных мертвецов. - Не всегда братцы. Раз на раз. Иной раз подымешь – и бегает как живой, скалится, а иной раз бьешься, бьешься, а он лежит и только моргает. Или губы уточкой делает. Тут вот экземпляр просто удачный. «Удачный экземпляр» пил водичку подкрашенную вином и нервно стучал ногтями-когтями по столу – этот разговор ему не нравился. - Вишь ты, бледненький какой! - всплеснула руками вчерашняя девка. Плахта на ней был сегодня другая – с разрезом до бедра. – Это он не жравши три дня в гробу пролежал! Ты ешь! – и она пододвинула Кроуфорду почти целую жареную курицу, отодвинув ее от Айи. Айя молча вернул курицу себе, не вступая, впрочем, в женщиной в пререкания. - Я у Цукиено потом арбалет заберу, - радостно делился планами Фарфарелло, - Мне нужней. Хорошо будет смотреться! Я право имею. Гены. Померяемся еще… ушами. – Фарфарелло приосанился, он уже видел себя с арбалетом, а главное - видел Оми без оного. - Ты мне, Кроуфорд, тоже микрофон купи! – неожиданно вспомнил он. – Рацию! Как у Шульдиха, но только круче! Не хочу с волком. Не хочу как у него. Пусть он с волком ходит, а мне не надо. Волк у всех. Мне с медведем купи. - Какой микрофон? – не понял Кроуфорд. - С медведем! – нетерпеливо пояснил Фарфарелло. – Что непонятного? Шульдих почувствовал легкое неясное беспокойство, он бы и сам не объяснил, что его так взволновало, но, к счастью, вдруг послышались какая-то музыка и какое-то пение, и все отвлеклись. В трактир вошел щуплый парнишка - в руках у него была лютня-половинка, а за ухом ядовитый, значительно подувядший уже, лютик. Узнать юное дарование было непросто, но все мгновенно узнали Наги. Вид у Наги был невероятно тоскливый. Дитя-виртуоз подперло косяк и заперебирало струны. Все невнимательно прислушались. Я тут странник бесприютный. Стул компьютерный уютный В неизвестной стороне Плачет, верно, обо мне. Стонет и клавиатура, Монитор грозится хмуро - Только бестолку, увы, Все сейчас поймете вы С этой лютней по дорогам И по кабаков порогам Я безрадостно хожу, В небо синее гляжу. В небе синем реют птицы Журавели и синицы А в руке моей лишь ноты, А мне тоже есть охота… Наги сделал паузу и взял немного дыхания, но докончить ему так и не дали. - А он прав! – вскричал здоровенный мужик с руками-лопатами и утер одной лопатой слезу на щеке. – Железно прав малец. Во всем. Все так и есть. Есть охота! В самую точку. Талант! Сила! Тронул душу! Сердце ковырнул! - он прижал лопату к груди, - И про вот это вот … – он поводил двумя лопатами, не поясняя, но убеждая, - Дайте парню на чай. Дайте все. Наги, не ожидавший такой поддержки от народных масс, принял деньги и заказал самовар чаю. Потом скромно присел за свободный столик в темном углу и начал усиленно этот чай пить.