Дорога в мой дом

Микки абсолютно точно был уверен, что Иен больше за эти 15, в лучшем случае 8, лет в тюрьме его не навестит. Тот довольно ясно дал это понять во время первого визита (не то, чтобы ожидались последующие, но называть этот визит единственным было больно — это делало все как-то слишком реально), когда сказал, что Светлана заплатила ему; когда еле вымучал из себя «да, Мик, я буду ждать». Будет, ага, блядь, конечно. В следующий же визит Светлана рассказала о новом горячем черном парне Галлагера — образованный, обеспеченный, художник, пожарный. Спасает жизни, а не убивает людей. И тем не менее, вот он. Иен блядский Галлагер, сидел напротив него за стеклом, один на этот раз, без Светланы (правда в том, что после развода сучка больше не приходила. Не то, чтобы он скучал, но полное отсутствие общения — с другими заключенными он общался только на кулаках (и хуже) — уже порядком выводило его из равновесия, да и сына хотелось видеть). На лице у Иена выражение было такое, как в самый первый раз, когда он пришел навестить сидящего в колонии из-за Сникерса Микки — смесь страха, радости и чего-то еще, что Милкович никогда не мог распознать. Микки почти ощутил де-жавю, или подумал, что спит, и ему просто снятся старые времена, но вглядевшись в лицо рыжего, он понял, что сейчас там далеко не только это. Кроме тех чувств, которые запомнились Микки с того первого раза, на лице Галлагера была написана вина и усталость, которая не имела ничего общего с количеством часов сна — и все же выглядел тот гораздо лучше, чем в прошлый раз.  — Привет, — наконец сказал он, нервно улыбаясь.  — Привет, — Микки против воли улыбнулся в ответ, — как жизнь там, на свободе? И Иен начал рассказывать. Сначала несколько неловко, неуверенно, будто не зная, что Микки может не хотеть услышать, стесняясь того, что жизнь снаружи текла своим — очень бурным — чередом, но потом разошелся, рассказывая уже в захлеб. Рассказал о своей новой работе, о странных отношениях Светланы, Кева и Ви (так вот чего она такая счастливая разводиться пришла), прошелся по личной трагедии каждого из Галлагеров, даже Френка не забыл. Потом вдруг (может, новости от других кончились, хотя это маловероятно — Галлагеры, у них истории никогда не кончаются) перешел обратно к себе. Рассказал про сотрудников, рассказал, что живет теперь опять дома. Услышав последнее, Микки вскинул брови.  — А как же твой парень? Пожарный, что ли? Ты вроде с ним жил?  — Мы расстались, — Лицо при этих словах у Иена светилось, будто он не о расставании говорит, а о выигрыше в лотерее или типа того, — Он мне изменил с девушкой, прикинь? — Иен рассмеялся. Эта реакция серьезно насторожила Микки. Он задумался, в каком вообще состоянии сейчас Иен? Он выглядел нормально, даже больше, чем нормально, он выглядел самим собой из прошлого — повзрослевшим и уставшим, но несомненно собой — но что тогда значила эта реакция?  — И тебе… Похуй? Не выглядишь особо расстроенным.  — Я расстроился… Сначала. Больше разозлился, скорее, потому что он мне соврал, потом он мне сказал, что раз это девушка, то за измену это не считается, а потом он сказал, что не бывает стопроцентных геев, и запудрил мне мозги настолько, что я трахнул какую-то девушку в метро. То есть, трахнул я ее не в метро, в ее квартире, но я даже не спросил ее имени, просто переглянулись в метро и все. Потом рот спиртом мыл, боже, даже сейчас думать об этом противно… Слизь, складки эти… — Иен поморщился и Микки неожиданно для себя громко рассмеялся. Вот так вот. Его любимый человек рассказывает, как порвал со своим парнем и выебал какую-то девушку, а ему просто смешно.  — В общем, это все не важно. Я давно искал повод от него избавиться, с первого свидания, наверное. Хотел от него, на самом деле, просто одноразового траха, а он позвал на ебанное свидание. Чувствовал себя каким-то умственно отсталым отбросом. И, — тут Иен скривился и на его лице стала ясно читаться вина, — сказал кое-какое дерьмо про тебя. Про наши отношения. Типа, что мы никогда на свидании не были, что мало разговаривали… То есть, это, наверное, так и было, мы действительно никогда не сидели вот так как два барана друг напротив друга в ресторане и вели беседы ни о чем, но это не было плохо. Просто у нас было по-своему. И мы разговаривали. Я помню, прости, пожалуйста. Я помню и все разы, когда затыкал тебя, когда ты пытался поговорить со мной, после первой депрессии и до этого, когда я только вернулся. Прости, я не должен был. Может быть… Может, если бы я тебя послушал, все бы не было… так — Микки смотрел на Иена, неспособный что-либо сказать. Он никогда не думал, что тот извинится. Он откровенно считал, что ему не за что извиняться, но то, что Галлагер говорил сейчас звучало как-то утешающе-правильно. К месту. Микки хотел ответить ему что-то, что-нибудь, но Иен уже заговорил опять, севшим, еще более виноватым голосом, таким, будто рыжему было больно выговаривать эти слова.  — И еще. Я сказал ему, что ты бил меня. Я, блядь, не знаю, зачем я это сделал, то ли хотел, чтобы меня жалели, то ли не хотел, чтобы он понял, каким дерьмом я был по отношению к тебе, то ли не хотел помнить то, что было… Я не знаю, Мик. Я такой, блядь, жалкий и отвратительный. Блядь. Мы дрались, но это вообще не то… Не то, что он понял, не то что я сказал… — из глаз Иена уже беспрерывно лились слезы, откровенно пугая Милковича, — Я столько дерьма тебе сделал, Мик. Черт. Мне так чертовски жаль. — Эй, Иен, — понимая, что тот сейчас совсем расклеится прервал его тираду Микки, — все ок. Мы оба понатворили всякой поебени, и я все понимаю. Не волнуйся из-за этого. И, ну, расскажи, чего вообще вдруг пришёл? Иен сглотнул и уставился на свои колени. — Мне с работы домой отправили. У меня… началась маниакальная фаза. Шесть дней назад, сейчас я в порядке. — Ты разве не на таблетках? — нахмурился Микки. — Я тоже так думал. Но, оказывается, они могут иногда не работать. Я знал об этом, вроде как, но, знаешь, думал, что со мной такого не случится, что раз я на таблетках… Я три дня игнорировал, чувствовал себя замечательно. Потом на работе когда лохонулся, к врачу сходил, принял депрессанты. Сейчас, вроде как, опять стабилен, но у меня все равно больничный ещё два дня. — Не, это, конечно, все хорошо, но причём тут я? — слегка улыбнулся Микки. — Эм… Я… Я просто соскучился, наверное. Постоянно занимал себя чем-нибудь, а тут свободная неделя вышла, ну и я… В общем, вот. — Ладно, Рыжий Лобок, — Микки улыбнулся шире, — не напрягайся, все ок. Рад тебя видеть. — Я тоже, — Иен слабо улыбнулся, — я скучаю. Ты… Это нормально, если я буду приходить? Или- — Что бы ты сейчас не собирался сказать, не говори, — прервал его Микки, — Мне тут как бы особо не с кем лясы точить, так что приходи, че. Захочешь пальцем в меня потыкать на предмет не галюн ли я или ещё какой-нибудь хуйни ради, или печеньем меня покормить, я по шоколаду, кстати, пиздец соскучился; мне, короче, четыре часа в месяц встреч без этого стекла положено. Никогда не пользовался, но, думаю, могу попросить. Если хочешь, конечно. Улыбкой Галлагера, наверное, можно было осветить весь Чикаго, а то и весь Иллиноис. — Да, Мик, конечно. Черт, я даже не надеялся, что так можно. Я завтра не могу, но в понедельник у меня ночная смена, так что день свободен, — Иен немного нахмурился, — если смены не поменяют. Ну, все равно. Скажу, что в понедельник днём не могу, какая им, нахуй, разница, почему? Я принесу блинчики, как ты любишь, с кусочками шоколада. И Сникерсы, — усмехнулся Иен, — Сколько одна встреча длиться может? — Без понятия, мужик, говорю же, никогда такого не делал. Но хавки захвати побольше, тут одними помоями кормят, уже год нормальной еды не жрал. — Нормальная еда, в твоём понимании, это Сникерсы, да? — рассмеялся Иен, — Хорошо, принесу. Ещё какие пожелания? — Не, чувак, и так все круто, — Микки хотел было добавить что-то ещё, но прозвенел звонок, означающий окончание встречи, — Мне пора, — с сожалением сказал он. — Ладно, — у Галлагера в глазах мелькнуло разочарование, но он ободряюще улыбнулся, — до встречи, тогда. — Ага, пока, — Микки положил трубку и глянул в искрящиеся странным задором глаза Иена. Тот улыбнулся шире и приложил руку к стеклу. Микки покачал головой и щелкнул пальцами по тому месту, куда была прижата ладонь рыжего. Что ж, может, все будет чуть лучше, чем он ожидал.