Roll (-1) – нам нужны грибы как супер марио

Танцы — странная секта. Хосок разминался перед зеркалом, Лалиса щелкала треки на смартфоне, качая вслед за битом головой и бедрами, и что-то комментировала на чужом языке. Шуга сидел на матах в углу и обнимал куртку, пока все длилось. — О, мне вот этот нравится! — воскликнула Пранприя, и энергично набросала в четверть ноги связку на два квадрата, — А… Оппа, это та «Gee»? Я правильно скачала? — со статичной улыбкой спросила она, остановившись и переключив трек на вечный шлягер. И хотя ее речь с акцентом под биты звучала почти неразличимо, Шуга не мог сомневаться, что понял все верно. — Бля, Хосок, ты еблан, — устало и зло откомментировал он, закрывая глаза. Лошадь совсем без тормозов. Шуга зря вообще влез и привлек к себе внимание. И уже через долгие бессмысленные ломания и утомляющую разминку, Хосок растягивал его деревянное тело — и совсем не так, как хотелось бы Юнги. — В танцах без растяжки никуда, — с улыбкой сообщил Лошадь, одновременно упираясь коленом в позвоночник и давя на плечи, наклоняя соседа к ногам. Дело бесполезное — он едва ли преодолел сорок пять градусов и зашипел от боли, вырываясь. — Эй, не сгибай колени! Лалиса, помоги, плес. Девушка кивнула и села на колени Юнги, прижимая их к полу. В уши стучал бит, тело разрывало тянущей цепляющей болью. С губ сыпались ругательства, Хосок безжалостно гнул. — Потерпи минуты три, — успокаивающе сказал он, — Статическая растяжка эффективнее всего. — Тебе больше заняться нечем? — закусывая нижнюю губу, спросил Шуга и шумно выдохнул. Усилившееся давление на плечи было убедительным ответом. Лалиса опять рассмеялась. Вечно приподнятое настроение этих двоих начинало раздражать, особенно на фоне личной боли. Надо расслабить мышцы, чтобы пошло легче, попытаться думать только о стучащих битах. — Растяжка — что-то вроде медитации, — пояснил Хосок и наконец освободил от мук, убрав руки с плеч, — Нравится? Шуга бессильно откинулся на колени мучителю, нечленораздельно посылая нахер. Лошадь одобрительно рассмеялся и пошел к колонкам, исчезая как опора. Лалиса убралась костями с колен и продолжила собственную разминку. Пока Юнги восстанавливался, Хосок уже начал танцевать. Быстрый танец — разбор по движениям — еще раз на полной скорости — и снова медленный разбор. Резко, отточено, вплоть до положения пальцев и выражения лица в момент каждого движения. Невероятный бог. Вместе с Лалисой они прогоняли под отрывистый счет Хосока, пресеченный сбитым дыханием. Скрип подошв кед, тихая музыка из колонок, не позволяющая тонуть залу только в звуках танца. Культура уличного хип-хопа полная резких, размашистых движений, смягченная пластичным джаз-фанком. Шуга мог бы залипать часами. То, что они останавливались, обсуждали что-то на дикой смеси жестов, корейского и — наконец догнал — тайского, а потом начинали то же заново, бесило Юнги: он бы хотел безвозвратно погрязнуть в раскрепощенной пластике: от начала до финала. Но танцоры работают в таком ключе — понято-записано. Слишком серьезные во время тренировки, сконцентрированные на мелочах, они раздражали меньше. На пару шагов позади, так, чтобы розовыми соплями не смело в пучину одиночества. Потому что сам Юнги хотел бы сидеть на коленях Айрона и сладко стонать от его прикосновений под футболкой, а не топать раскисшими кедами вместе с безумной парочкой в как бы вроде дом, где у него из вещей — две сумки. Тело уже начало болеть после растяжки, ноги ощущались странно, а сознание еще странней. Переплетающиеся пальцы танцоров, обмен яркими улыбками — и Шуга поспешно отвел взгляд. Вывески, остановки, магазинчики. Квартирки, где живут, может быть, хорошие семьи и едят ужин. Когда полная восторгом грудь прорывалась довольным едким комментарием, и все плыло в настроении легкой эйфории, Шуга мог бы пережить столько милоты между двумя людьми. А в другой день — вообще никак. Он был почти на грани того, чтобы написать Айрону «приезжай ко мне» с адресом новой квартиры. Не написал только потому, что телефон сел и лежал в кармане унылым кирпичом. Весна, у Хосока и Лалисы все заебись — кроме самореализации. Но и в этой области они партнеры, а не балласт. Что за чудо. Шуга по-отечески улыбнулся, пытаясь вытравить этим гнетущее одиночество как тараканов. Лыбиться в мускулистую спину Хосока вообще не прикалывало, но скатиться в моральные ебни из-за одной счастливой парочки -- еще менее. Быстрый говор на смеси тайский-корейский, смех, множества прикосновений. Выступающие с движением рук лопатки Хосока, еле уловимые сквозь слой куртки. Длинные желтые волосы Лалисы, потемневшие у корней. Шуга закурил. Весенний ветерок рвал дым вдоль улицы. — Ты серьезно? — обернулся Лошадь, — Опять куришь? Все больше хотелось к Айрону, в его прокуренную комнатку и на смятые простыни. Прошло дней пять? Меньше недели, а Юнги уже на пределе возможностей, уже вымотан без него, уже хочет обратно. В какой момент все оказалось так критично? И вроде никогда не критично, если обернуться. Пальцы повернули сигарету к ладони, словно пряча, губы раздраженно скривились: — Да, курю. Лошадь небрежно отмахнулся и вернулся к Пранприи. Демократичен, легок в общении, но нетерпим по многим пунктам. Они дошли до общежития девушки, Юнги тащился следом потому, что потерялся. От этого он сам себе казался жалким. Он держался поодаль, кутался в куртку, прячась от фонарного света. Лалиса привстала на носочки и поцеловала смешливые губы Хосока, тот крепко ее обнял, приподнимая над асфальтом. Холодная плоскость телефона трезвила руки, отвлекала темнотой разум. И не так страшно, что двое радостно смеются, долго смотрят друг другу в глаза, обнимаются и целуются. В весенней густоте воздуха растворялись их красивые улыбки. Юнги кусал губы, потому что бля заебали. Ночью на широкой кровати не спалось. Кепочка BBQ на столе, в пятне света лампы, остающимся на сетчатке, если закрыть глаза. Тело ныло после неожиданной тренировки. Завтра на смену, спать решительно невозможно. Обычно в такие ночи Шуга работает над битами, лирикой, разбирает фото или фотографирует, но фотоаппарат в Тэгу, оборудование в аренде, а лирика исчерпалась еще в прошлый заход, никаких новых мыслей. Селка на телефон с сонным лицом, растрепанными волосами, чтобы развеять безысходность. Он сел на кровати, стащив плед с сонного ноющего тела. «Ты сейчас где?» — убого и отвратно в сообщения Чолю. Диалог с ним больше напоминает бесконечный треп Юнги с самим собой. От Айрона только старое предложение выпить. Слишком быстрый ответ: «дома». Уже на пороге его перехватил сонный Хосок, выбравшийся в туалет: — Куда? Шуга пожал плечами и скрылся на лестнице, накидывая куртку на ходу. Лошадь пытался затереть про волнение как соседа вслед, но Юнги это мало волновало, он считал стопами ступени, приближаясь к самой безнадежной своей грани. Дорогу нашел без ошибок, сам неспящий Сеул его провожал. Потрепанный квартал, ставший почти родным, встретил его шквалящим ветром. Кеды отсырели в весенней мороси, а Юнги все топал. Попасть в подъезд со сломанной дверью — слишком простая миссия. Предвкушение, заполнившее сильнее и вытеснившее все страхи, подгоняло по ступеням мимо медленного лифта. Все размышления крутились вокруг только Айрона. У двери, возле которой торчали скрученные провода вырванного звонка, Шуга остановился и бросил короткое сообщение: «открой дверь». Когда Чоль впустил, Шуга уже не видел смысла скрывать, насколько вожделеет. Перед глазами появился Айрон, его темная стальная кожа, его охуенные шмотки и выпачканные в краске костяшки и запястья. Как поклонение святыне — коснуться железных губ, оттягивая ворот очередной дохера стильной футболки, сгибая его спину. Сырые кеды, которые спешно зашнуровал на босую ногу: совсем не проблема скинуть их, пока пальцы скребут по рельефу живота, губы стираются о южную кожу. Руки Айрона тяжело легли на плечи. Дыхание чуть шумнее обычного и голос, проходящийся по высоким нотам, сильнее мнимого безразличия: — Ты… — Поговорим в другой раз, ок? — перебил его Шуга, пробираясь под футболку. Зубы полоснули по открытому воротом фрагменту плеча. Наваждение. Сдержаться, чтобы не стонать привычно — открыто и хрипло от одного только ощущения рук на плечах, одного только жаркого взгляда с сомнением. Грудь драло невероятное нетерпение. Юнги спустился рукой по прессу к твердеющему члену Айрона, заглядывая в его темные, как потускневший чугунный котел, глаза. И Чоль сдался. Сдался отброшенной курткой в мороси, движением руки по костлявой спине к ягодицам, теплым выдохом в искусанные губы, поздним предупреждением: — У меня нет резинки. — Я взял. Если гордость не выступает грозным войском, Шуга получает, что хочет. Под экстази, принятым из рук Айрона, он получил настоящую магию. Осознание пришло. Шуга сидел на подоконнике вполоборота, чтобы видеть спящего Айрона и свое отражение в мутном стекле, курил. Почему Шуга не окочурился от потрясающего оргазма, пока все было круто? Тогда бы все закончилось, не пришлось бы самобичеваться. Все бы поэтично прекратилось хриплым прокуренным стоном в не менее прокуренную подушку, возможно, он бы еще почувствовал несколько ритмичных, глубоких движений, неконтролируемый, больной укус в сочленение шеи с плечом — а потом пустое небытие или сердце на весы. Но нет. Злой сам на себя до невозможности за то, что сдался без боя, что снова повязался с Чолем, Юнги просиживал шершавые доски. Почему Чоль не пришил его в первую же секунду, как грозился, почему не вышел открывать дверь с длинным лезвием, чтобы единым движением располосовать все внутренности Шуги, а потом зарыть в парке, оставалось непонятным. Для рэпера отсидеть даже круто в некоторых случаях, чего тянуть. Пугающий до того, что и слова против не скажешь, Чоль успокаивающе спал на половине узкой кровати, накрывшись застиранным цветочным одеялом. Бонус, что он не знает нового адреса, места работы и вообще хер Шугу найдет, если не поток случайностей или жесткое палево. Пепел обваливался на пол с неосторожным движением, Юнги тихо выругался и наскоро смел его в пепельницу. Насыщенный до предела, словно уже венчанный монархической короной, Шуга снова прикинул, что сможет уйти и не вернуться. И самому же стало смешно, насколько недальновидным и самонадеянным он может быть. Можно вытащить его из квартиры Айрона, но железо из-под кожи уже не вытащить. Он снова забрался на подоконник, прислонился голыми лопатками к холодному грязному стеклу. Скользнуло, что он мог бы круто и ванильно страдашкать в таком ключе. Больничная перевязка на левой руке как атмосферный реквизит. Грязная комната — сюжетный антураж. Добавить чашку растворимого кофе нуны — и классика жанра. Только вот ему не двенадцать, и он суровый свэг-свэг репер. Посторонние размышления развлекают, проясняют взгляд на поставленную проблему — с прояснением не в этот раз. Этот человек, захвативший все мысли, может утянуть на самое дно, откуда пытается выбраться сам — но лучше-то не найти. И что делать? Решение очевидно, но отрицается. Сколько может длиться больная влюбленность?