Requiem of Red

— Эта чертова макака!  — Ята-чан, постарайся успокоится.  — Как он мог просто все бросить и уйти?! Он предал нас! Кусанаги обреченно выдохнул и приблизил сигарету к губам. Впервые ни он, ни Татара, Тсунаеши не стали успокаивать разбушевавшегося Мисаки. Никто не ожидал, что Фушими уйдет. Он, конечно, сильно выделялся среди них, но, чтобы он просто взял и ушел… этого совершенно никто не ожидал. Изумо делает затяжку и смотрит, как Мисаки метается туда-сюда и что-то яростно бормочет себе под нос, руками зарывается в волосы, а на кончиках пальцев у него то полыхает, то угасает огонь. Его нервные шаги эхом разносятся по бару, разбиваясь о звенящую тишину. Микото все еще не вернулся и Кусанаги начинает волноваться. Вдруг Еши вскакивает со своего места и, подойдя к Ятагарасу, дергает его на себя. Тот отвечает взбешенным взглядом, но молчит, смотря в янтарные глаза соклановца.  — Я знаю какого это, когда близкий тебе человек отворачивается, — его голос буквально звенел горьким сожалением. — Я правда… знаю, — шатен опускает голову, сильнее сжимая пальцы на плечах рыжего. Тот растерянно смотрит сначала на макушку соклановца, потом переводит взгляд на стоящего за его спиной Тоцуки. Татара молча прикрывает глаза. — И знаю, что сейчас никакие слова тебе не помогут. Да и вообще ничего не поможет. Но, — Савада на секунду замолкает, а после лбом утыкается в ключицы, болезненно зажмурилась. — Твоя злость никак не поможет. Нужно просто… просто отпустить, Ята-кун. Тсуна выпрямляется, и Мисака дергается от его взгляда. В глубине карих глаз клубилось обреченность и немая просьба. Сколько себя помнит Мисаки, он трудно сходился с людьми. Парень он веселый, даже дружелюбный, но не умел держать себя в руках, легко выходил из себя и его грубость иногда выходила за рамки. Со временем нужда в общение со сверстниками полностью исчезла, и он считал себя одиночкой. Ята Мисаки учился в первом году первом году средней школы, когда он познакомился с Фушими Сарухико. Поначалу захотелось довольно грубо поставить зазнавшегося засранца на место. Потом это сменилось легким восхищением и искренним желанием познакомиться получше. В нем снова проснулся задиристый и общительный Мисаки, который, как думал сам Ята, давно исчез, оставляя за собой разочаровавшегося, немного отчаявшегося подростка, полным комплексами и желанием показать себя во всей красе. Сарухико был в разы грубее самого Мисаки, вдобавок остр на язык и, в отличии от рыжего, был очень умен. Он сам не понял как, но нелюдимый Фушими и задиристый Ята быстро нашли общий язык, хоть и дружба у них была довольно странной. Все время ссорились, обменялись колкостями и грубили, но вцепились в друг друга, не желая отпускать. И встретились два одиночества, как говорится. Яте и Фушими пятнадцать, когда они вступают в Хомру. Мисаки, пожалуй, впервые за все время чувствует, что находится среди своих. Ему нравится вся атмосфера в Хомре, ее члены и взаимоотношение среди них. Он любит своих соклановцев и до дрожи в коленках восхищается своим Королем. В Хомре он чувствует себя как дома. В отличии от холодного одиночки Фушими, которые предпочитал держаться на стороне от шумных посиделок и вечных дурачеств. Он отличался от остальных из Хомры, предпочитая держаться на стороне ото всех и общаться исключительно с Мисаки. Исключением стал напористый и мягкий Тоцука, на котором, грубо говоря, лежит ответственность за новичков. Пожалуй, больше всех Сарухико раздражал именно Татара, но у русоволосого была удивительная способность располагать к себе. Благодаря ему и Мисаки, Фушими постепенно успокоился. Прошел год. Ята стал носить с собой биту и скейтборд, проводить время с остальными членами Хомры, особенно с Камамото, попадать в неприятности, откуда его вытаскивали Кусанаги, Тоцука или Фушими. Сарухико же постепенно начал привыкать к новой жизни, все так же отмахиваться от Татары. И постепенно отдаляться от лучшего друга. Ятагарасу шестнадцать, когда Тоцука приводит в бар щуплого подростка с лохматыми волосами и пустыми глазами. Савада Тсунаеши становится членом Хомры и спустя месяц полностью усваивается. Он совершенно не вписывался в их компанию, своей неуверенностью часто раздражал Мисаки, но Татара каждый раз мягко его одергивал. Интуитивно рыжий сам понимал, что с шатеном что-то не так, и когда он, на удивление всех, нашел подход к Фушими, что-то внутри него довольно кивнуло. Савада совершенно не обращал внимание на колкости Сарухико, умело направлял его вспышки агрессии в нужное русло и, вообще, сделал гораздо спокойней. Будто у него был опыт. Итак, спустя год после вступление в клан, Савада Тсунаеши полностью стал частью Хомры. Ята наслаждался всем, что имел, старался сохранить все эти теплые чувства внутри. Пока Сарухико не ушел, оставив за собой такое привычное разочарование, которое отдавалось горьким сожалением на языке и клубящимся гневом внутри. Мисаки беспомощно смотрит в переливающийся янтарем глаза, чувствуя, как внутри натягивается струна, готовая вот-вот лопнуть. В глубине души, Ята знал, что в Хомре Сарухико держит только он. Знал он и то, что лучшего друга задевало то, что они отдалились. Но он ничего не сделал. Ничего. Он и подумать не мог, что его Сарухико сможет просто взять и уйти.  — Ята-кун, — хватка на плечах слабеет, а после теплые руки опускаются на его предплечья, мягко сжимая. — Вместо того, чтобы злиться, давай будем надеется, что Фушими-кун сможет найти свое место. Пусть и не с нами. Легкий звон колокольчика привлекает всеобщее внимание. В бар заходит Король и атмосфера становится мрачнее. Микото устало оглядывает всех собравшихся и, остановив взгляд на Еши с Мисаки, медленным шагом подходит к ним. Алое пламя медленно сжигает сигарету у него в зубах, завораживая своими всполохами. Король стоит к ним вплотную и Мисаки чувствует такое знакомое тепло и ненавязчивое чувство спокойствие. Тяжелая рука опускается на рыжую макушку, с несвойственной нежностью растрепав короткие пряди. Ята жмурится, когда в уголках глаз начинает неприятно щипать и резко опускает голову. Король свою руку все равно не убирает. Он буквально чувствует, как струна внутри все-таки лопается.

***

Ошибок не бывает. События, которые вторгаются в нашу жизнь, какими бы неприятными для нас они ни были, необходимы для того, чтобы мы научились тому, чему должны научиться. Но не в этот раз, думает Реборн, наблюдая за Десятым Поколением Вонголы. Даже для него было сюрпризом наличие еще одного, настоящего, видите ли, наследника Тимотео. И сюрприз был не очень приятным. Аркобалено Солнце ненавидел, когда от него что-то утаивали. Не отказался он тренировать Антонио Саваду только из-за его давней дружбы с Ноно. Аркобалено очень трепетно относятся к своим ученикам. Даже черствый Верде и жадный до невозможности Вайпер слишком сильно были привязаны к своим ученикам, несмотря на то, что их можно по пальцам сосчитать. Все Аркобалено тщательно выбирали себе учеников. На счет Реборна, то по-настоящему привязаться он сумел только к непутевым Дино и Тсуне. Может быть, сыграло то, что эти двое были похожи друг на друга и полностью соответствовали своим атрибутам. У Аркобалено Солнца еще давно появилась слабость к Небу. Сразу после знакомства с Луче. Реборн резко дернул головой, отгоняя прочие мысли. Скрепя сердце ему пришлось бросить своего ученика — это слишком сильно коробило. Тсуна был… удивительным. Не для мафии, но для Вонголы. Он каким-то магическим образом сочетал в себе силу и слабость, мягкость и решительность, трусость и невероятную храбрость. Он отдавал все, но не просил ничего взамен, умел поразительную способность влиять на окружающих. Савада Тсунаеши умел ценить жизнь — свою, друзей и врагов. Из-за этого к нему тянулись люди. Из-за этого он был идеальным Наследником. Мальчик-противоречие, с лохматой макушкой и глазами самого Основателя. Прирожденный Вонгола. Киллер дергает плечом, когда рядом валится его ученик. Черные глаза медленно скользят по задумчивому лицу подростка. Ни то, чтобы он был плохим. Наоборот, он удивил Реборна своим спокойным характером и неплохими навыками. Но по скромному мнению Солнца, для Вонголы он не подходит. Особенно, когда есть такой кандидат как Савада Тсунаеши.  — Реборн, — брюнет поднимает бровь, ожидая вопроса блондина. Его карие глаза бездумно смотрят куда-то вверх, а сам парень что-то старательно обдумывал. — Ты можешь рассказать мне о моем брате? Аркобалено с удивлением смотрит на Саваду. Он слышал, что парень интересовался у Хранителей о нем, но, зная их нрав, был уверен, что ничего Антонио не получил. Но он и подумать не мог, что ученик обратится к нему. Киллер еле слышно хмыкает себе под нос и, откинувшись на спинку кресла, начинает говорить. Ему правда есть, что рассказать.

***

Мукуро настороженно хмурится, когда кровать прогибается под чужим весом. И тут же успокаивается под тихое бурчание Урагана и ласкающий уши смех Дождя. Открывать глаза совершенно не хотелось. К своему огромному удивлению, Рокудо впервые проснулся без привычной боли во всем теле и с необычной легкостью. Но открывать глаза все равно не хотелось. Легкий тычок в ребра заставил иллюзиониста поморщиться и недовольно приоткрыть глаза.

Когда его вытаскивают из камеры Вендикаре, перед глазами маячит лохматая макушка, объятая тусклым светом лампы. Рокудо слабо соображает, что вообще происходит, а ломящая боль во всем теле мешала думать. Пелена перед глазами проходит и Мукуро видит перед собой улыбающееся лицо Тсунаеши-куна.

 — Травоядное, — холодный голос отрезвляет и Туман Вонголы переводит растерянный взгляд на стоявшего у окна Хибари. Тот недовольно кривит губы, но быстро отводит взгляд, чем сильно удивляет Мукуро.  — Оя-оя, Кея-кун, неужели ты волновался? — сил придать голосу немного яда совершенно нет, поэтому звучит он устало и безжизненно.  — Раз язвишь, значит все с тобой в порядке, — резко бросает Хаято, прежде чем Кея успевает открыть рот. Словив стальной взгляд серых глаз, Гокудера только фыркает в ответ и медленно сползает на пол, облокотившись о кровать. Жутко хотелось закурить, но это могло повлиять на здоровье чертового иллюзиониста, он и так еле дышал. Хаято переводит взгляд на свои руки, невольно отмечая, как они дрожат, и раздраженно цокает языком. Он бы никогда не подумал, что будет рад слышать голос Рокудо.  — Как ты, Мукуро? — Такеши мазнул насмешливым взглядом по подрывнику, после повернулся к Туману и его рука аккуратно переместилась на лоб иллюзиониста. Тот вздрогнул от неожиданности, но ничего не сказал и только из-под ресниц кинул взгляд на мечника. Брюнет удобно устроился у изголовья кровати и с еле заметным беспокойством следил за ним.  — У тебя что-то болит? — с другой стороны к нему подошел на удивление тихий Реохей. — Малыш сказал, что твой организм экстремально в порядке, поэтому я могу подлатать, если что.  — Ку-фу-фу, не надо, я в порядке. Рокудо бездумно смотрит в потолок.

Жизнь измеряется не количеством сделанных вдохов и выдохов, а количеством тех моментов, когда от счастья захватывает дух.

Мукуро хорошо помнит слова Ямамото Такеши. Он сказал это, как и всегда, с улыбкой на лице. Но не такой, как обычно, а более… спокойной. В тот момент он как никогда оправдывал имя своего Атрибута. Туман беззвучно хмыкнул. Жизнь — это очередь за смертью. Просто некоторые лезут вперед. И все. В ней нет ничего захватывающего, необычного. Прекрасного. Хотя, может только он так думает. Ведь туманник уже давно не чувствовал ничего хорошего. Он почти ничего не чувствовал. Мукуро не помнит ничего хорошего из детства. Все, что он помнит — это лаборатории, сильнейшую боль и кровь. О да, он прекрасно помнит тот момент, когда шагая по коридорам одной из лабораторий Эстранео, его взгляд зацепился за руки. За собственные руки, до локтей заляпанные в крови. Тогда он избавился от них. От всех этих ученых, от всех этой проклятой Семьи. Ведь сильные люди не любят свидетелей своей слабости. Но каким бы сильным, каким бы жестоким не был Мукуро, на самом деле он был обиженным на весь мир ребенком. Сломленными и одиноким. Ребенком, который, будучи лишенным человеческого тепла, ласки и нежности, готов был потянуться за ними к первому протянувшему руку человеку. Был готов, но не тянулся. Потому что все люди одинаковы. Никто из них никогда бы ничего не сделал просто так, ради другого. Да и вообще, в это время люди давно позабыли всю важность чувств и эмоций. Такие существа омерзительны. По крайней мере, Рокудо так думал. Одиночки не выживают, да, Рокудо Мокуро? Простынь легко шуршит и через секунду лохматая макушка Ламбо оказывается около руки иллюзиониста. Черные пряди немного касаются тыльной стороны ладони, и это придает какое-то странное спокойствие. С каких это пор ты привязался к каким-то несостоявшимся мафиози-малолеткам, Рокудо Мукуро?  — Нэ, Гокудера, — голос ребенка звучит глухо — он не решился поднять головы. — Что мы будем делать?  — Да, осьминожья башка, — Сасагава скрестил руки на груди и тяжелым взглядом уставился на подрывника. — Все-таки ты главный после Савады. Со стороны Облака повеяло раздражением, которое тут же исчезло. Брюнет сел на подоконник, выжидающе смотря на подрывника. Ему совершенно не хотелось слушаться кого-либо, но на данный момент стоило отступить. Если кто и смог бы дать решение этой проблеме, то это Гокудера Хаято. Пепельноволосый молча сверлит потолок взглядом, судорожно думая о чем-то.  — Расслабься, Гокудера, — Такеши задиристо улыбается, легонько толкнув друга ногой.  — Ты, бейсбольный придурок.! — дальнейшие возмущение застревают где-то в горле, когда Хаято сталкивается со спокойным взглядом и уверенной улыбкой. Чертов Ямамото Такеши терпеливо ждал, когда он соберется и предложит им план дальнейших действий. Он был полностью уверен, что Хаято не ошибется. — Тц, — бейсболист улыбается шире, когда зеленоглазый поворачивается обратно, откинув голову на кровать. — Как бы мерзко это не звучало — пока что, мы бесполезны. Все, что мы можем сейчас — плыть по течению и по максимуму использовать все знания, что получим. Джудай… Тсуна отпустил нас только потому, что у него не было выбора, мы все это прекрасно понимаем. Поэтому мы не можем сидеть без дела, — Хаято замолкает, закончив свою речь, и давая ребятам время, чтобы все обдумать. — Но сейчас самое главное — это здоровье Рокудо.  — Какие мы заботливые, ку-фу-фу.  — Помолчи, а? Ямамото широко улыбается, смотря, как медленно закипает подрывник и оживает Мукуро, как смеются Сасагава и Ламбо в стороне, как Хибари прикрывает глаза, пробормотав что-то о надоедливых травоядных, но на его губах мелькает еле заметная усмешка. Ему кажется, что сейчас все стало чуточку лучше. — «Мы не пропадем, Тсуна».

***

Свирепый ветер яростно гонял мрачные тучи туда-сюда, и они как-то разом заволокло небо. Солнце накрепко застряло в мрачной темнице и даже ее проворные лучи не смогли проскакать сквозь завесу хмурых туч. Воздух резко потяжелел, а потом на землю обрушился сильный ливень. Холодные капли воды тяжело падали вниз, барабаня по крышам домов только им известную мелодию. Такое чувство, будто Небо злится. Яростной, жгучей, но при этом бессильной злостью. Но даже в такой момент, оно, Небо, по-прежнему прекрасно. Своей мрачной, гордой, но несомненно величественной красотой. Как-будто мольберт некого художника, на который он нечаянно пролил баночку акварели. А дождь — это ее капли, которые то медленно, тягуче, то очень-очень резко срываются одна за другой, грациозно скользя по темной глади и падая вниз, на бренную землю.

Se hai bisogno e non mi trovi, cercami in un sogno.*

Савада бездумно уставился в окно, крепко сжимая в руках кружку с горячим чаем. Парень лениво проводил взглядом стекающие по стеклу капли воды, стараясь не разбудить лежащую на его коленях Анну. Плед, принесенный заботливым Татарой, приятно согревал, а Микото, лежащий рядом, предавал привычное чувство умиротворенности.  — «Я искал. Почему тебя там не было, Мукуро?» Сначала Рокудо, потом уход Фушими. Похоже шатен слишком близко принял предательство товарища. Он был невероятно рад, что смог растормошить Яту, хотя и его злость никуда не исчезла. Но, по крайней мере, он немного утихомирился, и бару, а также нервным клеткам Изумо, ничего не угрожало. Сверкнула молния, и Еши выпрямился, когда вместе с ней прозвучал легкий звоночек интуиции.  — Еши-чан? — шатен поднял глаза, столкнувшись с теплым взглядом карих глаз. На секунду сердце замерло, а после все внутри резко потеплело. — Что-то не так? Тоцука Татара был невероятно похож на него. Единственным отличием была их сила, все же Тсуне готовили, как бойца, да и сам он, ради своих ребят, рвался на бой самым первым. Татара все время улыбался, говорил странные вещи, которые заставляли задумываться. Татара был рядом. Он много чего замечал и почти ничего не спрашивал, терпеливо ждал когда Савада откроется сам. Татара был мягким и надежным, он был везде и буквально заряжал все вокруг энергией. А когда он улыбался все вокруг будто начиналось искрится. Солнечный, надежный и такой родной Татара.  — Нет, все нормально, — Савада мягко качает головой, невольно улыбаясь из-за заботы соклановца. — Просто мне кажется, что… Дальнейшие его слова прерывает резко распахнувшаяся дверь и громкий, но такой знакомый клич, от которого внутри все леденеет.  — Врой! А следом тихое, на грани слышимости и неуверенное:  — Тсуна?