Catatonia

Legs − There's a Sadness In My Heart

      Они никогда не признавали это вслух в разговорах между собой, но единственной и настоящей королевой их зверинца, разросшегося до статуса громадной шайки, была отнюдь не Бетти Купер, благополучно сложившая чугунную корону фейкового монарха сразу после рождения первенца. Змеями руководила самая кусачая и ядовитая из них – королевская кобра по имени Шерил Блоссом, кобра, раскинувшая пестро-красный капюшон. Тони Топаз, чьи разноцветные косы обтрепались и выцвели, вымылись в пастельно-сиреневый, блеклый и тусклый, точно как ее чернющие глазища, наивно верила: она вне конкуренции в борьбе за отсутствующее сердце их монарха, нарядившегося в красный и туфли от Джимми Чу.       Она вне конкуренции за выслугу лет. Тони при Шерил со старшей школы, разве это – все это, от нарочито-долгих томных взглядов до теплых объятий в дождливую ночь – не дает ей привилегий?       Тони Топаз закусывает выступающими клыками пересохшую нижнюю губу, расплываясь в синтетической улыбке удовольствия – на нее смотрит Шерил, вновь взявшая кого-то за задницу со своей кленово-кокосовой империей (читать: звездная пыль и бочки с кленовым сиропом, два-в-одном), ищет одобрения у ручного пса. Тони Топаз – пес войны.       Тони Топаз управляется с кастетом чуть ли не лучше, чем с плойкой, хотя кудри Тони Топаз крутит каждое утро, иногда – Шерил тоже. Усаживает ее перед зеркалом, что угодно, чтобы быть ближе все, прикоснуться к королеве, пропустив через изрезанные и почти не чувствительные пальцы шелк медно-рыжих волос. Иногда Топаз размышляет: что произойдет, если она схватит Блоссом за патлы, вцепится, дернет на себя, прижмет лицом к зеркалу в ванной их огромного особняка или, хуже того, приложит усилие и…       − Чего ты хочешь от меня? – устало бросает Топаз, затягиваясь с совершенно угрюмым выражением лица.       Шерил сияет – Шерил час назад подтвердила статус долларовой миллионерши, подписала бумагу на поставки, тем самым пообещав пассивно грохнуть еще с десяток тысяч подростков, торчащих на всякой дряни, словом, Шерил вновь победила. Мир против Блоссом, счет ноль-сто в пользу последней. Шерил дергает молнию истрепавшейся красной куртки, которую она хранит больше из ностальгии, чем желания кому-то лишний раз напомнить о своем особенном статусе, о принадлежности к группе, которой она априори не имела права принадлежать, но как-то втиснулась, протолкнула саму себя и всех пережила.       − Хочу, чтобы ты вызвала Джагги, ─ принцесска кружится на месте со стеклянной бутылкой колы, которую Тони, все еще плюющую, в отличие от Блоссом, на маникюр, открыла руками и подвернувшимся камнем. ─ Он будет рад.       Тони стряхивает пепел вниз и слабо качает головой, внутри пульсирует: в этом никакого ебучего смысла. Сообщать о каждом шаге так, будто они – два заговорщика, два кардинала, ведущих свою игру, спрятавшись за спинами пушного мяса, разодетого в ставшие теперь уже посмешищем байкерские куртки с нашивкой. Топаз зажмуривается – поднявшийся ветер встает в глазах злыми слезами, комом в горле. Вместо того, чтобы спросить напрямую «как так вышло, пчелка?» ─ Антуанетта откладывает это «почему» уже не первый месяц. Тони Топаз садится за руль и, взглянув вдруг на принцессу ее разбитого сердца с горькой потаенной усмешкой, трогается с места.       В какой-то момент, наверное, с три месяца назад, когда случился Инцидент №N (суть в том, что Тони перестала считать и выяснять причины, что заставило Шерил вновь попытаться свести счеты или максимально сучно привлечь к себе внимание), с легкой руки Блоссом приоритеты радикально изменились. Ферзь при короле стал пешкой, Джагхед Джонс выбился в лидеры. Биться с собственным вожаком – против правил. Поэтому Тони и не идет на конфронтацию в лоб, проглатывая вместе с разбавленным джином их подпольного производства старую добрую сказку: раз Шерил по-прежнему не выставила ее вещи, раз они живут вместе, чаще всего просыпаются вместе и засыпают рядом, все не так плохо.       Суть не может быть только в том, что Шерил практически всегда с ней только формально, мысли ее – на другом конце города или даже страны. В дни, когда Джагхеда направляют в другие штаты, чтобы припугнуть клиентов или подавить назревающий конфликт в одном из «филиалов» их сети-империи.       Тони хлопает дверью красного кабриолета, стоит Шерил выпорхнуть из автомобиля навстречу Джонсу. Джонс угрюм и немногословен, его приветствие – это лучшее доказательство вины: спрятанные в карманах кулаки, быстрый стыдливый кивок, взгляд из-под бровей.       Тони прибивается к самой неочевидной гавани спокойствия – новенький домик Бетти Купер по-прежнему пахнет краской и лаком для дерева. Бетти натягивает рукава голубой кофты и, неловко озираясь по сторонам, будто в ночной мгле хоть кому есть до них дело, сжимает пальцы в кулаки так, чтобы отросшие ногти впились в мякоть ладони.       ─ Я не знаю, кого она убьет быстрее: себя или меня.       ─ Надеюсь, его, ─ Бетти не стыдно, Бетти пьяна и ей хочется спать, ее развозит по поверхности стола, она упирается локтями в столешницу и придерживает опустевшую бутылку паршивенького джина. ─ Дерьмо в том, что Шерил любит себя больше, чем его. Или тебя.       Они смеются булькающим смехом, долго и вымучено, пока Бетти не начинает потряхивать от непрошеных пьяных слез, и в теплом тусклом свете кухонной лампы она вдруг делается такой красивой и разбитой, что Тони по инерции раскрывает руки, ловит, принимает удар как умеет, научившись за годы с Шерил. Вначале – в объятия, покачиваясь на месте, как в танце, только в такт всхлипам, от Бетти пахнет присыпкой и молоком, наверное, запах младенцев. Наверное, так пахнет не_радость материнства.       От Тони же несет машинным маслом и сигаретным дымом, Топаз стыдно и противно от себя самой. Взяла и вторглась в чистоту и уют, натоптав с тяжелых ботинок грязи целый пуд.       ─ Ты просто пьяна, вот и все, ─ она гладит раскрасневшееся лицо Купер кончиками пальцем, проводит по растрепавшимся волосам грубой ладонью и отпечатывается терпким сестринским поцелуем в прохладный висок. ─ Уж я знаю, поверь…       Ее «знаю» относится вовсе не к трем стаканам плохого джина, ее «знаю» ─ это про гниющую дырку размером с апельсин, точно там, где положено быть трепетному сердцу. А ведь им нет и двадцати пяти.       ─ Разве это справедливо?       ─ Жизнь вообще пахнет как говно и в целом говно, Бетти. Только не говори своему ребенку об этом сразу. Пусть порадуется.       Бетти смеется сквозь слезы, в груди Тони теплеет закатное солнце – недолго, несмело, но греет. Топаз отправляет Бетти спать и прибирается на ее кухне, сполоснув стаканы в раковине, чтобы утром Купер и не сразу пришло в похмельную голову, что что-то пошло не так, вышло из-под ее контроля, покинуло границы убаюкивающей бдительность стабильности.       Свою стабильность Тони отменяет вполне осознанно, устроившись на диване в гостиной Бетти Купер.