Я приехал ради Вас

Князь, вложивший все последние моральные силы, чтобы сохранить внешнее спокойствие, шел прямо, думая отнюдь не о том, куда он идет. Мысли его кружились в танце старых, изуродованных дождями, осенних листьев, не складывались в ровные фразы и необходимые действия. Андрей даже не знал, куда он шел, ему просто нужно было отдышаться и сделать хоть что-то, чтобы не сгубить свою жизнь окончательно. Он вышел в просторный флигель, который находился на заднем дворе и переходил в сад. Детские воспоминания об этих местах нахлынули на него, как будто защитная реакция на бурю чувств, испытываемых Болконским в эту секунду. Он с грустью вспомнил не столько сцены из детства, жизнерадостную и милую Мари, отца, который еще не так погряз в своем стремлении к тому, чтобы все подчинить расписанию, а скорее самого себя, юного, еще не разочаровавшегося мальчишку, со стремлениями и амбициями, с открытым сердцем и без совершенных ошибок. Он вспомнил это легкое чувство в животе, когда ты понимаешь, что столько всего не сделано, что столько всего только предстоит узнать и столько всего ожидает за поворотом. Но холодный порыв ветра вернул его в реальность. В тёмную, болезненную реальность, где он продолжал совершать ошибки одну за другой, продолжал верить, когда верить было уже нельзя. Он чувствовал себя настолько морально вымотанным, что не имел сил смотреть вокруг и искать знаков, и он лишь опустился на скамейку, закрыв лицо руками. Андрей чувствовал то, что чувствует птица, так радостно летевшая в небе и которая, получив ранение по собственной же вине, стремительно падает вниз и вот-вот неизбежно столкнется с холодной землей. И его собственное падение не заставило себя ждать. — Андрей Николаевич… — робкий девичий голос раздался из-за двери флигеля. Андрей резко поднялся и мутным взглядом посмотрел на девочку лет пятнадцати, скорее всего, дочь управляющего, которая часто помогала прислуге в доме Болконского. — Граф… Николай Ильич… Изволили покинуть имение… — её голос дрожал, как будто она понимала весь смысл этих слов в отношении к Андрею. Но возможно именно потому, что она понимала их лучше, чем кто-либо, она, позволив себе неслыханное для дворовой девчонки нарушение субординации, порывисто подошла и обняла князя, внутри которого рухнуло абсолютно всё. Ей отчаянно, просто и искренне хотелось сделать что-нибудь, разделить его то его горе, которое она по-детски инфантильно чувствовала и страдала только потому, что страдал ближний. Андрей же не понимал, что происходит вокруг него. Он бессмысленно смотрел вперед, ему было пусто, было, возможно, настолько больно, что он уже не чувствовал этой боли. Все мысли смешались в одно, все воспоминания стали неотличимы друг от друга, и он уже не мог понять, где правда, что было вчера, а что было много лет назад, а чего вообще не было или было только в его сознании. Опять прокрутив в мыслях все по хронологии: вино, поцелуй, еще один, лунный свет, разговор, поцелуй… Он понял лишь одно: он был виноват во всём. Только он один допустил всё, только его несдержанность, только его глупая тоска, только его чувства. Он был виноват перед Ростовым в том, что он не был готов. Объятие вырвало Андрея будто из сна — он очнулся и поглядел на маленькую худую девочку, которая лишь хотела помочь ему. Он смягчился и слабо улыбнулся, надеясь, что не напугает ее этой улыбкой. Потускневшие глаза вспыхнули снисходительной благодарностью. Андрей понимал, что она не могла спасти его от пропасти, в которую он летел, но он чувствовал, что ему стало на десятую долю легче. Но после этой вспышки он ощутил еще большую пустоту и темноту в своем сердце, которая заставляла всё внутри сжиматься. Он осторожно убрал руки девочки, очень тихо поблагодарил и уже громче попросил отменить обед и сказать, чтобы его и сегодня вечером не беспокоили. Сам же Андрей направился в погреб с полной уверенностью, что ему больше ничего и не остается делать. Ему хотелось только заглушить дурацкий голос, который повторял ему о его виновности в том, что всё полетело к чертям. Выбрав лучшие старейшие вина, которые были более крепкие, чем другие, он направился в злополучный кабинет, идя очень осторожно, как будто хотел спрятаться от кого-то. В кабинете до сих пор пахло Ростовым, его кожей, его волосами. Андрею непреодолимо захотелось сделать так, чтобы физическая боль заглушила душевную. Первый глоток обжигающего напитка показался болезненным и заставил Болконского поморщиться. Дрожь от мысли о том, что было всего сутки назад, пробила током спину и руки так, что Андрей безрассудно залил ее еще несколькими глотками алкоголя. Андрей вспоминал Наташу, которая уже не вызывала у него боли, но вызывала неприятную жалость, он думал о том, как же сильно он обжегся тогда с ней. И понимал, что после этого ему не хотелось больше в этот безумный омут отношений, пока он не сможет поверить снова. Но теперь в его жизни появился Ростов, который сломал эту установку, сломал строгий уклад Болконского, а Андрей, не поняв самого главного, еще и оттолкнул его. Чувство вины накатило с новой силой, как волна, предвещающая бурю. Глоток за глотком, стакан за стаканом, чувства не только не отступали, но становились сильнее, мутили рассудок, заволакивали изнутри, и Андрей, ощущая девятый вал эмоций, лишь безжизненно смотрел в одну точку, ощущая, как темнеет в глазах. Вторая бутылка ушла быстрее, чем первая, руки тряслись, и Андрей уже не понимал или же не хотел понимать, что происходило, когда дверь в кабинет резко открылась.