***
— И почему я не удивлен? — Техен впускает Чонгука в дом и идет обратно к дивану. — Я смотрю, ты приготовился? — усмехается Чон, взглядом указывая на пистолет за поясом Кима. — Я всегда готов. К незванным гостям в частности, — издевательски тянет Ким. — Где Юнги? — резко переходит к делу Чонгук и делает шаг к Техену. Техен отшатывается назад и неосознанно тянется к придающему так нужную сейчас смелость пистолету за спиной. Чонгук это замечает, усмехается и проходит вглубь комнаты. Застывает у столика, окидывает взглядом беспорядок в гостиной: смотрит на скомканный ковер, поднимает взгляд выше и замечает, уже подсохшую кровь на полу. Мгновенно мрачнеет. Несколько секунд молча все рассматривает и, резко повернувшись, подходит к Техену. Становится вплотную, ищет на нем раны, следы, что угодно, что бы указало, что кровь, размазанная по полу, принадлежит именно Киму. Не находит. Чувствует, как штормит внутри и как заходится сердце истошным воем. Чонгук знает ответ, но все равно задает вопрос. Делает глубокий вдох и, стараясь не выдать голосом весь тот ад, который расползается внутри, чеканит каждое слово: — Чья это кровь? Техен молчит. Не уводит взгляда, не делает даже попытки двинуться, застыл, как памятник, и кажется, не дышит даже. Не прикрывает лицо, когда Чонгук, резко вскинув кулак, бьет по скуле. Не отодвигается и не защищается. Получает еще один удар и снова по лицу. Горько улыбается, обнажая покрытые красным зубы, сплевывает кровь, но все равно не отходит. Чонгук чувствует, как поднимается к горлу бурлящая и кипящая злость, как чудовище внутри просыпается и раздирает нутро, требуя выхода. Требует сломать, искромсать, уничтожить, потому что кровь на полу принадлежит Мин Юнги. Тому самому Юнги, который и есть весь смысл никчемной жизни Чонгука. — Где он? — Чон резко за ворот рубашки притягивает Техена к себе, выжигает уродливые дыры на чужом искаженном болью, когда-то красивом лице, одним только взглядом. — В рыцари записался? — хрипит Ким, пытаясь вдохнуть кислорода сквозь пережатую пальцами Чонгука трахею. — Защитник долбанный, — Ким никак не может перестать одаривать Чонгука кровавой улыбкой, и последний стирает ее кулаком с его лица. Разбивает чужие губы и вытирает костяшки о брюки. — Тебе конец, мразь, — с нотками стали в голосе говорит Чон и бьет прямо в солнечное сплетение. Техен обхватывает себя руками, сгибается от прошивающей боли и выплевывает кровь на пол. Вытирает рукавом губы и дает сдачи. Целится в нос, но задевает скулу. Чонгук уворачивается, но Техен делает резкий выпад влево и метко бьет по почкам.***
Юнги ворочается на постели. Он только задремал, как сквозь сон услышал голос Чонгука. Мин думает, показалось, морщится от все еще ноющей боли, поворачивается на бок и пытается попробовать отключиться. Снова слышит Чонгука. Юнги понимает, что это не сон и не игра его больного воображения. С трудом сползает с постели и идет к двери. Картина, которую парень застает внизу, еще более расковыривает и без того воспалившееся сознание парня. Чонгук и Техен стоят против друг друга и оба с разбитыми лицами. У Юнги дежавю — так же они стояли во время «коронации» брата, но если тогда они уничтожали друг друга мысленно, то сейчас оба измазаны в крови. Юнги кажется, что он слышит треск, когда брат бьет Техена по ребрам, и не в силах больше стоять и смотреть на двух калечащих друг друга парней, с трудом начинает спускаться вниз. Оба парня настолько заняты друг другом, что Юнги они не замечают. Они стоят, вцепившись в друг друга взглядами, и сканируют, пытаются угадать следующий выпад противника. Юнги подходит ближе и, остановившись в двух шагах от готовых вгрызться в горло друг друга парней, зовет Чонгука. Чон отвлекается, поворачивается к Мину и сразу получает еще один удар в челюсть. В отместку он грубым толчком отшвыривает от себя Техена, который, не удержав равновесия, падает прямо на диван, и идет к Мину. — Что он сделал с тобой? — Чонгук протягивает руку и окровавленными костяшками касается синяка на скуле младшего. Проводит пальцами по разбитой губе и видит, как дрожат у младшего губы. — Маленький, я убью его, только не плачь, умоляю. Я этого не вынесу, — Чонгук притягивает Мина к себе и сжимает в объятиях, вырвав у того стон боли. Чон сразу отстраняется, не понимающе смотрит на парня. — Я отвезу тебя в больницу, — говорит Чонгук обеспокоенно. — Может, у тебя переломы. Иди в мою машину. — Какая сцена, я бы разрыдался от умиления. Тот, кто сам избивал его — вдруг заступился. Какой абсурд, какое лицемерие, — Техен кривит рот в безумной улыбке. — Мы с ним играли просто. Типа ролевых, знаешь? Он любит грубость, от тебя заразился, вот я ему и подыгрываю в сексе, — уже громко смеется Ким. Чон подлетает к нему и, сомкнув руки на его горле, рывком поднимает с дивана. — Я убью тебя, тварь. Буду убивать медленно и мучительно. Искупаюсь в твоей крови. За то, что пальцем его тронул, за то, что сделал ему больно, — шипит ему в губы Чонгук. Чона колотит от одной только мысли, что Техен мог так поступить с Юнги, что у него рука поднялась на младшего. — Потише, — хрипит Техен. — У меня свои карты на руках. — Чонгук, пожалуйста, отпусти его, — Юнги подходит и цепляется руками за запястья Чона. Просит ослабить хватку. Чонгук отталкивает Техена, и тот снова падает на диван. — Почему ты защищаешь его? — срывается Чон на Мина. — Почему ты вообще с ним после всего, что он с тобой сделал? Почему ты не позвонил мне? Юнги, какого черта происходит? Чонгук закипает изнутри, с одной стороны хочется посадить Юнги в свою машину и уже уехать из этого дома, с другой, слишком много вопросов в голове Чонгука, чтобы не попытаться отыскать ответы хотя бы на половину из них. — Потому что он защищает тебя, — превозмогая боль, смеется Техен. Чонгук в недоумении смотрит то на одного, то на второго. — Потому что у меня есть кое-что, что положит конец твоему имени, а Юнги, как верный песик, готов терпеть все — лишь бы его любимому, — Техен кривит рот, — было хорошо. — Какая самоотверженность, какая отдача! А ради кого? Юнги, ради вот этого урода? — Техен поворачивает голову к Мину. — Он не стоит твоей любви! Не стоит ни одной слезинки, он вообще не стоит того, чтобы ты на него смотрел! — переходит на крик Ким. Юнги шумно сглатывает, молит высшие силы, лишь бы эта сцена закончилась, лишь бы все прекратилось. Тело ломает от боли, а душа ноет от мук. Юнги хочет покоя, тишины, хочет оказаться за тысячу километров отсюда. Он устал. — Что ты несешь? — Чон нагибается к Техену и всматривается в глаза, ищет там ответы на свои вопросы. — У меня есть видеозапись вашего секса в Cypher, — усмехается Ким. — Горячая была ночка, однако. Чонгук начинает понимать сразу же. За секунду выстраивает в голове картинку и достает из-за пояса пистолет. Юнги срывается с места и, не обращая внимания на боль, цепляется за руку Чонгука, не давая тому ее поднять. — Пожалуйста, — дрожащими губами просит Юнги. Чонгук смотрит на Мина разрываемый между желанием уже навечно заткнуть Техена и не делать больно Мину и аккуратно снимает со своего запястья, вцепившиеся в него пальчики. — Как романтично, — язвит Техен и уже сам целится в Чонгука. Юнги так и висит на руке Чонгука и с ужасом смотрит на Кима. — Уберите оружие, пожалуйста, не надо крови, — просит он. Но его никто не слушает. Парни прожигают друг друга взглядами и оба целятся в голову. Чонгук легонько отталкивает Юнги вправо и не снимает прицела с Техена. Юнги, не удержав равновесия пусть и от легкого толчка брата, падает пятой точкой на пол. Чонгук с сожалением смотрит на брата и извиняется, что не рассчитал свою силу. — Давай закончим то, что начали, — усмехается Ким. — Положим всему конец. Мин заворожено смотрит на дуло пистолета, наведенного на Техена и еле сдерживается, чтобы не прикрыть глаза. «Эти идиоты убьют друг друга», - думает парень и судорожно решает, что делать. Не понимает, почему рядом нет ни Джина, ни Намджуна, как вообще их можно было оставить вдвоем в одной комнате. — Хватит! — кричит Юнги, наконец-то, поднявшись на ноги. — Заканчивайте этот цирк. Мин подходит к Чонгуку и становится спиной к Техену, прикрывая того от дула пистолета. — Убери оружие, неужели нельзя решить все недомолвки без этого! — зло кричит Мин в лицо брату. — Юнги, отойди, — ледяным тоном приказывает Чон. — Да, малыш, подвинься, дай этому уроду заткнуть меня раз и навсегда, иначе я много чего могу сказать такого, что лично тебе не понравится, — смеется Ким. — Заткнись, — приказывает ему Чонгук. Техен опускает оружие и, откинув голову на спинку дивана, продолжает смеяться. — О чем он говорит? — спрашивает Юнги, всматриваясь в лицо брата. — Ни о чем, — грубее, чем хотел бы, отвечает Чонгук и убирает оружие за спину. — Мы уходим из этого дома, — старший хватает Мина под локоть и идет к двери. — А запись… Чонгук, у него запись, — пытается образумить брата Мин. — А у меня доступ к его счетам, — усмехается Чон. — Надо было тебе сразу мне рассказать, не надо было нести этот груз в одиночестве. Глупый ты ребенок, — Чон проводит костяшками пальцев по щеке брата и тепло улыбается. Юнги не может скрыть ответную улыбку. — Уходи! — выкрикивает Техен, так и сидя на диване. — Уходи к тому, кто трахнул тебя за клочок земли в Тэгу. К тому, кто вообще стал проявлять к тебе интерес только из-за спора. Счастья вам, — истерично смеется Ким и закашливается от боли, которой его парой минут ранее наградил Чонгук. — О чем он говорит? Что за земля? — Юнги в недоумении смотрит на вмиг помрачневшего брата. Чонгук не готов отвечать на вопросы Юнги. Он вообще не готов к этому разговору. Чон все надеялся, что возвращаться в тот вечер в своем кабинете, где они с Техеном заключили пари, ему не придется. Но пришлось. Ведь все тайное становится явным — это был всего лишь вопрос времени. И Техен, как личный палач Чонгука, вытащил его на эшафот и накинул на шею петлю. Осталось ее затянуть. А это уже сделает Юнги. Уже делает, смотря глазами, на дне которых медленно зарождается понимание того, что могут означать слова Кима. — Это уже не имеет значения, — сбросив оцепенение, наконец-то, говорит Чонгук. — Главное — что сейчас. Юнги чувствует, что Чонгук что-то скрывает, понимает, что это связано с ним, и видит, как брат увиливает от ответа. — О чем он говорит? — повторяет свой вопрос Мин и впивается в черный омут напротив таким взглядом, что Чонгуку не выкарабкаться. Не солгать. Надо отвечать. Чонгук давится вмиг потяжелевшим воздухом, пытается выбраться из того недавнего прошлого, куда его отбросило словами Техена, и судорожно ищет ответы на вопросы Мина. Он их и так знает. Но озвучить не может. Чонгук себе омерзителен. Но ему сейчас плевать на себя и свое состояние, ему на все плевать. Все, о чем он думает — это что будет с Юнги. Как этот малыш поднимет такое, как будет жить, зная, что тот, кого он любит, поставил его, как какую-то вещь, против куска земли. По сосудам расползается липкий страх. Страх сломать человеку, которого любишь, и без того изломанную душу. Юнги может и сильный, но в то же время хрупкий совсем. Чонгуку бы у него учиться. Юнги, несмотря на всю эту хрупкость и почти что детство внутри, умудряется стоять на ногах после всего, что до сих пор с ним произошло, после всего, что натворил Чонгук. Но сейчас по-настоящему страшно. Кажется, младший в этот раз не справится, не сможет выстоять. Не выживет. Чонгук не хочет говорить. Он согласен сейчас пережить боль Юнги. Торгуется с высшими силами, просит поменять их местами, но кому он лжет. За последствия его поступков отвечает Юнги. Всегда отвечал. Чонгук делает глубокий вздох, выпрямляет будто вмиг деформировавшийся от взгляда Юнги скелет и, снова открыв рот, сразу же закрывает. Не может. Зато может другой. — До вашей горячей ночи в Марриотт мы поспорили, кому ты дашь первым, Чонгук выиграл и получил мою землю в Тэгу, — усмехается Техен. — А я так и не получил тех акций, хотя трахал тебя два года подряд. Но что поделать, мы спорили на первую ночь, — добивает Ким. — Юнги, — слышит Мин свое имя из уст брата. Юнги видит, как брат шевелит губами и понимает, что тот что-то говорит, но младший слышит только обрывки, которые успели просочиться в только что захлопнувшийся над его головой вакуум. Отшатывается, когда Чонгук протягивает к нему руку. Отстраивает вокруг вакуума еще и стену. Вмиг опускает плечи, сутулится, будто слова Техена весят тонну, прогибается под их весом, чувствует, как эта тяжесть придавливает к полу. Делает несколько шумных вдохов подряд, пытается надышаться. Но не выходит. В голове пусто. Ни одной мысли, будто все они покинули Мина, оставив позади себя пустошь и перекати-поле, разгоняемые ледяными ветрами. Юнги все понимает. И теперь точно знает, от чего эта рваная брешь в груди, и кажется, она теперь там навечно. Эта дыра не зарастет, ее больше не заполнить. Чонгук голыми руками сломал грудную клетку и вырвал оттуда то, что и билось-то только рядом с ним. То, что и так принадлежало ему с самого рождения. Не нужно было этого вандализма. Юнги бы и так отдал ему все ценное, что у него было. Вот только Чонгук решил взять именно так, острыми клыками впиваясь и раздирая плоть. Больше боли. Больше крови. Юнги не человек ведь вовсе. Он все переживет, он после всего снова соберется. Чего с ним церемониться. Подобие жизни, удостоившееся внимания короля. Выкарабкается, подставит другую щеку. Всегда ведь выживал. Но кажется не в этот раз. Юнги теряется, словно он застрял на этой дороге в никуда, где позади одна ложь, а впереди мрак "вырви глаз". Можно на ощупь идти дальше, можно притвориться, что ничего не произошло, или просто избавиться от всего, назвав это все прошлым. Можно. Наверное. Но не Юнги. Ему эту груду обугленной плоти с пола бы собрать и сбежать. Прихватить с собой все, что осталось от себя же и исчезнуть. Не видеть, не слышать, не дышать с ним одним воздухом. Это невыносимо. Осознавать то, что натворил Чонгук, то, сколько он ему врал — невыносимо. Значит, и любви не было. Значит была только одна эта сумасшедшая, скручивающая в узлы душу больная любовь Мина к брату. У старшего ее и не было. Потому что, когда любишь, так не поступаешь. Потому что нельзя собственными руками обескровить того, кто твой смысл. Юнги бы не смог. Юнги отдается обнимающему его холоду. Остается один на один в этом мире и, кажется, умирает. Медленно, мучительно, как после самой тяжелой пытки истекает кровью, рвано дышит и умирает. А кожа помнит все еще его прикосновения и зудит, и зудит. Юнги кажется, сколько бы он ни тер ее — не избавиться. Чонгук въелся под кожу, покрыл ее ожогами, и единственный путь избавиться — это ее сменить. Сбросить и отрастить новую. Юнги согласен на это, и он почти готов. Лишь бы позабыть его вкус на языке. Его оставляющие вспенивающие ожоги взгляды, когда все лицо, как клеймо. Юнги его вынет из себя, все, как всегда, все, как он любит, как привык — без анестезии, без должного потом ухода, оторвет от стенок сосудов, выкинет. До последней капли. Освободится. Потому что иначе пора на кладбище. Потому что после такого не живут. — Юнги… — Мин точно вскроется. Господи, прямо сейчас же, достать бы чем полоснуть эти и так манящие синевой и проступающие вены, залить бы все вокруг своей кровью и прекратить слышать его. Лишь бы не слышать. Он прикладывает ладони к ушам и часто-часто мотает головой. — Маленький, пожалуйста. — Замолчи, — сперва шепотом, еле передвигая потрескавшимися губами. — Замолчи, умоляю, — скорее хрипит, чем говорит. И внутри пусть замолкнет. Пусть перестанет долбиться о черепную коробку, перестанет рвать мозг, пусть уйдет, пусть оставит одного. Один на один со своим отчаяньем и болью. Юнги так привык, он так сможет. — Люблю… прости… люблю… Эти уже ненужные, призванные якобы облегчить разрывающую Юнги боль, слова осколками вонзаются в плоть и превращают все нутро в мясорубку. Делают только хуже. — Заткнись, — срывается на крик Юнги и продолжает кричать и повторять одно единственное слово. Мин сбрасывает с себя пытавшиеся притянуть к себе руки, и плевать, что раньше он сам к ним тянулся — сейчас, если они коснутся Мина, его разорвет. Разбросает по всей роскошной гостиной, заваленной дорогой французской мебелью. Мин растечется по блестящему полу и зальет все вокруг красным, потому что это цвет боли Юнги. Потому что он не сильный, как думают эти двое, потому что у всего есть предел и Мин достиг своего дна. Он уже видит свою кровь на чужих руках, она стекает густыми каплями на пол, достигнув которого, уже превращается в огромную черную лужу под ногами Чонгука. Такую же черную, как цвет глаз Чонгука, такую же, как и море внутри Юнги. Черное, липкое, вязкое, булькающее в горле и хрипящее в легких при каждом вздохе. Это не обида, нет. Это не нелюбовь. Это хуже. Обволакивает все нутро, расползается и выворачивает наизнанку. Поздравляю, это конец. Финишная черта, и если двое до нее дошли, то один остался за ней, так и не собрал себя и оставил на каждом круге ошметки своей уже прогнившей и зловонной плоти. Юнги двигается к двери. Пытается. Ему кажется, он идет, а на деле один шаг дается с трудом. Пауза в пару минут и следующий. Потому что сил идти нет и нести все еще висящий груз тоже. — Я все объясню. Почему он все еще говорит, думает Юнги. Делает шаг. И еще один. — Я не отпущу тебя, умоляю. — Не подходи, — вскрикивает Мин, стоит Чонгуку коснуться его локтя. С силой отталкивает брата и впивается в черный омут напротив взглядом полным острой, режущей на двое боли. — Не смей ко мне прикасаться. Не смей ко мне подходить. Не смей со мной говорить, — кричит уже в истерике младший. — Наигрались? — у Юнги предательски дрожит голос и не только — дрожат руки, колени, он будто закоченеет и заледенеет прямо сейчас, превратится в ледяную скульптуру, будет украшать гостиную Техену. — Понравилось? Убили свою скуку? И каково это? — голос парня срывается и приходится снова попробовать вздохнуть. — Насладились? — Юнги, — Чонгук больше не делает попыток подойти. Боится. Страшно, что Мин от следующего прикосновения может рассыпаться. Чон с усилием давит в себе желание притянуть к себе и прижать, приласкать, объяснить, что был идиотом, просить прощение, хоть всю жизнь на коленях умолять. — Не произноси мое имя, — Юнги поднимает взгляд на брата. — Я не отпущу тебя, — тихо говорит Чонгук и еле выдерживает взгляд полный презрения. — Нечего отпускать там, — Техен больше не смеется. Смотрит на Мина и лихорадочно трет шею, будто на ней тоже петля. Видимая только Киму и впивающаяся в шею. Не продохнуть. — Ненавижу вас обоих, вы оба для меня умерли сегодня и здесь, — собрав все свои последние силы, произносит Юнги и толкает дверь. Сознание собирается в кучу уже только во дворе, когда холодный ночной воздух пробирается под тонкую одежду и возвращает в пропитанную болью реальность. Юнги, не останавливаясь, идет к воротам, игнорирует вопросы стоящего во дворе у машины Намджуна и выходит на улицу. Ким идет в дом, рассчитывая узнать, куда среди ночи ушел мелкий. Ни денег, ни телефона у Юнги при себе нет, поэтому он так и идет мимо дороги в никуда. Плевать, лишь бы уйти подальше. Лишь бы исчезнуть отсюда. Юнги отвлекается на подъехавшую машину и видит за рулем Намджуна. — Куда отвезти? — спрашивает Ким, спустив стекло. — К Хосоку, — последнее, что говорит ему Юнги и садится на переднее сиденье.***
— Это было обязательно? — Чонгук подлетает к Техену и, схватив его за уже и так растянутый и измазанный его же кровью ворот рубашки, поднимает на ноги. — Я думал, что мне полегчает, — горько улыбается Ким. — И что? Полегчало? — шипит ему в губы Чон. — Нет, — выдыхает Техен. — Чонгук, — Намджун в недоумении смотрит на двух парней и застывает у порога. — Юнги во дворе? — Чон отпускает Кима и идет к другу. — Нет, он вышел за ворота, — все еще ничего не понимая, отвечает Ким. — Так вот иди за ним и не оставляй одного. Меня он видеть не хочет, — приказывает ему Чон, и Намджун скрывается за дверью. — И есть за что, ты ребенку психику сломал, — пытается пошутить Ким. — Мы больше не партнеры, — Чонгук возвращается к Техену и останавливается напротив. — Я разрываю наш контракт. Пусть твой юрист завтра будет с утра у меня. А еще, я тебе советую исчезнуть из этого города, потому что иначе я не дам тебе жить. Обещаю. — И чего ты добьешься? — хмыкает Ким. — Ты все равно его потерял. Ты сломал его, а не я. И ты во всем виноват. Не ищи виновных на стороне, я просто сказал ему правду. — Я верну его, а от тебя избавлюсь раз и навсегда. Потому что ты так и не простил, ты так и не отпустил. Ты будто застрял там, у шкафчика в школе, где признался. И теперь из-за твоей детской обиды страдаем не только мы с тобой, а еще тот, кто в этом всем не виноват. Ты урод, Техен, и похуже, чем я, — выплевывает слова ему в лицо Чон. — Больно, да? Где-то слева, чуть пониже, — Техен касается подушечками пальцев груди Чонгука. — Вот здесь, наверное. Так и должно быть, упивайся этой болью. Потому что тебе его не вернуть. Он сломался, Чонгук-и, он тебе больше никогда не поверит, и тебе ничего с этим не поделать. Вот и живи, процветай, строй свою долбанную империю и будь счастлив, хотя не будешь. Твое изуродованное твоими действиями и словами счастье выползло за дверь пару минут назад, и больше ты его не получишь. Потому что я знаю Юнги лучше тебя. — До конца недели, чтобы духу твоего не было в столице, иначе клянусь, я сделаю все, чтобы ты лишился всего, а потом и жизни, — ледяным тоном заявляет Чонгук и сбрасывает руку Кима с себя. — Я словами на ветер не бросаюсь, и с сегодняшнего дня ты от меня милости не дождешься, все кончено. Чонгук поворачивается и твердыми шагами идет к двери.***
— Больно, но где, не знаю, будто везде, — Хосок сидит на полу, прислонившись к своей кровати и перебирает волосы, лежащего головой на его коленях Юнги. Мин приехал полчаса назад. Хоуп уже спал и думал, что это именно из-за сна ему показалось, что Юнги резко похудел за какие-то сутки. От Мина будто осталась одна оболочка, он прозрачный словно, и только синяк на лице и разбитая губа, как бы это ни звучало странно, доказывают, что он еще живой. У Хосока сердце сжалось от вида друга, а потом, после того, как Юнги обрывками рассказал ему все, что произошло за последние сутки, Хоуп пошел на кухню за водой. Потому что горло резко запершило, и в глаза песок забился. Потому что все, что услышал Хоуп, заставляло волосы встать дыбом и шевелиться у корней. — Ты справишься, ты сможешь, — Хосок снова зарывается ладонью в волосы и тихо ненавидит себя, что кроме банальных фраз мозг отказывается что-то выдавать. Хоуп и вправду не знает, как ему помочь, как облегчить эту боль, размазавшую Юнги по полу его спальни. — Я умираю будто, — всхлипывает Мин. — Я пытаюсь дать себе установку и собраться, но я не могу. Помоги мне, — Юнги утыкается лицом в колено друга и беззвучно рыдает. Все, что остается Хосоку — это гладить его по плечам, по волосам и делиться теплом. Потому что в теплой спальне парня Юнги, как кусок льда. Его трясет, разрывает от боли, он один на один с этим поглощающим холодом, и Хоуп пытается, старается согреть. — Хосок, — дверь бесшумно открывается и показывается отец. — На минуту. Хоуп нехотя выскальзывает из-под друга, который так и остается лежать на полу и идет за отцом вниз. В гостиной стоят Чонгук и Намджун. Мама, заворачиваясь в халат, скрывается в кухне, за ней следует и отец. — Я хочу с ним поговорить, — севшим голосом просит Чон. Именно, что просит. И на Хосока бы это подействовало, если бы не вся эта бурлящая от поступков старшего ненависть внутри. — Добить хочешь? Мало показалось? — шипит Хоуп, абсолютно не реагируя на подобравшегося и даже сделавшего шаг в его сторону Намджуна. — Пожалуйста, ненадолго, — Хосоку кажется, он уже видел это. У него наверху такой же разбитый вдребезги друг. Ровно такой же, как и вечно возвышающийся, как скала, Чонгук. Но не сегодня. Сегодня Чонгук другой. С опущенной головой и плечами, еле губами передвигает. И глаза у него такие же, как у брата, пустые и насквозь пропитанные болью, которую, видно, они делят на двоих. Бить лежачего не в правилах Хоупа, поэтому бросив ему «я попробую», он идет наверх. — Юнги-я, — Хосок подходит к парню на полу. — Твой брат пришел. Мин думает, у него дежавю. Он мельком вспоминает ту ночь после избиения, когда Чонгук приехал и забрал его, и воспоминания полосуют внутренности по-новому. — Хосок, пожалуйста, не пускай его, — Мин опирается на руки и садится. — Умоляю, я не вынесу, я не смогу, я умру, — чуть ли не воет парень. — Прогони его, прошу, прогони. Не пускай сюда. Юнги продолжает повторять все это без остановки по несколько раз и пугает Хоупа. Он думает, что кажется, весь этот стресс довел друга до срыва. Хосок обещает, что даже если погибнет от руки палача Чонгука — старший сюда не поднимется. Юнги начинает успокаиваться, подбирает под себя колени и, уткнувшись бездумным взглядом в никуда, вновь уходит в себя. Хосок, убедившись, что Мин немного успокоился, вновь идет вниз. Чонгук в глубине души знает, что Юнги не выйдет. Поэтому не удивляется, когда видит, что Хоуп вернулся один. Внутри все скручивается в тугой узел, стоит Хосоку сказать, что Юнги его видеть не хочет. — Хотя бы увидеть, на секунду, — чуть ли не умоляет Чонгук, но Намджун кладет руку ему на плечо и с силой сжимает, надеясь, что физическая боль отрезвит друга. — Оставь его, дай ему время, ты сделаешь только хуже, — настаивает Ким. Чонгук шумно втягивает воздух сквозь зажатые зубы, выдыхает и идет к двери. — Ему нужно в больницу, — уже на пороге говорит он Хоупу. — Я не успел его отвезти. Хосок возвращается к другу, обнимает его и, уткнувшись подбородком в его плечо, всю ночь гладит и успокаивает так и не сомкнувшего глаз Юнги.***
Решение к Юнги приходит под утро. Ему и выбирать особо не из чего. Юнги уедет в Японию, продолжит образование, найдет работу и больше никогда не вернется в Корею. Никогда не встретится с Чонгуком и никогда снова не переживет такую боль. Утром Мин просит у Хосока телефон и звонит Хьюну. Отец приезжает через час и внимательно слушает все, что ему рассказывает Мин. Несколько раз Хьюн встает покурить, хотя совсем недавно бросил. Юнги просит у Хьюна денег на первое время и обещает все вернуть. Но мужчина заверяет его, что по наследству Юнги причитается определенная сумма, просто Хьюн ждал его двадцатилетия. Теперь, в связи с последними событиями деньги Юнги получит сразу же. Хьюн помнит угрозы Чонгука, когда в первый раз без его ведома принял решение сам, но сейчас все поменялось. Сейчас важны уже не только имя и честь клана, а как это ни странно, и сам Юнги. Хьюн знал, что их отношения с братом ничем хорошим не закончатся, но он даже представить себе не мог, что Чонгук придумает для младшего такую изощренную пытку. Юнги надо спасать, иначе он просто не выживет. Хьюн прекрасно видит этот острый, режущий на части взгляд, пропитанный болью, и ему, видавшему виды мужчине, от него не по себе. И пусть устроить побег Мину — это последнее, что может сделать для него Хьюн. Так он спасет не только своего племянника, но и своего сына тоже. Потому что эти отношения больные. Они как яд, отравляющий кровь двоим, и если их разорвет, в этом месиве погибнут и все остальные тоже. Мин берет с отца обещание, что когда Моне исполнится восемнадцать — он заберет ее к себе. Юнги не хочет тянуть, он пользуется тем, что Чонгук, видимо, дал ему время, и берет билет в Токио на следующее утро. С собой ему забирать нечего, поэтому утром следующего дня самолет увозит Юнги на встречу с новой жизнью. Туда, где не будет боли, страданий, предательства и лжи. Туда, где нет Чон Чонгука. Юнги окончательно попрощался со своим личным дьяволом.Токио, три месяца спустя
Ровно два месяца и три недели, как Юнги начал новую жизнь. Восемьдесят три дня и пятнадцать часов, как Юнги зовут Шугой, у него выкрашенные в иссиня-черный волосы, новый прокол хряща уха и огромная, зияющая дыра под грудиной слева. Юнги прилетел в Токио с хосоковским рюкзаком на плечах, в задвинутой на глаза его же кепкой и двумя тысячами долларов в кармане. Деньги Хьюн перечислил только через пару дней, поэтому первое время Мин жил в маленькой гостинице в пригороде. Всю первую неделю Юнги, не раскрывая штор, сутками лежал на кровати. Он не сразу связался с Таро. Первые дни в Токио Мин только и делал, что пытался собрать воедино все то, что было разбито в Корее, чтобы хотя бы издали начать напоминать себе того же самого Юнги. Показываться на людях, особенно перед своими старыми друзьями Мин первое время не хотел. Вечно так продолжаться тоже не могло. Юнги понял, что то, что он ограждает себя от внешнего мира, делает ему только хуже. Поэтому сразу после того, как он снял деньги и нашел квартиру, Мин меняет тактику. Юнги устроился помощником бариста в кофейне через дорогу от своей новой квартиры и рассчитывал в следующем месяце подать документы в Токийский университет искусств. Хотя рисовать не хотелось от слова совсем. Если совсем честно — не хотелось ничего. Но Юнги приходится грузить себя всеми этими людскими заботами, чтобы окончательно не замкнуться в себе, чтобы не потонуть в этом черном болоте, и чтобы хоть как-то приглушить эту недремлющую боль под ребрами. Мин ходит гулять с Таро и компанией, все время улыбается, и кажется, никто не замечает треснутую и в нескольких местах залатанную оболочку, под которой прячется парень. Даже на самой шумной и веселой вечеринке Юнги все время смотрит на время на телефоне, думает, когда бы уйти, чтобы не обидеть друзей. Об отношениях Юнги и думать не хочет. Он вообще решил, что больше никого к себе не подпустит, никому свою душу, а главное, сердце не откроет. Насытился на всю жизнь вперед. Таро сразу понял, что Юнги в этот раз вернулся другим. Ему врать у Мина не особо получается. Поэтому одним из вечеров на квартире Таро, Юнги ему все рассказывает. Таро сразу увеличивает число вечеринок, вечно придумывает, куда бы снова потащить Юнги и не дает ему оставаться одному. Еще Таро все время настаивает на присутствии младшего на гонках. Он называет Мина своим талисманом и прежде, чем надавить на газ, целует того в носик. Они вернули старую традицию, они часто ходят под руку и везде появляются вместе, но не спят вместе и не встречаются. Каждую ночь перед сном Юнги говорит с Хосоком. Друг рассказал ему, что улетает учиться во Францию. Чонгук разрешил Чимину продолжить образование заграницей, поэтому тот уже в Париже, а Хосок завершает последние приготовления и переводится в университет своего парня. Юнги долго удивляется, несколько раз переспрашивает, не веря в то, что Чонгук не вставляет им палки в колеса, но Хосок подтверждает — Чонгук все знает и молчит. Более того, он официально сделал своей правой рукой Намджуна, а ведь это место ранее прочили Чимину. Значит, Чимин сбросил оковы, думает Мин и искренне радуется за друга и брата. Хосок заверяет, что как только они там обживутся, Юнги будет первым гостем в их «любовном гнездышке». Юнги смеется и соглашается. Также, по словам Хоупа, Техен окончательно уехал в Штаты и больше о нем не слышно. Про Чонгука Хосок не говорит. Оба притворяются, что такого человека не было и нет в жизни Юнги. И ничего, что через неделю после прилета в Токио Юнги получил смс от брата. Как Чонгук достал новый номер, уже не имеет значения. «Я виноват. Я все знаю. И я понимаю, почему ты ушел, но не принимаю. Не могу. Я старался. Думал, что пройдет. Думал, все ведь можно стереть, забыть, заглушить в конце концов… но не выходит. Я не могу без тебя. Меня и нет будто. Вернись.» Юнги сразу вынул симку из телефона и сломал. А потом вполз в ванную в гостинице и, сев на кафельный пол, разрыдался. Потому что болит невыносимо. Потому что иногда кажется, что рана затягивается и притупляется, а потом пишет Чонгук, и она вскрывается, фонтаном выталкивает кровь и показывает, каково это, когда тебе живьем выворачивают позвоночник. Юнги купил новый номер, глотал по ночам застрявший в горле ком и снова притворялся, что живет. Спустя месяц пребывания Мина в Токио, он вместе с друзьями Таро зависал в их любимом клубе, где посасывал через трубочку лонг айленд и также смотрел на часы на телефоне. Как и всегда, свалив все на усталость, Юнги извинился перед парнями и попросился домой. Стоило выйти на улицу, как телефон оповестил о новом входящем смс. «Месяц. В этом городе нет рассветов. Тут один закат, который наступил с твоим уходом. С тех пор не светает, я не вижу солнца. Я живу во мраке. Я притворяюсь, что живу. Я везде натыкаюсь на тебя. Куда бы ни пошел, что бы ни увидел. Не дай тьме поглотить меня окончательно. Я не справляюсь с ней один. Вернись». Юнги обхватывает себя руками, прислоняется к фонарю, освещающему пустынную улицу, и сползает на тротуар. Утыкается головой в колени и воет. Потому что болит невыносимо. Будто внутри у Юнги лопасти вертолета, и они вертятся с бешеной силой, наматывают на себя сосуды, рвут и превращают его в кровавую кашицу. Юнги вынимает сим-карту и выбрасывает. Утром он покупает новую. Два месяца и четырнадцать дней. Юнги закончил смену в кофейне, едет к Таро и помогает ему с переездом на новую квартиру. После Мин планирует по дороге купить бутылку вина и отпраздновать первый этап подачи документов в университет. Юнги спускается в метро и, пройдя в вагон, садится в самом углу. Мин вздрагивает от вибрации в кармане и достает мобильный. «Мне страшно. Маленький, я думать не хочу, что не коснусь больше уголка твоих губ. Неужели так вообще живут? Как они выживают? В чем их секрет? Потому что я, кажется, уже перепробовал все. Ты не уходишь, не исчезаешь, наоборот ты все ближе — ты внутри меня разрастаешься. Я скучаю. Я не могу в словах выразить как… Я неполноценный, котенок. Я никто без тебя. И пусть я все это заслужил, пусть я самая последняя мразь на этой Земле, но мне без тебя не жить. Вернись». Юнги зажимает телефон между колен и, прикрыв ладонями лицо, беззвучно рыдает. И плевать, что кругом полно народу, что он, вообще-то, мужик и должен быть сильным. Он и есть сильный, и он готов со всем справляться, но только не с Чонгуком. На него сил не хватает. Одно его имя, и у Юнги дробятся кости. Потому что больно невыносимо. Эта боль клокочет под ребрами, обнажает выжженные внутри черные буквы с таким родным и чужим именем и заставляет им захлебываться. — Вам плохо? — заботливо спрашивает пожилая женщина, нагнувшись к давящемуся слезами парню. — Мне больно, — хрипит Мин и выходит на следующей станции. Больше он номеров не меняет. Чонгук все равно его находит раз за разом и заставляет проживать по-новому весь этот ад. Последняя неделя этого месяца. С утра на работе у Юнги все валится из рук. Он даже спутал заказ клиента, что с ним впервые. А причина всему вчерашний разговор с Хосоком. По словам друга, Чонгук разорвал помолвку с Ирэн. Юнги эта новость беспокоить не должна, но он с утра сам не свой. Юнги колотит, и он не может сконцентрироваться на работе. Кое-как доработав до вечера, он звонит Таро. Юнги находит друга сидящим на крыше двухэтажной танцевальной студии, где занимается новая пассия Таро. Мин присаживается рядом и, свесив вниз ноги, достает помятую пачку сигарет. — Он опять тебе написал? — спрашивает Таро и следит взглядом за проносящимися внизу машинами. — Нет, — Юнги бездумно смотрит в торчащую на крыше здания напротив антенну и глубоко затягивается. — Хосок сказал, что он разорвал помолвку. — О, — Таро достает вторую сигарету из пачки. — И что ты чувствуешь? — Я не знаю. Я уже давно не знаю, что я чувствую, — устало говорит Мин и прикрывает веки. Несколько минут они сидят в полной тишине. — А этот твой Чонгук, он любит красивые и дорогие машины? — видимо Таро хочет поприкалываться или рассмешить Юнги. Так думает во всяком случае Мин и, продолжая падать в темноту внутри, не раскрывая век, кивает. — И любит он небось именно с мощным движком, нет бы разъезжать на каком-то мерседес S-Class, как и все люди его уровня, этот, видать, еще и разбирается. Седьмая серия, M Sport, битурбированный мотор, — восторженно тянет Таро. — Аха, — не вслушиваясь, выдыхает Юнги. — Он красивый, — говорит Таро. — Я в машинах не разбираюсь, — ворчит Юнги. — Твой брат красивый, — как будто утверждает Таро, который никогда Чонгука не видел. — Очень, — тихо бурчит Мин. — Эй, — Таро хлопает Юнги по плечу, заставляя того открыть глаза, и натыкается на злой взгляд младшего, которому не дали, хотя бы сидя, подремать. — Как думаешь, сколько мне осталось жить? — серьезно спрашивает Таро и кивком головы указывает Мину вниз. Юнги прослеживает за взглядом друга и охает от резко затянувшихся невидимых ремней на груди. Воспаленный мозг отказывается воспринимать информацию, отказывается верить, что внизу у машины стоит Чонгук и одним только своим взглядом рушит все, на чем все это время стоял Мин. Чонгук не прошел навылет, так было бы легче. Он застрял между ребер и пустил корни. И сейчас у Юнги внутри, впиваясь шипами в его плоть, расцветают цветы, они поднимаются за секунду, упираются в горло, кажется, открой рот, и оттуда посыпятся черные, как и эта ночь лепестки. И пусть, Мину дышать от заполнившего нутро куста тяжело, если не невозможно. Пусть, он четко чувствует на языке вкус своей крови. И пусть то, что там расцвело, черного цвета. Ведь глаза, которые сейчас смотрят на него, такого же цвета. А в них Юнги тонул бы с головой, раз за разом, собирал бы себя по частям после каждого взрыва, и снова с головой в этот омут. Потому что без Чонгука Юнги нет. Это бесформенное нечто, слоняющееся по жизни, приобретает четкие очертания только рядом с братом. Юнги еще в четырнадцать помешался на черном и окрасил всю свою жизнь в этот совершенный цвет. Он и есть черный. Юнги думает, что если подвинуться еще немного к краю, то точно можно сорваться, но не для того, чтобы разбиться, нет… а прямо в руки приземлиться. Чонгук ведь поймает? Должен поймать. И пусть Чон за секунду меняет выражение лица и проводит пальцем у горла, грозясь кое-кому его перерезать за такую выходку, Юнги все равно продвигается к самому краю и позволяет легкой улыбке тронуть свои губы.