***
Меня тошнит от того, как он обнимает Шейна. Как и от того, как Шейн обнимает его. Они рады, я понимаю, рады за Брендона, рады, что Columbia проявила к нему интерес. Но то, как они прикасаются друг к другу, — просто отвратительно. Мы в ресторане, сидим за семью разными столами: группа, съемочная группа, техники. Выходной, возможность отдохнуть. Поздравить Брендона, потому что теперь уже все слышали новость. Шампанское на всех. Лимузины из отеля в Тампе — из того отеля, того чёртова отеля, — на пляж Мадейры. Почему нет — до Мексиканского залива всё равно всего час. Креветочные коктейли на закуску и реки вина. Вики старается понравиться ему. Ну да, теперь-то Брендон интересный. Только теперь. Я покинул компанию и сел у барной стойки; пью виски и ем соленые орешки. Периодически посматриваю в сторону стола, за которым сидит Брендон, вижу, как Шейн поглаживает шею Брендона, хоть он и разговаривает с Кэсси. Вики заказывает всё больше выпивки. Её даже не волную я или их публичное проявление любви. Я сказал, что хочу поработать над текстами новых песен. Они оставляют меня в покое, потому что думают, что я работаю. В ресторане почти пусто. Уже поздно. Однако нам позволяют остаться, владелец в нас души не чает, всё бегает за всем, чего нам захочется. Ранее мы наблюдали через окно, как заходило солнце, утопая в море. Ресторан находится на пляже. Это должно было быть моей победой. Днем моего триумфа. А не Шейна, который никогда не поддерживал музыку Брендона. Карьера Шейна всегда была на первом месте: его искусство, его фотографии и его документальный фильм, Шейн, Шейн, Шейн. Он же даже никогда не был на акустических концертах Брендона, так ведь? А теперь он его гордый парень. Они, кажется, позабыли обо всех предыдущих ссорах и разногласиях. Я с силой давлю на орехи зубами, своими острыми клыками. О, Шейн такой гордый любовник или парень, или придурок. Это взволнованное выражение на его лице. Легкое изумление. Да, улыбайся, пока можешь, пока Вики не сказала тебе, что тебя и твою ориентацию придется скрывать. Это не должно было сблизить их. Я слишком сильно сжимаю стакан с виски. Прекрати. Нельзя, чтобы это было так очевидно. Я много курю, но не особо прикасаюсь к виски. Я не хочу устроить скандал. Но я сделал пару звонков, прежде чем мы уехали из Чикаго — свежая партия кодеина ждала меня на рецепции отеля. Меня от них накрывает, если я слишком много выпиваю. Нужно постараться не пить слишком много. Он смеется. Они смеются. Подвинули свои стулья ближе друг к другу. Случайно, говорю я себе. Чистая случайность. Они не замечают меня. — Повтори, — говорю я бармену, что он и делает. Я выпиваю золотистую жидкость шестнадцатилетней выдержки и встаю. Достаточно, Росс. Я выхожу из ресторана, всё ещё курю, мои плечи опущены. Я иду по парковке к ступенькам, ведущим на пляж. Пальмы качаются на ветру. Вдалеке кто-то выгуливает собаку. Это не Нью-Йорк. Это определенно не Нью-Йорк. На полпути к морю, я сажусь на песок. Ветер слегка треплет мои волосы. Я проглатываю две таблетки кодеина, бездумно потирая левый локоть. Всё будет хорошо. Всё будет нормально. — Нахрен всё это, — тяжело вздыхаю я и падаю на спину, согнув колени, моя обувь погружается в песок. Океан продолжает дышать, я слышу, как он касается берега. Витки дыма, исходящего от моей сигареты, взлетают к темно-синему небу, где ярко сияют звезды. Тысячи и тысячи световых лет назад... Я помню, как Нил Армстронг впервые ступил на Луну. Я собирал вещи. Я не пошел на выпуск из старшей школы, а остался в своей комнате, слушал новый альбом другого Нила и думал, что же взять с собой, когда мы со Спенсером решили уехать. Мы путешествовали автостопом по Америке, а Нил Армстронг ступил на Луну. На ту большую бледную штуку у меня над головой. Это далеко. Это чертовски далеко. У меня в голове всё пел Нил Янг. Мы преодолели одинаковое расстояние, тот Нил и я со своим Нилом. Этот контракт стал маленьким шагом вперед для меня, но огромным скачком для Брендона. Я представлял нас вместе, как мы гнались за лунным светом. И что из этого вышло. Я пойду с ним на ту встречу. Буду держать его за руку. А потом я снова вернусь к исходной точке, думая, как все эти вещи всегда умудряются дать обратный эффект. Я начинаю уставать от всей этой сраной политкорректности. От ожидания. Раньше я просто брал его, чёрт возьми. Не было никаких вопросов. Не нужно было разрешение. Он был под моим контролем. А... — И где ты сейчас? Я поднимаю взгляд, вижу его силуэт вверх головой. Его тон звучит игриво: наша старая игра в "где ты сейчас, предположительно, находишься", в которой мы проверяли, кто из нас врет лучше. — Лежу на пляже и курю, — я делаю глубокий вдох и выдыхаю дым. — А ты где? — Разговариваю с Уильямом по телефону, рассказываю ему о встрече. Ты же знаешь, что он офигел бы, так что звонок затянулся бы. Мне разрешили воспользоваться телефоном в офисе. — Он подходит ближе и садится на песок рядом со мной. Я пытаюсь оценить ситуацию: он гуляет со мной, пьет со мной кофе, идет за мной на пляж... Это перемена от его попыток избегать меня словно чумы или соблазна или чего-то, что разрушает ему жизнь и его самого. Он ищет меня. — Но где ты на самом деле? — с вызовом спрашиваю я. — На пляже с Райаном Россом, который открыл мой талант. Вики уже спланировала всю рекламную кампанию, — посмеивается он, а потом слегка дрожит. Сейчас совсем не холодно, но на нем только синяя футболка, сливающаяся с небом. — Всё это внимание немного поражает. Если он получит этот контракт, лучше бы ему привыкать к вниманию. Он ложится рядом со мной, его рука на мгновение слегка касается моей. У него в волосах потом останется песок, но ему, кажется, всё равно. Он выжидающе протягивает руку, и я передаю ему сигарету. Смотрю на звезды. Он показывает пальцем куда-то вверх. — Вот это — Близнецы. — Где? — Вон там, — он двигается ближе, наши головы соприкасаются. Я прищуриваюсь и прослеживаю за его пальцем. — А, да. — Не знаю, каким образом это должно быть похоже на близнецов. — Если посмотреть сбоку, то похоже, — говорю я, наклоняя голову. — Руки, две пары ног... Видишь? Вон, — я рисую линии в воздухе. Он тоже поворачивает голову. — Да, теперь вроде как вижу. — Знаешь, как они там оказались? — спрашиваю я у него и чувствую, как он качает головой. — Близнецов звали Кастор и Полидевк. У них была одна мать, но разные отцы. Не спрашивай меня, как это, — добавляю я, когда он делает вдох, словно собираясь возразить. — Это греческая мифология, там всё возможно. Но, из-за этого, Полидевк был бессмертным. Кастор был обычным смертным. Они были неразделимы, но потом Кастор погиб в битве. Полидевк не мог смириться с потерей своего близнеца, поэтому в обмен он предложил свое бессмертие, хотел от него отказаться. В итоге компромисс был таковым: в один день Полидевк будет на Олимпе, а Кастор — в царстве Аида, а на следующий день — наоборот. Они были бессмертны, но никогда не могли быть вместе. Ну. Это одна из самых грустных версий. Ещё говорят, что Зевс пожалел их и превратил их в звезды на небе, чтобы они могли быть бессмертными и всегда вместе. — Я провожу невидимые линии пальцами, следуя линиям созвездия. — И вот они, всё ещё здесь. — Думаю, вторая версия мне нравится больше, — тихо произносит он, отдавая мне сигарету. — А мне нравится первая. Он ровно дышит в темноте. Мы слышим женский смех вдалеке, может, с парковки или дальше с пляжа. Радостный и далекий смех. Где-то лает собака. — Я нашел ещё одно, — говорит он, снова двигаясь ближе и указывая в небо. — Гитара, Gibson Flying V. Вон гриф, а это — корпус. — Вижу. И как оно называется? — Созвездие Гитары. Очевидно же. — Ну да, очевидно. Он тихо смеется. Я делаю последнюю затяжку и бросаю сигарету в темноту. — Я тоже нашел кое-что, — говорю я. — Видишь те четыре звезды, которые типа складываются в линию? Это созвездие Линии. — Ого. Ты такой умный. — Что верно, то верно. — Но ты уверен, что это созвездие Линии? Смотри, если вон там продолжить, вот так, линия изгибается и возвращается... — Он показывает мне, что он имеет в виду, и я киваю, мыча. — Вот. Это похоже на чей-то член, разве нет? — Не удивлен, что ты и там член нашел. — Это созвездие Пениса. — Твое любимое, я так понимаю? — Зависит от того, к кому этот пенис прилагается, — размышляет он полусерьезным тоном. Я фыркаю и слегка толкаю его в плечо. Он смеется. Чёртов ребёнок. Он берет меня за руку прежде, чем я успеваю положить её обратно, и наши пальцы переплетаются. Он не смотрит на меня, он смотрит вверх, положив наши ладони на свой живот. Во мне пробуждается внезапная ясность и понимание. Совершенная легкость и невыносимое напряжение одновременно. Он сводит меня с ума. Его большой палец медленно поглаживает мои костяшки, указательный палец вырисовывает круги на моей ладони, и он сводит меня с ума. — Я просто хотел сказать тебе спасибо. За встречу с Columbia. — Я всего лишь передал твою демо-запись. А так ты всё сделал сам. — Наши руки поднимаются и опускаются в такт с его ровным дыханием. Кажется, ему так удобно, легко. Мои мысли путаются. — Мы скоро уезжаем? В Тампу и в отель. — А... Отель. — Что? — спрашиваю я, потому что его тон прозвучал как-то зловеще. — Мы там уже были. В туре The Followers. Немного странно. — Почему? — я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на его профиль. — Потому что там мы впервые переспали? — Ну... вообще-то, да. — Он нервно смеется. Я узнал это место как только мы вошли, сотни воспоминаний внезапно нахлынули на меня, словно всё это было только вчера. Мы не на том же этаже, не в том же номере, но Брендон помнит намного больше, чем признаёт. Я надеялся, что он тоже узнает это место — вспомнит, как мы целовались в коридоре, как мы едва дошли до кровати в его номере с Уильямом. Чёрт, я и понятия не имел, что делал, но он кончил со мной, я хорошо его отымел. Быстро, неуклюже и требовательно. Не зная ни одной из тех вещей, что заставляют его вздрогнуть, совсем ничего не зная о сексе с мужчинами, но из-за этого всё было даже напряженнее. Каждое прикосновение было открытием. Я не удивлен, что он думает об этом. Я думаю об этом. Он знает о нашей годовщине, знает важные места в нашей истории. Просто я думал, что он будет отрицать это, как всегда. — Я просто думал... — начинает он, но потом замолкает. — Господи, я не знаю. — Беспомощный смешок. — Слишком много воспоминаний, понимаешь? И если сравнить тогда и сейчас, всё так изменилось. Мы изменились. — Он выдыхает. — Мы были молоды. Думаю, мы оба тогда злились на весь мир. Может, поэтому мы и поладили. — Говори за себя. Я всё ещё злюсь. Он смеется. Я скажу что угодно, лишь бы он засмеялся. — В отеле тогда произошло две вещи, — тихо говорю я, вспоминая. — Первая — я впервые был в тебе. Это изменило мою жизнь. — Его ровное дыхание сбивается. — А вторая — я видел, как та ведущая новостей покончила с собой. Его пальцы перестают поглаживать мою ладонь. Он ложится на бок, опираясь на один локоть. Не отпускает мою руку. Он кажется удивленным и грустным. — Ты никогда не рассказывал мне об этом. — Эти две вещи не связаны. Нет. Но я их связываю. — Я позволяю себе протянуть руку, чтобы коснуться его волос, почувствовать, как из них сыпятся песчинки, когда мои пальцы проходятся по его прядям. — И из этих двух воспоминаний, я выбираю выражение твоего лица, когда ты кончил. — Как же, блять, романтично, — шепчет он. Этот момент, временное затишье, острая тянущая боль у меня в животе. Его ладонь скользит по моей талии, мои пальцы путаются в волосах на его затылке. Его взгляд встречается с моим, а затем опускается на мои губы. История повторяется. Учащенное сердцебиение. Кровь кипит. Будь моим, будь моим. Он тяжело сглатывает, его дыхание участилось. Ну же, сдайся наконец. — Я... — Не думай об этом, — тихо произношу я, слегка притягивая его к себе. Не нужно. Просто позволь этому случиться, чтобы пришла волна и забрала нас. Это всего лишь поцелуй. Разве это когда-то делало нам хуже? Он наклоняется, но замирает на полпути. Его ладонь, соскользнувшая вниз и приобнимающая мое бедро, лежит на моем кармане. Он хмурит брови. Тихое дребезжание становится громче. Таблетки. Я замираю. Чёрт. Его проворные пальцы проскальзывают в карман, прежде чем я успеваю его остановить, и вот пузырек с таблетками у него в руке. Он смотрит на него, не моргая. — Что это? — Его голос звучит резко и сосредоточенно, в нем больше нет той игривости, чары, которые я только умудрился наложить на него, рассеялись. — Витамины. Я пытаюсь забрать таблетки, но он садится на колени, всё ещё хмурясь. Он внимательно рассматривает этикетку — они прописаны для миссис Анны Браун, если мне не изменяет память. — Что такое кодеин? — Витамин. Это такой витамин. Он смотрит мне прямо в глаза. Сжимает губы в тонкую линию. — Я тебе не верю. Он быстро встает, и я стараюсь подняться на ноги, чтобы пойти за ним. — Что ты делаешь? — кричу я ему вслед. — Забираю у тебя их, пока не выясню, что это нахрен такое! — со злостью отвечает он. Я останавливаюсь, глядя, как он несется обратно к парковке. Он переступает через ступеньку, поднимаясь по лестнице, крепко держа в руке мои таблетки. Что ж, блять. Он ушел.***
Я плохо сплю ночью, но не потому, что Брендон забрал мои таблетки. Я скажу ему что-то, что угодно, я буду клясться, и он поверит мне. Ведь я бы ему не соврал, так? Мне мешает заснуть головная боль. Я слушаю ночное радио и смотрю в потолок: в без пятнадцати два начинает играть Crimson Gone. В четыре играет Miranda's Dream. В этом чёртовом отеле, в каком-то другом номере — маленьком, не таком огромном, как этот, — я впервые попробовал его плоть. Я пытаюсь подрочить на это воспоминание, но потом головная боль возвращается, и я сдаюсь. Пытаюсь почитать. Сформулировать, что же я скажу Брендону за завтраком, потому что сёрьёзно, то, что он украл мою вещь, становится всё менее смешным. Мне нужны эти таблетки. Если я не буду принимать их регулярно, это может быть опасно для жизни — он этого не знает. Что за блядский высокомерный придурок. Но нет, нужно разобраться с этим нормально. Вежливо попросить. По-доброму. Уверенно. Спокойно. Если он покажет эти таблетки Вики, мне конец. Нет. Он не стал бы. Ведь не стал бы? Я нервно похлопываю себя по ногам, не переставая курить. Всё это мне не нравится. В каком он номере? Я без понятия. Нежится там с Шейном, в их мечтах о Колумбии. Я никуда не спешу. Никакой спешки. Я спокоен. Я стараюсь снова уснуть часов в шесть, ложась под одеяло. Головная боль стала легче, но не прошла. Я чувствую её глубоко в голове, как она пульсирует, ждет своего времени. Подлая сволочь. И у меня получается заснуть, явно получается, потому что следующее, что я помню, это громкий стук в дверь. Я знаю, что это за стук — это стук Вики, в стиле "лучше бы тебе уже проснуться, иначе..." Я издаю стон и выкатываюсь из кровати, надевая белье, просто чтобы Вики не подумала ничего такого. Я, должно быть, проспал, я... Часы на прикроватной тумбочке показывают, что сейчас без десяти семь. Кем Вики себя возомнила, моей хозяйкой? Я на нее Спартака натравлю. Она должна знать, что я ничего не делаю раньше полудня. Я сонно бреду к двери, уже раздраженный. Не назвал бы это идеальным началом дня. — Ладно-ладно, — рявкаю я, когда она не перестает стучать. — Я куда-то опаздываю? — спрашиваю я, открывая дверь. Но это Брендон, он открывает дверь нараспашку и проходит внутрь мимо меня. — И тебе доброе утро? — хмурюсь я. Он полностью одет и явно встревожен — чем он занимался этим утром? Он останавливается и осматривается вокруг, а потом заходит в ванную. Я неуверенно закрываю дверь. Может, ему просто нужно в туалет? А потом я вспоминаю, что у него мои таблетки. Я быстро следую за ним, но замираю у двери. Он роется в моих вещах на стойке. — Что ты делаешь? — спрашиваю я, ничего не понимая. — Убеждаюсь, что у тебя больше нет вот этого, — говорит он, доставая из кармана оранжевый пузырек, а потом продолжая поиски. У меня внутри всё сжимается при виде таблеток. Чёрт, они нужны мне. — Мои витамины. Можешь мне их отдать? — Витамины? — повторяет он, замирая. Только когда наши взгляды встречаются, я понимаю, насколько он зол. Сначала я даже думаю, что мне показалось. — Ты и твои ёбаные витамины! — орет он. — Я не... — Он цитирует описание, которое уже явно выучил наизусть. — "Принимать каждые четыре-шесть часов". Это что получается? Максимум шесть штук в день? А ты их сколько в день глотаешь? — Очевидное презрение в его взгляде лишает меня дара речи. — Ты придурок. Ты такой, блять, придурок! Внезапно, он снимает крышку и наклоняет пузырек над унитазом. — Что ты... — Десятки маленьких таблеток высыпаются неожиданным градом. Я смотрю на это в ужасе. — Отойди! — кричит он и протягивает руку, когда я пытаюсь вмешаться. — Ты с ума сошел?! — яростно кричу я, боль расходится по всему моему телу, когда последняя таблетка падает в унитаз. Он протягивает руку, чтобы смыть. — Нет! Не смей, блять! — Он даже не медлит, и вода смывается. Он отходит как раз в тот момент, когда я подбегаю в унитазу, но там ничего не остается. У меня внутри что-то обрывается, пока я смотрю, как смывается вода. Нет, нет, нет, нет, нетнетнетнет. — Господи, Брендон, нахрена ты это сделал?! — А нахрена ты это делаешь?! — парирует он, злясь сильнее, чем я когда-либо видел, а я уж точно видел его злым. — Так отчаянно хочешь помереть молодым?! — Ты даже не знаешь, что это! — возражаю я, стараясь придумать болезнь, о которой он не знает, может, у меня рак? Нет, это слишком мрачно, может... — Я выяснил, поверь. Кодеин. Болеутоляющее. А ты знал, что эта хрень может вызвать зависимость?! Что у тебя могла быть передозировка, что они опасны, если принимать их с алкоголем, что... — Но с ними я чувствовал себя лучше! — огрызаюсь я, не успев остановить себя. Это не успокаивает бурю, которую я вижу в его глазах, но он, блять, выкинул их, и теперь их нет, а чтобы достать ещё, нужно слишком много суетиться, да и кого я знаю в Тампе? Ну, есть Большой Кит, наш техник из 72-го, он мог бы с этим разобраться, но чёрт. Чёрт. Сраный придурок. — С ними я не чувствую боль, — отчаянно стараюсь объяснить я. Это ведь не проблема. Нет. И я не принимаю их просто ради удовольствия. — Просто... Моя левая рука так и не зажила после той аварии, ясно? Она болит. — Я касаюсь левого локтя, сам того не замечая. — Я принимал кодеин, чтобы я мог записывать альбом, а теперь принимаю во время тура. Это просто болеутоляющее. Они нужны мне. — Не нужны. — Нужны! — Нет... — Мне не приходится ничего, блять, чувствовать, когда я их принимаю! А ты только что смыл их, как будто это хоть как-то тебя касается, нахуй! — кричу я, и злость в моих словах удивляет меня самого. Его руки сжимаются в кулаки. — Тебе не приходится чувствовать. — Он качает головой. — Тебе не приходится чувствовать, блять. Ты сраный эгоистичный мудак! А что насчет меня? А? Что насчет того, что я буду чувствовать в день, когда тебя найдут мертвым в постели гостиничного номера, когда у тебя случится передозировка от твоих безобидных таблеток и бутылки виски?! Ты не... Ты вообще не думаешь, Райан! Дело всегда только в тебе, и ты не понимаешь, как всё это дерьмо сказывается на мне, и я не могу жить, боясь, что ты сделаешь какую-нибудь глупость, потому что так будет! Боже, я знаю, что так и будет! — Брен, — выдавливаю я, в попытке перебить его. — Заткнись! — Он швыряет пузырек через всю комнату в абсолютной ярости. Я замолкаю. У меня такое чувство, будто меня только что отругали, как плохую собаку. Я не хотел — я просто принимал таблетки, я не ожидал... от него. Это не должно было быть ничем таким важным. Но так вышло. Для него это важно. — Ты завязал! Больше никакого дерьма вроде этого! — кричит он, указывая на меня пальцем, а потом, кажется, у него заканчиваются силы. Он хмурится, его плечи опускаются. Он не спал. Я замечаю это только тогда, мешки под его глазами, каким уставшим он выглядит. Он поворачивается ко мне спиной, и я смотрю на линию его плеч, вздрагиваю, когда он, кажется, начинает дрожать. — Что бы я делал, если бы с тобой что-то случилось? — тихо спрашивает он. — Райан, что бы я делал? — Эй, — шепотом произношу я, стараясь успокоить его, пока у меня всё болит внутри. — Иди сюда, — я кладу ладонь ему на плечо, но он пытается её стряхнуть. — Брен, ну же. — Я слегка надавливаю, и он разворачивается и бросается в мои объятия. Он дрожит, когда я обнимаю его, чувствуя его тепло обнаженным торсом. — Эй, я же здесь, ладно? — Он всё ещё быстро дышит. Я нежно поглаживаю его шею и говорю шепотом, прижавшись губами к его волосам. — Ладно, прости. Прости меня. — Я вдыхаю его, его запах, впитываю в себя то, как он обнимает меня за талию и прижимается как можно ближе. — Я бы никогда так не поступил с тобой. Брен, никогда. — Мое бледное и одеревеневшее тело лежит на кровати в отеле, глаза смотрят в пустоту. Это произошло со слишком многими, с людьми, которых я знал. Нет. Нет, это не то, чего я хочу. — Ты так просто от меня не избавишься, — обещаю я ему, и он смеется, но это короткий и напуганный смешок. Я не хотел напугать его. Но напугал. Его стриженые ногти впиваются мне в поясницу, пока он крепко обнимает меня. В сердце какая-то тяжесть. — Я брошу. Я не буду их больше принимать. — Мне даже не нужно думать об этом. — Обещаю. — Правда? — Конечно. Его нос прижимается к моей челюсти, его губы касаются моего кадыка. — Ты не знаешь, как мне страшно. — Нет. Нет, не знаю, — признаю я, потому что удивление ещё не прошло. От того, что он так переживает. Я всегда этого хотел, но я не знал. — Уже всё нормально. — Я наклоняю голову, прижимаясь к его голове. — У нас всё будет хорошо. Мои губы находят его. Мягкие. Чувствительные. Он издает неровный вздох. Моргает, расширив глаза. По мне пробегает искра, сильнее, чем когда-либо. Он собирался разрешить мне поцеловать его вчера, я знаю. И вот мы снова здесь, слишком близко как для двух друзей или бывших любовников, не говоря уже о двух мужчинах. И я целую его, потому что по-другому никак. Его нижняя губа оказывается между моими, когда я прижимаюсь к его рту. Он не отстраняется. Вместо этого он издает какой-то тихий и короткий звук, что-то вроде бормотания от удовольствия, вздох. Внутри меня разгорается сильный огонь, все внутренности болезненно скручивает от дикого желания. Его кожа вызывает зависимость, его прикосновения, его любовь. Мне нужны зависимости. Я не смог получить его. И нашел замену. Это не так уж и неслыханно. Но если он примет меня обратно, то это станет всего лишь плохим воспоминанием. Я обещаю. Клянусь. Потому что я не справлюсь без этого, без него. Я просто потерян. Зол. Сбит с толку. Как дезориентированное животное, которое вышвырнули из своей норы в неизведанные земли. Я перестаю быть собой без него. Я целую его, демонстрируя свои намерения, желая быть ближе. Его рот открывается под давлением, и наши языки медленно соприкасаются, влажные и горячие. Он неровно выдыхает, медля. Я целую настойчивее, стараясь толкнуть его за край, сделать так, чтобы он потерял равновесие. Он сгибается. Ломается. Прижимается сильнее, ещё больше открывая рот. Мы страстно целуемся, снова чувствуя такой знакомый вкус, который мы ни за что не забыли бы, даже если бы захотели. Моя рука поднимается в его волосам, тянет, так, как ему нравится. Он шипит и посасывает мою нижнюю губу. Это отдается у меня в паху. Мои пальцы путаются в прядях его волос, тянут, заставляют его открыть шею, когда он поворачивает голову. Я начинаю целовать его челюсть и шею, и он тяжело дышит, позволяет мне. Целую вену на его шее, чувствуя его ускоренный пульс. Его щетина царапает мой нос, и меня сводит с ума то, насколько сильно я хочу его. Прижимаюсь к его бедрам. От этого у него сбивается дыхание. Его пальцы впиваются в мои плечи. — Стой, — выдыхает он. — Я смотрю ему в глаза — его зрачки расширились, чёрт, — и наклоняюсь для поцелуя, несмотря на его предупреждение. — Стой, — повторяет он, хоть и не пытается меня оттолкнуть. Я замираю и медленно облизываю нижнюю губу, тяжело дыша, стараясь держать себя в руках. Его щеки покраснели. Я возбудил его. — Я поклялся себе, — слабо шепчет он. Я наклоняюсь ближе, прижимаясь своим лбом к его. Закрываю глаза. — В чем? Какое глупое, несдерживаемое обещание он себе дал? — Больше не спать с тобой. — Его голос захрипает только от этой фразы. Внизу моего живота плещется похоть. Больше никогда? Как он мог подумать, что мы больше никогда не переспим? Потому что когда мы с ним спим, мы трахаемся. Бесцеремонно, неизящно и потно. Как глупо. Но пока, пока... — Я могу это уважать. Он выглядит удивленным. Ну конечно. Я подаюсь вперед для поцелуя, длинного отчаянного поцелуя, толкая нас назад, пока он не упирается спиной в стену в ванной. Он медлит, явно сомневается, но я прижимаюсь к нему бедрами, не оставляя между нами места. Он стонет, когда чувствует, как к нему прижимается моя эрекция. На нем черные джинсы-клеш, те, которые слишком низко сидят на его талии. Джинсовая ткань плотнее ткани моих боксеров, но эти преграды в виде слоев одежды меня не остановят. Я чувствую его, а он — меня. — Я так возбуждаюсь только целуя тебя, — шепчу я, положив ладонь ему на затылок. Я медленно трусь своим пахом о его. Мой стояк очевиден, белье этого не скроет. Он вздрагивает и толкается навстречу. Смотрит мне в глаза, сдаваясь, и целует меня. Его бедра приходят в движение, трутся об меня. Разрешение. Признание. То, о чем я так устал просить. Я приобнимаю его за поясницу свободной рукой и начинаю бесстыдно двигаться вместе с ним. Мы обвиваем друг друга, как только можем. Мы тянем друг друга, за шею, мочки ушей, губы, целуемся и пробуем друг друга на вкус, всегда возвращаясь к поцелуям опухшими губами. Наши бедра двигаются быстро жестко, трутся для фрикций и давления. Очертания его члена прижимаются к моей эрекции. — Чёрт, чувствуешь? — спрашиваю я, и он быстро кивает. — Что? Ну же, скажи. — Я провожу языком по его нижней губе, пока он пытается говорить. — Боже, я... Чёрт, я так возбужден. — Он отчаянно смеется, шипит, когда наши бедра двигаются. — Господи, Райан. — Его рука сжимает мои волосы, наши носы прижимаются друг к другу, когда он притягивает меня для неуклюжего поцелуя. — Я не могу перестать думать о тебе. — Вот и не надо. — Я опускаю руки к его джинсам, пытаясь расстегнуть его ремень. — Райан. — Я знаю, знаю. Я не... Просто доверься мне. Боже, дай мне коснуться тебя, — умоляю я, но он, кажется, воспринимает это как приказ. Его грудь быстро вздымается и опускается, когда он смотрит вниз, между нами. Его ремень уже расстегнут, мои пальцы дрожат, пока я борюсь с верхней пуговицей, кончики пальцев задевают его кожу, дорожку волос посередине. Я умудряюсь расстегнуть его джинсы. Он ругается, его тело прижато к стене, но его бедра выпирают вперед. Я медленно провожу по обнаженной коже подушечкой большого пальца — по тому месту, которое я считаю одной из своих любимых частей его тела. Вон там, под пупком, где дорожка волос становится менее мягкой, становится короче, грубее, переходя в лобковые волосы. Мне нравится это место. Мне нравится целовать его, вдыхать его запах, и мне нравится, каким оно кажется мне на ощупь сейчас, когда я касаюсь его огрубевшими кончиками пальцев. Мои пальцы спускаются ниже и касаются темных волос и основания его толстого члена, теплой кожи. Он стоит, совершенно не двигаясь. Его кадык дергается, когда он тяжело сглатывает. Я медленно достаю его член, чувствуя его тепло в своей ладони. Это уже даже не желание заполняет каждую клеточку моего тела, а нужда. — Ты так хорошо выглядишь, — честно говорю я, пока розовая, покрасневшая плоть его члена прижимается к моей руке. Я обхватываю пальцами его стояк, не сжимая, и провожу от головки в основанию. Он позволяет мне касаться себя, гладить по всей длине. Моя рука проскальзывает в его белье и обхватывает его яички. Он довольно выдыхает и толкается навстречу прикосновению, прикусив пухлую нижнюю губу. Я поглаживаю кожу за его яичками указательным пальцем, чтобы посмотреть, как он вздрагивает и стонет. Он возбуждается ещё сильнее, его член стоит колом и требует внимания. Я вытаскиваю руку и сосредотачиваюсь на его стояке. Дрочить ему кажется горячее, чем я могу вынести. Он выдает себя вздохами, толкаясь в мой кулак. Я сжимаю сильнее, проводя ладонью вверх, и вскоре его головка уже блестит от прозрачной смазки. Он резко вдыхает, когда мой большой палец проходится по его уретре, медленно размазывая жидкость. — Ты только, блять, дразнишь, — шипит он. Я не собирался его дразнить — просто это завораживает. Он жестко целует меня, проводя руками вниз по моим бокам. — Дай мне посмотреть на тебя, — стонет он низким голосом. — Хорошо, — выпаливаю я, кивая. Чёрт. Он быстро спускает мои боксеры. Его ладони ложатся на мой зад, сжимая, и мое тело напрягается, когда его палец на мгновение касается моего входа. А потом он тянет руку к моему члену. — Господи, — выдыхаю я, когда он берет его в руку. Мы прижимаемся друг к другу лбами. Я опускаю взгляд и вижу его член в моей руке, а мой — в его. Он совсем не щадит меня, его пальцы крепко сжимают мой член, пока он ласкает меня. Мои глаза закрываются, я слышу только наше неровное дыхание. Наши губы неуклюже находят друг друга время от времени, одинаковый ритм движений наших рук слишком отвлекает. У меня в груди что-то горит, но это не просто похоть — это нечто большее. Дикое желание, чтобы мы стали частью друг друга. Тогда он больше не сможет уйти. Тогда он не сможет сделать ничего, кроме как подчиниться моей воле и остаться. Я слабею, когда его рука исчезает, чуть ли не падаю на него. Стон, который я издаю, просто жалок — пожалуйста, прикоснись ко мне, не останавливайся, чёрт возьми, — но потом я чувствую свой запах на кончиках его пальцев под нашими носами, когда он облизывает свою ладонь. Его рука быстро опускается обратно, и чёрт, так даже лучше. У меня путаются мысли из-за того, как сильно я хочу его. — Помнишь этот отель? Наш номер? — напоминаю я, облизывая губы. Я дрочу ему быстрее, время от времени скользя большим пальцем по чувствительной головке, размазывая смазку. — Да, — хрипло отвечает он. — Помнишь, как мы занимались сексом целыми днями? В ответ он сжимает мой член сильнее, кивая. Наши бедра постоянно движутся, пока мы пытаемся толкаться в ладони друг друга. Он стонет, откидывая голову. Мои зубы царапают кожу под его левым ухом, целуя, пробуя на вкус. Мой нос прижимается к его уху. — Я хочу трахать тебя всю ночь, — шепчу я. — Сейчас утро, — поправляет он, но его тон звучит так, как будто его это не особо волнует. — Даже лучше. Так у нас есть ещё весь день. — Вообще не пойду в зал, нахрен это — вместо этого останусь здесь, в этом самом отеле, буду трахать его и трахать, спать, потом снова трахать, целовать впадинку под его коленом, сгибая его ноги над его животом. Влажная головка его члена касается моего голого живота. Я дрочу ему быстрее, стараясь сделать так, чтобы он потерял контроль. У него, кажется, те же планы на меня, он ласкает меня быстрее, выгибая запястье, из-за чего у меня скручивает пальцы на ногах. — Бля, Рай, мне так хорошо, — стонет он. Он хмурит брови, зажмурившись, его рот открыт, пока он пытается дышать. Это почти выглядит так, будто ему больно, но это выражение удовольствия. Я слегка провожу ногтем по его блестящей головке, и он вздрагивает. Всего немного боли в нужный момент, и он готов, чёрт возьми. — Блять, я сейчас кончу, — выдыхает он, свободной рукой притягивая меня ближе за волосы. — В этом весь смысл, — отвечаю я низким и хриплым голосом. Он целует меня, и сила, которую он вкладывает в этот поцелуй, парализует меня. Это отчаянный поцелуй отчаянного человека — я узнаю его, я и сам довольно часто раздаю такие поцелуи. Он тяжело сглатывает, ногтями впиваясь в кожу моей головы. — Не останавливайся, — шепчет он. Движения его руки на моем члене замедлились, а я и вовсе забыл дрочить ему. — Райан, пожалуйста. Я задеваю его нос своим, заставляя его поднять голову, чтобы наши губы могли соприкоснуться. Мы просто прижимаемся друг к другу опухшими губами, нежно и мягко. Мое сердце тяжело бьется у меня в груди, из-за чего я будто бы всем телом ощущаю его быстрые, но размеренные удары. Движения моей руки постепенно ускоряются, и он стонет, подбадривая. Я не буду останавливаться. Я дам ему кончить. Я снова довожу его до грани, и это не сложно — я стараюсь игнорировать то, как он касается меня, как его умелая рука знает, что именно мне нравится, — и когда дыхание начинает сбиваться, как и всегда, когда он близок к разрядке, я коротко целую его в губы — легко, почти невесомо — и падаю на колени. — Чёрт, что ты... Я должен почувствовать его вкус. Я обхватываю головку его члена губами, проводя языком по уретре. Он делает громкий резкий вдох, сильно ударяясь головой о стену. Моя ладонь сжимается в кулак вокруг основания его члена, накрывая всего несколько дюймов, чтобы он стоял на месте. — Тебе не обязательно это делать, — выдыхает он, и его голос звучит чертовски возбужденно. Конечно же, мне не обязательно. Я закрываю глаза, принимая так много, как только получится — не думая об этом или его размере, я просто хочу сделать это. Я втягиваю щеки, и он опускает руку, чтобы сжать мое плечо. Его бедра толкаются вперед, словно он хочет больше. Сначала я чувствую, как мое горло инстинктивно сжимается, как будто чтобы я перестал это делать. Я останавливаюсь на секунду, дышу через нос, а затем отталкиваю от себя это чувство. Я расслабляю челюсть и беру его член глубже. Мне нравится его вкус на моем языке. И он хорошо пахнет. Я начинаю сосать ему, работая ртом. Он громко стонет и матерится, стараясь не двигать бедрами. Когда я поднимаю на него взгляд, его глаза закрыты, одной рукой он схватился за свои волосы, его рот открыт. Это одна из самых сексуальных вещей, что я видел в своей жизни, и я отсасываю ему жестче и смотрю, как он хмурит брови. Я словно получил какую-то новую власть над ним, которой у меня раньше не было; мой язык облизывает его ствол. — Я сейчас кончу, — предупреждает он. — Блять, я не могу... — Его пальцы впиваются в мое плечо. Я опускаю свободную руку на свой член, лаская себя и отсасывая ему. — Райан. Райан! — Его голос звучит немного раздраженно, словно он не может вынести всего этого сейчас, словно он старается не проиграть эту битву. Я отстраняюсь, вес его члена на моем языке исчезает. Я оставляю поцелуй на его истекающей смазкой головке, влажные губы, влажный член, смазка и слюна смешиваются, их ниточка тянется от моей нижней губы, когда я отстраняюсь. Всё кажется таким размытым и горячим. Он тут же опускает руку и начинает жестко дрочить, толкаясь в руку бедрами. — Чёрт возьми, — выдыхает он, моя слюна облегчает его движения. Его голос звучит так, будто ему сейчас очень хорошо. Мои пальцы впиваются в его бедра, и я дрочу себе, жестче, быстрее... — Ох ты ж блять, — стонет он и кончает. Я совсем не сдвинулся с места, и первая струя попадает мне на щеку. Это прекрасно, чёрт подери. Я снова подаюсь вперед, сам того не осознавая, и обхватываю губами его головку. Я пробовал его сперму раньше — когда спишь с парнем столько, сколько спал с ним я, уже знаешь, какова его сперма на вкус, когда вытираешь её со своей кожи или с его, целуешься, делаешь минет, это случается, — но это другое. Его сперма горькая и теплая на моем языке, и он всё ещё кончает. Я чувствую, как струи бьют по моему языку, наполняя мой рот, прежде чем я успеваю сглотнуть. Его стоны стали на октаву ниже, когда я снова взял его член в рот. Мои яички сжимаются, внутренности горят, и я издаю стон полным ртом, лаская себя. Он тяжело дышит, когда его член наконец выскальзывает из моего рта. Я отклоняюсь назад, сглатываю, мой рот кажется мне использованным. Его вкус повсюду, неизбежно проникает в меня. Я провожу языком по зубам, по щекам — он, он, он, — и наконец кончаю, стоя на коленях перед ним. Мир вокруг меня темнеет, когда меня пронзает вспышка удовольствия, сперма течет сквозь пальцы. Я почти заканчиваю, когда мне на голову ложится рука, мягко и нежно. Я стараюсь перевести дыхание, всё мое тело подрагивает. Чёрт. Чёрт, нам нужно было это. Моя ладонь медленно скользит по моему члену, выдавливая остатки спермы. Я поднимаю на него глаза, и наши взгляды встречаются. Выглядит он потрепанным: его волосы взъерошены, губы опухли, одежда наперекосяк, джинсы расстегнуты, из них виден ещё не полностью опавший член. Он кладет ладонь на мою щеку, большим пальцем поглаживая кожу. Я осознаю, что он вытирает сперму. — Господи, — произносит он хриплым голосом, в котором явно слышится мягкость. А затем, вовсе не так мягко, но и не совсем обвинительно: — На ком ты тренировался? — Ни на ком, — честно говорю я. Он был не прав, когда сказал, что улучшить навык помогает практика или желание сделать приятно. Просто нужно сильно хотеть сделать это. Иметь что-то, что нужно доказать или что можно потерять. Однако он тихо фыркает, словно не верит мне. — Ни на ком, — повторяю я, не желая ругаться. Я подаюсь вперед и медленно провожу языком по головке его уже почти опавшего члена. Он резко втягивает воздух. Я касаюсь его кончиком носа, вдыхая его запах, а потом надеваю на него белье. Я встаю на ноги, колени немного дрожат, белье довольно неизящно болтается на ногах. Я тянусь за полотенцем, чтобы вытереть ладонь, покрытую спермой. Почему-то мне сложно смотреть ему в глаза, даже если я знаю, что из-за того, что теперь он видел, как стою перед ним на коленях, с его членом во рту, боже, что он видел меня таким и я позволил этому случиться, у меня внизу живота появляется какое-то теплое чувство. Когда мои руки чисты, я застегиваю его ширинку. Его дыхание всё ещё не восстановилось, и я чувствую взгляд его карих глаз на себе. Я застегиваю его ремень и провожу рукой по его паху, когда заканчиваю. Как и было. Снова всё идеально. Его член кажется немного тверже, чем секунду назад. — Лучше, чем в моих кодеиновых видениях, — шучу я, но ему, кажется, не весело. Я натягиваю свои боксеры обратно, приличия ради. Эта ситуация не должна быть неловкой. Он осматривает ванную, словно он только что резко пришел в себя. Его шея и щеки покраснели, и по нему прямо видно, что у него только что был оргазм. Его это расслабляет. Пустой пузырек от таблеток валяется у унитаза, и, хотя я знаю, что он пуст, мне хочется взять его. Но я не буду. Я пообещал ему. Он потирает лицо и смеется. Это не радостный смех, а отчаянный. Я не удивлен. Он всегда так делает: сначала проваливается в меня с головой, а потом снова отбирает у меня это. — Разве ты не должен подождать хотя бы минут пять, прежде чем начать жалеть об этом? — тихо спрашиваю я. Он смеется громче, качая головой. — Но я не жалею об этом. Не жалею. — Ну да. Ты просто притворишься, что этого не было. — Нет. — Он поправляет рубашку в попытке скрыть явные признаки произошедшего, но потом сдается. Взгляд его карих глаз встречается с моим. — Этого я тоже не хочу. — Почему-то его голос звучит как-то тоскливо. Он вздыхает и запускает пальцы в свои волосы. — Это было... Боже, то, что ты со мной творишь, нельзя описать словами. — Мое сердце мгновенно раздувается. В его взгляде появляется какая-то мрачная туча. — Я не жалею об этом, и это самое худшее. Я чувствую себя дерьмом, когда думаю, что я делаю с другими людьми. — Ты имеешь в виду Шейна, — уточняю я за него. В ванной будто бы становится холоднее. Шейн даже здесь. Он вездесущ. Вечное облако над всем, что мы делаем. — Не произноси его имя вот так. — Он словно обиделся за Шейна. — А как я должен его произносить? — Проебался здесь я. А не он. Он ни разу не сделал ничего плохого. — Я бы поспорил: он забрал себе то, что по праву принадлежит мне. — Чёрт, — он вздыхает, как будто теперь видит большую картину. — Ты, твои таблетки и твои сраные проблемы, и я снова здесь, чёрт. Что я делаю с Шейном? Опять? Я такой придурок. Ёбаный придурок. — Кажется, он слишком сильно беспокоится об этом. — Я же сказал тебе, что завязал с кодеином, — быстро говорю я, чтобы он не упрекал меня этим. — Сказал, но я даже не знаю, верю ли я тебе, — смеется он, и эти слова глубоко ранят меня. Ну конечно он может мне верить. Я — единственный человек, которому он должен доверять. — Мысль о том, чтобы... верить тебе. Довериться тебе, она пугает меня. — С чего бы тебя это пугало? — спрашиваю я, не понимая, мысль об этом никогда не приходила мне в голову. — Конечно она пугает меня, — говорит он, и это не ответ. Какой это уровень доверия? Он доверяет мне полностью, как никогда никому другому в своей жизни? Или же самую малость, как Шейну? — Слушай, я... Я сейчас правда сбит с толку. — Выглядит он так же. Он выглядит как человек, которого тянет в два совершенно противоположных направления. — Ладно, — успокаивающе говорю я. — Мне нужно разобраться. С тем, что я... чувствую и чего хочу, и... я чувствую себя хреново из-за того, что снова так поступил с Шейном. Я скучаю по нему, когда его нет рядом, понимаешь? Я скучаю по нему, — четко произносит он, будто по-другому я не пойму его, но я понимаю. Я скучаю по Келти каждый день. — И я... я скучаю по тебе. — Он замолкает и смотрит на меня, словно я мираж — стою в ванной в трусах бледно-желтого цвета. — Господи, я скучаю по тебе, — он тяжело выдыхает. — Я просто серьёзно сбит с толку эмоционально, и я просто не знаю. А теперь ещё и этот контракт с Columbia, и... — Но ты говоришь, что у меня есть шанс, — перебиваю я его, потому что именно так это всё и звучит. У меня есть шанс. — Я и ты, — слабо произносит он. — Как это вообще может сработать? — На удивление хорошо, — отвечаю я ему, внезапно полный возобновленной надежды. У меня есть шанс. Он здесь, не убегает, он признает это. Нас. — Можно мне тебя поцеловать? Мне очень хочется. — Нет. — Мы только что целовались и я отсосал тебе, но теперь мне нельзя поцеловать тебя? — Нет. — Какая-то у тебя ебанутая логика, — говорю я, даже не расстроенный, я просто ухмыляюсь, чувствуя легкость. Он смеется, но ему тяжело, я вижу это. Это выматывает его, сбивает с толку, не дает спать по ночам. Я понимаю, что ему плохо из-за того, что он разобьет Шейну сердце, но Шейн переживет это. Переживет. Он говорит: — Думаю, мне нужно взглянуть на всё это с другой стороны. — Да, точно. — Жизнь в туре всегда словно оторвана от всего остального, да? Не видно общей картины. — Согласен. — Может, я слишком часто киваю, но каждое слово, которое он произнесет между данным моментом и моментом, когда он, наконец, сдастся и станет моим, является словом, полным мудрости, которое я полностью поддержу. — У меня такое ощущение, будто я не знаю, что делаю. — Думаю, ты неплохо справляешься, что бы ты ни делал. Он смеется, и вот я очаровал его. Он полностью под моим контролем. Он мой. Весь... — Именно поэтому будет здорово встретиться с Уильямом, когда мы будем в Лос-Анджелесе, знаешь? Я могу на него положиться. Он всегда дает хорошие советы. Уильям? В смысле, тот Уильям Бекетт, который признался, что он гей, который терпеть меня не может, и последними словами которого в мой адрес в больнице после аварии было простое "Жаль, что ты не сдох"? Вот кто делится своими взглядами на то, кто более достоин: безупречный Шейн или презренный я? — ...Да. Здорово. Что ж. Мне конец.