***
Отец Джона приглашает всю нашу команду в гости к Уокерам, о чем, как я сначала подумал, он, скорее всего, пожалеет завтра. Однако я забыл, что Джон был в группах ещё с подросткового возраста, так что его родители привыкли к музыкантам: здесь есть и холодильник, полный холодного пива, и столько свиных ребрышек и куриных ножек, сколько вообще может съесть человек. Это неплохая перемена после полных наркотиков клубов — стоять в гостиной Уокеров и петь песни из нового альбома для племянниц Джона, пока его бабушка болтает с Батчером в углу. Но я переусердствую. Так всегда бывает с подобными вещами. Сначала меня просто слегка подташнивает, но вскоре мне становится настолько плохо, что мне приходится бежать в ближайший туалет. Меня рвет, я выплевываю всё, что съел, плохо пережеванные бесцветные куски мяса мертвых животных вперемешку с моей слюной. Меня прошибает холодный пот, затем появляется головная боль, и я сажусь на пол, дрожа, и принимаю ещё несколько таблеток кодеина. Они держат меня в строю. Делают меня приятно онемевшим. Иногда. За это приходится платить, что я охотно делаю. — Райан, у тебя там всё нормально? — снаружи доносится голос Вики. Она постоянно дышит мне в спину. — Отвали, — устало отзываюсь я. Слышу, как она фыркает. Мы с Вики всё чаще ссоримся. Я собираю силы в кулак, полощу рот и, в конце концов, выхожу из ванной. Тем временем, Одри организовала небольшую компанию, с которой она собирается пойти плавать в частном бассейне в паре кварталов отсюда, когда Джон совершил ошибку и сказал ей, что они раньше так делали, будучи детьми. — Пойдем пошалим, — улыбается она. — Дай только шляпу найду, — говорю я ей, потому что в Нью-Йорке я нашел одно из старых творений Жак, которое понравилось Одри — интересно, поладили ли бы они, будь они знакомы, — и эта шляпа была на мне, когда мы приехали, но потом я куда-то её положил. — Мы подождем на улице! — кричит она мне вслед, беря Гейба под руку и присоединяясь к остальным пловцам, которые рады вот-вот нарушить закон. Шляпу украла одна из племянниц Джона — думаю, она собиралась оставить её у себя, в качестве доказательства или чтобы нюхать её во время мастурбации, но я с легкостью возвращаю шляпу обратно, поскольку девушка начинает заикаться при виде меня. Краду чью-то пачку сигарет на выходе и машу тем, кто не пожелал отправиться на приключения. Я спускаюсь по ступенькам, когда слышу простое "Привет" и замираю на месте. Оборачиваюсь и вижу на крыльце Брендона, на нем кожаная куртка Шейна, он курит. Я надеваю шляпу, кивая в ответ. Не похоже на него — обращаться ко мне или признавать мое существование. — Идешь плавать с группой поклонников Одри? — спрашивает он и указывает рукой за лужайку, где меня ждут с десяток бунтарей. — Да, кажется, будет весело. Ты не идешь? Он качает головой. — Я собирался пойти прогуляться. Джон сказал, что тут есть парк неподалеку. — Райан! Пойдем! — кричит кто-то, раздается пьяный смех. — Это меня. Увидимся на... — Хочешь пойти? Я таращусь на него. — Прости? — Прогуляться, я имею в виду. Хотя, думаю, Одри — более веселая компания. — Он стряхивает пепел с сигареты, как ни в чем не бывало. Меня нетерпеливо зовут, голос Одри звучит громче всех. Он напрягает челюсть. — Так что? — Райан! — требовательно кричит Одри, я смотрю на нее, а потом снова на Брендона. Он смотрит на свою обувь. Одри смотрит на нас. Кажется, он напрягается. — Да. Прогулка. Конечно. Он поднимает взгляд, меня омывает волна тепла, когда его карие глаза встречаются с моими. — Хорошо, — говорит он, слегка улыбаясь. Хорошо. Прекрасно. Замечательно. Я машу Одри, показывая, чтобы они шли без меня. Кажется, она зла на меня, но она идет вперед, вся компания бросает взгляды в нашу сторону. Ну да, пофиг. Брендон слегка задевает мое плечо, когда проходит мимо, и я стараюсь контролировать разрастающееся чувство у себя в груди. Я следую за ним, идя с ним в ногу. Легкий ветер дует нам вслед в этот июньский вечер, донося до нас запах выхлопных газов. Это милый райончик среднего класса в пригороде, здесь тихо по ночам, потому что люди, живущие здесь, работают по утрам, а их дети не имеют привычку носиться, как угорелые. Он курит сигарету, пока мы идем в противоположном остальным направлению. Только мы вдвоем. — Где ты оставил своего парня? — Храпит на кровати родителей Джона, — говорит он, пожимая плечами. — Ему нужно отдохнуть. Не похоже, чтобы он сильно скучал по своему парню. Вместо этого он уходит в ночь со мной. Парк находится как раз за углом, он пустует в такое позднее время. Его окружают дома, в центре — игровая площадка. Мы бесцельно идем к ней, он садится на одну за качелей, докуривая. Это едва можно назвать прогулкой, и мне интересно, что им движет. Жалость? Внезапный приступ доброты, из-за которого он решил позволить мне ненадолго насладиться его компанией? Он замечает, что я смотрю. — Что? — Просто интересно, чего ты хочешь. — Ничего, — отвечает он, его тон звучит немного раздраженным. Он отталкивается, и качель плавно приходит в движение. Я сижу на другой и жду. Рано или поздно он скажет. Мне просто нужно запастись терпением. Вот что я продолжаю твердить себе: с ним мне нужно быть терпеливее. — Значит, второй концерт в Нью-Йорке отложили на август? — спрашивает он, и я киваю. — Это плохо. Сумасшедшая была ночь, да? — Я согласно мычу, пока он ходит вокруг да около. — И напряженная. Я переживал за вас с Шейном, когда вы застряли в том лифте. Об этом писали в газетах, не знаю, видел ли ты. "Райан Росс застрял в лифте во время отключения электроснабжения". — Да, Вики мне сказала. — Он переживал. Он только что сказал, что переживал. — Повсюду был хаос, даже в отеле. Я почти не помню, что сказал тебе тогда. В этом он один. Я помню каждое слово. Очередной отказ. Сколько ещё я смогу вынести? Но сейчас, два дня спустя, он захотел поговорить со мной. Он делает глубокий неровный вдох. — Ты спишь с ней? — Он спокойно смотрит на меня, но выглядит напряженным. — С Одри. Я сосредотачиваю взгляд на доске-качели, несчастно наклоненной в одну сторону. Она никогда не останавливается посередине. — А что? — Она всё ещё общается с кем-то дома. Так я и узнал, что Мэтт умер, когда это случилось. Когда я вижу её, то жду плохих новостей. — Если бы я спал с ней, это было бы плохой новостью? — спрашиваю я. Он снова отталкивается от земли, чтобы почти остановившаяся качель опять начала качаться. — Это значило бы, что ты говоришь одно, а делаешь другое. — Он медленно качается вперед-назад. — Как и всегда. Он не признает, что ревнует, но признает, что это его беспокоит. Может беспокоить. — Я не сплю с ней, — отвечаю я тихо и честно. — А если бы и спал, то это ничего не значило бы. — Я достаю сигарету, но у меня нет желания даже прикуривать. — Ты должен знать это. — Он должен. Я говорил ему это снова и снова. Однако он ничего не отвечает. — Всё ещё злишься из-за Гейба? Он выдыхает дым и горько смеется. — А ты как думаешь? — Ну да. Думаю, это мне так просто с рук не сойдет. — Я думал, мы договорились молчать об этом. Разве не это главное в интрижке? — спрашивает он. Мне не нравится слово "интрижка". Оно вообще никак не описывает то, что у нас было, даже самую малость. — Но Гейб не станет рассказывать Шейну, — продолжает он. — Я знаю, но это ничего не значит. — Он быстро почесывает нос. — Ну, думаю, я могу это понять. Если ты хотел с кем-то об этом поговорить. — Он опускает взгляд и смотрит на свою обувь в миллиметрах от земли. — Тебе повезло. — Повезло? — Да. У тебя есть хотя бы один человек, с которым ты можешь быть честен. Значит, он никому не рассказал. Все эти украденные дни, ложь, тайные встречи — всё это он оставил себе. До меня доходит, что он хотел бы, чтобы ему было с кем поговорить. С кем? С Йеном, которому я нравлюсь? С Уильямом, который ненавидит меня и обожает Шейна? Да и что бы он сказал этим людям? Меня наполняет дикое желание узнать, какими конкретно словами он описал бы это для них. — Ты можешь поговорить со мной, — предлагаю я. — О нас? — изумленно смеется он. А вот это слово мне нравится: нас, мы. То, как оно проскальзывает в наш разговор, и он даже не поправляет себя. Оно ещё не мертво. Не мертво. — Я так не думаю. — Он бросает сигарету и наступает на нее, его качель останавливается. Это не такая уж и безумная идея, чтобы он поговорил со мной о нас. Половина этой темы — это и есть я. Просто мы никогда не были из тех, кто разговаривает. Гадать и недоговаривать кажется более интересным. Более разрушительным. Он встает, качель начинает качаться сама по себе. Сначала я думаю, что мы продолжаем нашу прогулку, когда он делает шаг, но потом он останавливается. Я по-прежнему сижу на качели, вертя в пальцах незажженную сигарету. Он немного медлит, а потом говорит: — Извини. Что назвал это чушью. Я знаю, что тебя это разозлило. Я не могу знать... насколько сильны твои чувства. Я таращусь на него, потеряв дар речи. — Как ты можешь не знать? Он стоит на месте, пока облака ползут по полумесяцу, накрывая Брендона тенями. Что-то в его позе, в том, как он опускает голову, кажется таким ранимым. Словно я вижу новую его сторону, его ядро, которое я пытался увидеть месяцами. Я быстро встаю. — Брен... — Мне пора, — его голос дрожит. — У меня такое чувство, что мне пора. — Он неуверенно улыбается мне, пятясь назад. Я не иду за ним. Стою на месте. Он улыбается шире. — Мне нравится эта шляпа, кстати. Я касаюсь полей шляпы, пока он разворачивается, идя обратно к дому, в котором спит его парень.***
Вики выкрикивает мое имя с другого конца переполненного номера. Я только полузаинтересованно приподнимаю бровь в ответ, не желая прерывать наш с Патриком разговор о том, почему кларнет — недооцененный инструмент. Рядом с Патриком сидит девушка, симпатичная модель, с которой у него не было бы никаких шансов в реальной жизни. Он впитывает внезапно свалившуюся славу как губка, наслаждаясь ею, пусть это и пугает его. Что-то во всем этом напоминает мне Джо на рассвете The Followers, но я стараюсь об этом не думать. Вики пробирается к нам через толпу болтающих людей, извиняясь перед теми, кто стоит у нее на пути: музыканты из Чикаго, наши друзья, несколько журналистов, несколько группиз. Её волосы собраны в неаккуратный пучок, верный признак того, что она устала, потому что её волосы всегда лежат так, как она того хочет. Но не в этот раз. — Райан, нужно поговорить, — произносит она. Одри, до этого разговаривающая со всеми, материализуется сбоку от меня, радостно беря меня под руку. Вики смотрит на это розовое чудо так, словно это богохульство. — Наедине, — четко произносит она. Одри улыбается. — Ну что ты за жадина, постоянно хочешь держать Райана при себе. — Я его менеджер, — заявляет Вики и хватает меня за руку. Патрик смеется, улыбаясь мне взглядом. — Видимо, такова твоя судьба в этом мире — что за тебя сражаются красивые женщины, а? — Это точно, — ухмыляюсь я, по-дружески шлёпая Одри по попе, и неохотно ухожу с Вики. С ней не так весело, как с Одри. Единственное, чем Пит был хорош в качестве менеджера — он понимал, какой эффект производят женщины на музыкантов, которым хочется секса. Вики этого не понимает. Она направляется к спальне, в которой я засну, только когда будет восходить солнце. Концерт в Чикаго прошел хорошо, выступления плавно становятся частью рутины. Дальше в Европу, потом перерыв, а затем большой, даже огромный тур по Северной Америке. Сейчас же мы просто дразним людей, как выражается Вики. Это поможет набить цены на билеты или что-то в этом роде. Пусть она заботится о деньгах. Мы чуть не врезаемся в Грету и Батчера, которые целуются, их идеальная любовь кажется несноснее обычного, но я просто не могу возражать. Вики фыркает и открывает дверь в спальню. Мой взгляд останавливается на Брендоне в углу, он снова болтает с Джоном, и как раз в этот момент он поднимает глаза, и наши взгляды встречаются. Я останавливаюсь, сам того не осознавая. Произношу одними губами "Привет", потому что у меня не было возможности поговорить с ним весь день, я едва видел его из-за кучи интервью. Он слегка улыбается, в его глазах теплота. А не отторжение. Джон что-то говорит. Брендон тут же снова смотрит на своего собеседника, слишком часто кивая и говоря слишком быстро. Нервничает. Я бы забрал его с собой, если бы он позволил мне. — Это важно, — нетерпеливо произносит Вики, и я вздыхаю и неохотно плетусь за ней в спальню. Она закрывает дверь, пока я сажусь на кровать, ожидая, что сейчас мне начнут читать лекцию. — Ну давай поговорим, — я вздыхаю. Она кажется сбитой с толку. — Одри? — Нет, этот розовый комок тупости здесь ни при чем, — отвечает она. — Хотя я надеюсь, что она скоро уедет. Её не звали сюда на время всего тура, и... — Она скоро уезжает, да. — Теперь сбит с толку я. — Так о чем ты хотела поговорить? Она глубоко вздыхает, и только тогда я замечаю, какой напряженной и смущенной она выглядит. — О Брендоне. В этот же момент всё мое внимание принадлежит ей. Я не перестаю думать о прошлом вечере, в парке. Что случилось бы, если бы он остался? Может, он знал, что перестанет сопротивляться, и поэтому ему пришлось уйти? Я представляю, как мы сидим на наших качелях, наклоняемся друг к другу для поцелуя в парке, как два подростка. Я был бы не против. Пускай Шейн спит вечно, пока о его существовании не забудут. Пока не останусь только я. Брендон не интересует Вики, а теперь, когда она знает, что мы больше не вместе, он интересует её ещё меньше. — А что с Брендоном? — спрашиваю я, потому что Вики словно проглотила язык, что на нее не похоже. Она хмурит брови в недоумении. Внезапно у меня по позвоночнику пробегает холодок. — Вики, если ты сейчас же не скажешь мне, клянусь богу, я... — Я только что получила звонок от своего секретаря в Нью-Йорке. Он получил сообщение от Марка Рейнольдса, агента лейбла Columbia. — Мы... меняем лейбл? — спрашиваю я, не понимая, к чему она ведет. — Райан, они хотят Брендона. — Она смотрит на меня с совершенно серьёзным выражением лица. Я хмурюсь. — Что ты... То есть... Что ты имеешь в виду? Она начинает нервно ходить туда-сюда. — Они спросили, являюсь ли я его представителем. Что я должна сказать? Я едва с ним разговариваю. У меня нет времени быть его представителем! Мне нужно расширять свою компанию, назначить для него кого-нибудь другого. Нужно так и сделать. Ты мог поговорить с ним об этом, да? Господи! Я даже не слушала демо-запись! Я думала, что ты просто балуешь своего мальчишку, а теперь оказывается, что... — Она смеется, качая головой. — Что его хочет Columbia. Я сижу, совершенно не двигаясь, во время её внезапной речи. Демо-запись Брендона и её распространение практически вылетели у меня из головы, поскольку мы расстались, и у меня вышел альбом. Да и Брендон не спрашивал об этом, так что... Нет, если я пытался строить из себя рыцаря в сияющих доспехах, сказав, что я разошлю его запись во все крупные компании, а потом ничего ему не сообщил, то Брендон решил, что ничего не вышло. Если ему и приходило в голову спросить, он не стал бы. Он, наверное, думает, что ничего не получилось, что его запись валяется у кого-то на столе под сотней записей получше. Columbia не связывается с кем попало. Точно не с теми, кого никто не знает, как Брендона. Нет, они считают, что сначала нужно вызвать ажиотаж и набрать поклонников — у Брендона нет ни того, ни другого. Только талант. Я знаю это. Я знаю это, конечно же я... Но то, что это заметили и другие, это... — Что значит "они хотят его"? — тихо спрашиваю я. Глаза Вики светятся. — Контракт с лейблом! Реклама! Ты же знаешь, что они из кого угодно могут сделать звезду, если захотят вложиться в это — посмотри на Брюса Спрингстина! Columbia вложили в него дохрена денег, и теперь у него туры по всему миру! Чёрт, это мог бы быть Брендон. — Она смеется, словно не верит, что следующий Брюс Спрингстин был у нее под носом всё это время. Я не... Я не знаю, что должен чувствовать. Вики радуется, когда у нее наконец получилось всё это осмыслить. Не думаю, что это получается у меня. Брендон ведь никто, так? Он был официантом, парикмахером, барменом, роуди, техником и бог знает кем ещё, но он никогда не был музыкантом. Он умеет играть не хуже меня, конечно, но он всегда был слишком занят, стараясь прокормить себя, чтобы делать карьеру в музыкальной индустрии. Потому что нужно быть высокомерным, чтобы хотя бы допускать, что ты сможешь зарабатывать на жизнь, играя на гитаре. Чёрт, для этого нужно быть высокомерным. Брендон слишком хороший для этого. А я — нет. Так что, возможно, это его шанс стать кем-то. Он ещё не знает этого, что он станет кем-то. — Блять, он получит контракт с лейблом, — выдыхаю я, мои внутренности немеют. — Но... Это не обязательно пройдет успешно. Может, ничего не выйдет. Он не стопроцентно станет суперзвездой. — О, но он ведь такой милашка, — восторгается Вики. — Я приведу его в порядок, и он станет прямо-таки сердцеедом. Приятная улыбка, красивые губы, милая попка... Нам только нужно будет скрывать его ориентацию. Он мог бы быть кем-то вроде Боуи, чтобы никто не знал, с чем он вообще спит. Загадочность может быть сексуальной, знаешь ли. Такое можно продать. — Она бесцельно смотрит в одну точку, представляя себе всё это. — Боже, всем будет плевать, что за музыку он исполняет, если её правильно продавать, — она улыбается. — Прекрасно! Это прекрасно! Чёрт возьми, Райан, я и не знала, что ты умеешь находить таланты. — Да. — Я знал, что он хорош. Конечно же, я знал. — Можно я... — Почему-то у меня пересохло в горле, и я с трудом сглатываю, начиная сначала. — Можно я расскажу ему? Я хочу сам ему рассказать. Если можно. — О, да, я поэтому и рассказала тебе сначала. Тебя он выслушает, а ещё ему теперь понадобится менеджер. У тебя над ним полная власть. Боже, мы могли бы это использовать! Объявить его, как твою находку! Протеже Райана Росса! — Она опять смеется, я не видел её в таком хорошем настроении уже несколько месяцев. — Господи, мне нужна сигарета и хороший секс, и тогда этот вечер будет идеальным. — Я достаю из кармана сигареты для нее. Она морщит нос. — Не эти ментоловые. Они гадкие. Но ты скоро поговоришь с ним, да? Сегодня? — Завтра, — отвечаю я и вижу, что её это не устраивает. — Завтра, — повторяю я, и она слегка вздыхает. — Ладно. Мне всё ещё нужна сигарета. Настоящая. — Она улыбается мне и выходит, оставив дверь открытой. Болтовня становится громче, пока она растворяется в толпе. Я сижу на кровати и... ничего не чувствую. Я рад за него. Конечно. Естественно, я рад за него. Чертовски рад. Он будет так счастлив, когда я расскажу ему. В конце концов, я могу стать рыцарем в сияющих доспехах. Он узнает об этом. А потом он уйдет и отправится в тур по всему миру. Я не буду нужен ему. Я потеряю его. Я бросаю пачку сигарет через всю комнату, но даже не из-за злости. Из-за расстройства. Без причины. Блять. Блять, блять, блять. Внезапно у меня появляется ощущение, будто стены оседают, и из комнаты выкачивают кислород; возвращается тошнота. И головная боль. Постоянно эта чёртова головная боль. Я достаю пузырек с таблетками, который в последнее время всегда ношу с собой в кармане, но он легкий, слишком легкий, и внутри ничего нет. Прекрасно. Просто прекрасно. Замечательно. Мои ноги несут меня обратно в гостиную и к двери, я качаю головой в ответ людям, которые пытаются остановить меня, чтобы поговорить. Не сейчас. Не сейчас. Лифт едет слишком медленно — и я больше не доверяю этим проклятым штуковинам, совсем, — поэтому я иду к лестнице. Охранник, стоящий между лифтом и дверями перед лестницей, узнает меня, его глаза расширяются, но я просто прохожу мимо, не отвлекая его от бессмысленной работы — охранять девятый этаж от фанатов, смотреть, чтобы незваные гости не донимали известных людей. Мои шаги отдаются эхом, пока я спускаюсь, этаж за этажом, быстрее, быстрее, пока ступеньки не заканчиваются. Фойе большое, огромное — как и во всех отелях для богачей, — но пустое в это время ночи. Уставший рецепционист разговаривает с молодой девушкой, пока я иду к нескольким диванчикам в темном углу, желая несколько минут покоя. Когда я подхожу, то понимаю, что кто-то уже занял выбранный мной диван, он курит сигарету, ссутулившись. Я падаю на диван рядом с ним. — Можешь одолжить мне сигарету, приятель? — спрашиваю я, жалея, что оставил свои ментоловые, которые украл из дома родителей Джона. Парень — это парень, юноша, — вздрагивает и смотрит на меня. Его длинные вьющиеся волосы напоминают мне Джо, но его кудри светлее. — Райан, — говорит он с придыханием. Его глаза расширяются, он берет сигарету в руку. Смотрит в сторону рецепции, и я смотрю туда же, на девушку. Его рот открыт, словно он хочет что-то ей крикнуть, но не может. — Хорошо, у вас есть Джордж Росс? — спрашивается девушка. — Нет, — вздыхает рецепционист. — Джордж Смит? — Нет. — Росс Райан? — Нет. Бога ради, ты что, не знаешь имени своего отца? Выкрик "он здесь!", кажется, застрял у парня в горле. — А, — произношу я, откидываясь на спинку дивана, чтобы спрятаться в тени. — Немного неловко получилось. — Я протягиваю руку, и парень удивленно смотрит на меня, а потом резко приходит в движение и передает мне сигарету из пачки в его нагрудном кармане. — А зажигалку можно? — спрашиваю я, плотно зажав сигарету между губами. — ДаконечноРайанконечноже. Извини. Извини, это было очень грубо. Чёрт, прости. Я беру его зажигалку и прикуриваю, пока он продолжает извиняться, с каждой секундой выглядя всё больше напуганным. — Не волнуйся, — говорю я ему, и он кивает и извиняется снова. Ему хватает ума стыдливо засмеяться. — Я... Я был на о-обоих ваших концертах в Чикаго, я не... не думаю, что ты меня узнаешь, ты как-то дал мне автограф в 73-ем, у меня тогда другая прическа была, более, типа, растрепанная, что ли, но лак для волос творит чудеса, и боже, у меня столько вопросов, которые я всегда хотел тебе задать! — Он протягивает руку, в его глазах светится надежда. — Я Сиски! Я жму ему руку. — Райан. — Поверь мне, я знаю, кто ты! — говорит он, всё ещё изумленный. — Ты поэт. Поэт. Я хотел... А новый альбом, он такой чувствительный. Когда я впервые услышал, как ты поешь "We’re still in hiding, the only place you’ll ever let us know*", и вся эта энергия, злость, я просто... Боже, у меня не было слов. У меня нет слов. Чёрт, — он быстро потирает лицо. Я забываю о своей сигарете. — Ну, раз ты так хорошо его знаешь, — говорю я, желая добавить имя парня, но понимаю, что уже забыл его, — как ты думаешь, Джордж Смит стал бы... саботировать мечту того, кто очень для него важен? Он моргает. — Но зачем ему... тебе это делать? — Из-за эгоизма. — Нет. Нет, конечно нет, — спешно произносит он, внезапно волнуясь ещё сильнее. — Из-за страха. — Он ничего не боится. Он не... Ты ничего не боишься. Разве ты не знаешь, кто ты такой? — Его голос звучит потрясенно. Я смотрю на девушку у стойки; рецепционист угрожает ей, говоря, что вызовет охрану, если она не покинет здание. — Я Бойд Кастро. — Я быстро потираю нос. — Спасибо за сигарету, парень. Он смотрит на меня большущими глазами, пока я встаю и иду прочь. — Не за что.***
— Он тебя хочет. Точно, поверь мне. — Да, то, как он держится от меня подальше, явно говорит об этом, — устало отвечаю я. Работа Одри — сделать так, чтобы я чувствовал себя лучше, поэтому она, наверное, скажет что угодно, лишь бы добиться нужного эффекта. Мы смотрим в потолок, вместе лежа на кровати в номере; мы ещё толком не начали этот день. На тумбочке у кровати лежит недоеденный круассан, оставшийся после неудачной попытки позавтракать. Мы оба в нижнем белье и всё ещё сонные. — Он ревнует, — говорит она, а я фыркаю. — Ну же, дома у родителей Джона? Он ревновал. Мы с ним относительно дружелюбны друг к другу, потому что нам есть чем шантажировать друг друга, но поверь мне, Брендон точно меня недолюбливает, когда видит нас вместе. Я знаю, как работают отношения. Он с тобой играет. — Играет? — Сравнивает вас с Шейном, составляет список плюсов и минусов. Он не может просто сдаться, — она смеется. — Нет-нет, это всё испортило бы. Он проверяет тебя. Тебе нужно просто потерпеть и всё. Скоро он сам упадет в твои объятия. — Замечательно. Ничего не делать. Прекрасный совет. — Я тяжело вздыхаю. — Но что потом? Упадет он в мои объятия, и что тогда? Знаешь, со сколькими хорошими музыкантами я дружу? Ни с одним. Ни с одним, потому что успешные музыканты слишком, блять, заняты. Она ничего не говорит какое-то время, просто мыча. — Ну, может, он мог бы поехать в тур с тобой. Быть у вас на разогреве. Ладно тебе, это контракт на запись, а не ссылка. — Она наклоняет голову в мою сторону, её волосы падают на подушку. — И ты забываешь, что он хочет быть с тобой так же сильно, как и ты. Вы найдете способ быть вместе. — В нашем маленьком сказочном мире, которого не существует, — говорю я, потому что мне пока что нужно оставаться циником. Притворяться циником. Как может одна только его улыбка значить так много, давать мне надежду? Он полюбит меня за то, что я получил для него контракт. Конечно. Может, я должен считать это чем-то хорошим, чем-то, что я смог сделать для него, а Шейн — нет. А ещё то, что Вики сказала об ориентации Брендона, это значит, что его отношения с Шейном придется скрывать. Как бы это прошло? Стало ли бы это последней каплей для них? Может, этот контракт — это хорошо. Ну и, конечно же, Райан Росс и The Whiskeys возьмут его с собой в тур, будет много сияющих огней, и мы будем смеяться на задних сидениях лимузинов. Но кое-что, называющееся "жизненный опыт", подсказывает мне, что всё закончится не так. Это ужасный бизнес. Он вел ужасную жизнь, так что он, скорее всего, справится. Он не балованный. А ещё он заслуживает перерыв. Правда. Так что Одри права. Я могу превратить это в победу, кто-то из компании Вики станет его менеджером, и мы сможем сделать так, чтобы он остался рядом, будучи благодарным и нашим. И он будет улыбаться мне с теплотой в глазах, и я буду пробиваться вперед дюйм за дюймом, пока больше не будет никакого соревнования между мной и Шейном, пока не наступит день, когда я буду очевидным выбором. — Только представь широченную улыбку на его огромных губах, когда ты ему расскажешь, — говорит Одри. — Он выиграл эту чёртову лотерею благодаря тебе, так что просто напомни ему, что ты его самый влиятельный друг. Теперь он будет благодарен тебе по гроб жизни. — Я не думал об этом в таком ключе. — А стоило бы, так что улыбнись уже наконец. — Он тыкает меня в голый бок, и я отталкиваю её руку, смеясь. — Она улыбается. — Вот так. Вот это улыбка. — Она выгибает шею, чтобы посмотреть на часы на тумбочке. — У меня два часа до отъезда. Я правда не хочу уезжать. — Так не уезжай. — Я должна. Уехала, ничего никому не сказав. Просто вся эта реальная жизнь немного надоела, а теперь мои разозленный муж и требовательный семимесячный ребенок думают, куда же я, нахрен, пропала. — Она вздыхает и слегка заматывается в одеяло. Я скрываю свое удивление. — Но мне нравится это. Притворяться. Вот что мне всегда нравилось. Запах гостиничного постельного белья, как в больницах, и яркие-яркие огни на сцене. Я протягиваю руку, чтобы коснуться её волос, мои пальцы медленно перебирают её розовые пряди. Я ничего не спрашиваю. Мы, музыканты, всегда такие эгоистичные — нас интересуем только мы сами. Она об этом знает. Это было всего лишь увлечение, шанс забыться. Она приподнимается на одном локте. У нее на щеках пятна от туши, маленькие черные крапинки. Она вскидывает брови. — Хочешь хотя бы минет? Я задумываюсь. — Конечно. Было бы неплохо. Она заправляет волосы за уши и ухмыляется. — Назовем это поцелуем на прощание.