Эти жаркие шумные барселонские ночи

А через несколько дней, после банкета в честь взявшего золото Гран-При Юры Плисецкого, Отабеку звонит друг. Раннее утро, он ещё не до конца проснулся и валяется в кровати. В голове — обрывки снов, где он стоит на пьедестале вместе с Юрой, на одном уровне, и больше никого. Они вручают себе золотые медали и вешают их друг другу на шеи, глядя при этом в глаза, а Юра целует его в щёку. И прижимается так тесно-тесно. И это ещё самый невинный сон из всех, что когда-либо снились Отабеку. Бывало ещё и не такое, с участием его и Юры. Он вспоминает вчерашнее до одури счастливое юрино лицо после награждения, его слёзы по телефону позже, после банкета. И как долго Отабек потом не мог уснуть, вспоминая его всхлипы, намешанные со смешками. У Юры была натуральная истерика, и он звонил, чтобы поделиться. А Отабеку потом хватило минуты, чтобы кончить в сомкнутый кулак с отголосками охрипшего голоса Юры в ушах. Он всё ещё не извращенец? — Бек, ты там уснул? Кажется, он и в самом деле уплывает в воспоминания о вчерашнем, и прослушивает, что ему говорили. Чингиз, его старый дружбан ещё со школы. Они вместе ходили на каток, но у Чингиза не пошло катание, и он занялся музыкой. Собрал свою группу, у них даже фанаты появились на местном уровне. А когда Отабек переехал в США, тот отправился вместе с ним в надежде раскрутиться, познакомился с продюсером и неожиданно обрёл популярность. Отабек уже тогда увлёкся сведением музыки и баловался в свободное время, миксуя популярные мелодии на стареньком микшере. И когда Чингиз услышал, что из этого получалось, позвал его в свою группу. Отабек понимал, что выступать постоянно не сможет. Но с тех пор научился многому, познакомившись с известными ди-джеями, и даже заработал славу в узких кругах, где не особо шарили в спорте и фигурном катании в частности. — Прости, ещё не проснулся. Что ты говорил? — Загулял вчера что ли? Прости, поздравлять не буду, но ты был лучший, чувак, мы все смотрели. На показательных тебя увидим? — Обязательно. — Круть! Я чего звоню-то. Пошли сегодня покрутим колёса*? Я выступаю в El Poblenou, его держит один мой хороший знакомый. Отабек вспоминает, нет ли у него планов на сегодня. Только если готовиться к показательным, но там можно особо не напрягаться. Пообщаться с Юрой, когда тот проснётся. Подрочить на Юру… — Звучит заманчиво, — он даже не сразу соображает, к чему это относится. — И будет так же, — воодушевляется зато Чингиз. — Тебя тут кое-кто ждёт и скучает. Киру помнишь? Привет тебе передаёт. На заднем фоне слышится возмущённый девичий визг: — Чин, ты охренел совсем?! Отабек вздыхает. Неугомонные друзья уже не раз пытаются свести его с кем-то. Каждый раз новые знакомства оканчиваются одним и тем же. Не то, чтобы у Отабека никогда ничего не было с девушками, или парнями, он не монах. Но уж слишком в голову въелся один строптивый парень, не дающий ему покоя даже в снах уже несколько лет. Моменты отчаяния из-за недостижимости мечты бывают у всех, вот и он срывался. Отабек прощается с Чингизом до вечера и собирается провести день, подбирая музыку для сета. И думает, удастся ли незаметно улизнуть из отеля. Он, конечно, уже большой мальчик и у тренера отпрашиваться не надо. Но вдруг искать будут? Кое-кто, например. Он не хочет ничего скрывать от Юры, но вдруг он попросится с ним? Они вяло переписываются, потому что Юра не выспался и ещё собирается проспать до вечера, а потом Отабек ярко с оттяжкой отдрачивает в душе на воспоминания из снов, там, где под закрытыми веками фантазии рисуют ему, как глубоко Юра принимает или заглатывает его член. В инстаграм он не лезет, зная, что зависнет на известном профиле, и тогда из душа можно вообще не вылезать. А ближе к вечеру переодевается в любимую худи вместо свитера, джинсы, изрезанные на бёдрах, и выходит из номера. Ища в контактах номер Чингиза, чтобы сказать, что выезжает, выходит из-за угла и влетает со всего маха… естественно, в Плисецкого, идущего из бара с бутылью воды. — Привет, а ты куда это такой… — «красивый», мысленно почти слышится Отабеку. Юра разглядывает его толстовку под курткой, и он чувствует себя немного голым под его заинтересованным раздевающим взглядом, которым тот окидывает его ноги. Врать смысла нет. Отабек так не хочет этого разговора, а ещё он понимает, как соскучился по Юре за целый день. Выглядит тот заспанным и по-уютному милым. — Привет, Юр. Я в клуб развеяться. Мой друг сегодня выступает тут недалеко. — Круто, а мне можно с тобой? — тут же загораются восторгом юрины глаза. Ненадолго. — Юр, — сникает Отабек. — Ну ты же знаешь. Нельзя. — Ой да ладно тебе, — беспечно машет тот рукой, — я только одним глазком, никто не заметит. Я же не собираюсь пить. Отабек молчит и смотрит в полные надежды юрины глаза, в которых можно увидеть, как потихоньку она угасает. — Юр, я не могу, ты же сам прекрасно всё понимаешь… — Да понимаю-понимаю, — угрюмо бурчит Юра. — Никому не хочется связываться с малолеткой. — Я уже связался, — так тихо, что сам еле себя слышит, произносит Отабек. — Чё? — Я обещаю тебе, мы сходим с тобой… — Да-да-да, обещания-обещания! Юра смотрит в сторону, цокнув языком и скривив губы. Покусывает изнутри щёку. Но почему-то не уходит. Не посылает нахуй, как послал бы уже любого, посмевшего отказать ему. Отабек ещё ни разу ни в чём ему не отказывал. Ночью на байке? Легко, только Якова предупреди, что со мной, он отпустит. Разговоры до утра, кто первый вырубится? Да кому нужен этот сон? — Юра. — М, — мычит тот, не поворачиваясь, ковыряет уголок этикетки с бутылки. Отабек трогает его за плечо. — Я свои обещания выполню, клянусь. — А чё ты там будешь делать? Девок клеить? — подозрительно косится Юра. Отабек смеётся, а сердце так и заходится в бешеном ритме, подпрыгнув и застряв под кадыком. Ему кажется, или его, правда, ревнуют? — Какие девки, Юр? — А сказать хочется «Мне не нужен никто, кроме тебя». Тот уже открывает рот, чтобы ответить, но наверно, понимает, что это будет лишним. Хотя Отабек бы послушал ещё ревнивого Юру. Но он не будет подкалывать парня. Плисецкий вздыхает и, кажется, смиряется. Слишком быстро как-то, но Отабек уже опаздывает и не обращает внимания. Юра стрясывает с него обещание дать послушать потом его сет, и Отабек уходит, не обернувшись, к стоянке, где припаркован арендованный байк. Клуб встречает его знакомой дрожью, распространяющейся по венам, едва только Отабек переступает порог. Низкие частоты сотрясают тело, музыка словно пульсирует в груди вместо сердца, и его несёт по волнам неровно дёргающейся толпы. Сейчас и он раскачает этот танцпол. Знакомая тусовка, приятные люди окружают его, привычные знаки приветствия, объятия сыплют со всех сторон. Он перестаёт быть фигуристом Отабеком Алтыном, занявшим четвёртое место на ФГП. Сегодня он тот, под чью музыку будет двигаться народ. На один вечер он забудет, кто он, хотя вряд ли сможет выкинуть из головы умоляющие зелёные глаза. Чингиз приветствует его тепло, передаёт ему слоны*, какие-то девушки маячат сзади, и вроде даже Киру смутно узнаёт, но сегодня его интересует только музыка. Хочет забыться и отвлечься, не думать о том, что не получил заветной медали, о том, кого оставил одного в гостинице. Ничего, он точно знает, однажды они поднимутся на пьедестал вдвоём. И они вместе это отпразднуют. Отабек не знает, сколько проходит времени, он весь взмок, дёргаясь и танцуя под свою музыку, выкрикивая слова из песен. Словно выпустив на волю зверя и отдавшись первобытным инстинктам. Перед глазами только мельтешащие поднятые руки, высвеченные лучами стробоскопов в сюрреалистическом танце, сотни пар глаз устремлены на него. А потом Отабек поднимает голову, и когда пульсирующее «смерть эпилептика» мигание прекращается, на мгновение луч прожектора высвечивает у стены знакомый овал лица в обрамлении светлых волос и капюшона, надвинутого на самые глаза. Всего секунда — но её хватает, чтобы жара, в которой плавает Отабек, резко сменилась ледяным душем. Он закольцовывает трек на рипит и скидывает наушники на шею, смотрит в то место, уже утонувшее в темноте. Рыщет глазами по танцполу вместе с лучом, надеясь, что показалось. Молясь, чтобы нет. И видит. Юра появляется, как призрак, стоит совсем близко, в самой гуще толпы, под стойкой с микшерами. Смотрит на него снизу исподлобья, завесившись чёлкой и сунув руки в карманы. Прожектор исчезает и тут же выхватывает его ярким пятном из темноты снова и снова. Его толкают со всех сторон, но он не двигается. Не танцует. Просто стоит и смотрит прямо в глаза Отабеку, примораживая на месте. — Всё в поряде? Отабек! Эй, чувак! Он вздрагивает от ора в ухо. Чингиз хмуро кивает на монитор. Да, всё просто заебись, только у тебя в клубе несовершеннолетний, с которым я хочу потрахаться больше всего в жизни, а, ну и ещё нас всех посадят. Отабек наклоняется к его уху: — Через минуту сменишь меня? — Не вопрос! Сейчас вернусь! Отабек находит глазами никуда не уходившего Юру и кивком указывает ему на дверь сбоку. Там техническое помещение и никто не ходит без необходимости, и значит, можно поговорить без свидетелей. Только Отабек ещё не придумал, о чём он будет разговаривать с Плисецким без свидетелей. Как его незаметно выдворить из клуба, чтобы Юра не обиделся? Юра переводит взгляд туда, куда показал Отабек, возвращает его обратно и кивает. Отабек опускает глаза и ждёт, когда вернётся Чингиз. Передаёт ему управление и слоны, и тот кричит в микрофон, чтобы все пошумели в честь его друга, игравшего для них, чтобы он вернулся. Толпа одобрительно ревёт. И махнув рукой, Отабек исчезает за ширмой позади пульта, направляясь в коридор, откуда попадает в техническое помещение. Здесь не так громко, слышны только низкие биты, долбящие по мозгам. Его уже поджидает Юра, стоя боком к нему и подпирая спиной стенку. Всё так же с руками, сунутыми глубоко в карманы толстовки. С надвинутым на лоб капюшоном, из-под которого торчат пряди длинных волос и вздёрнутый нос. А ещё он в невообразимо сексуальных джинсах. Выглядывающие из больших дыр на них коленки смотрятся так трогательно. И вместе с тем так призывно. Отабек переводит дыхание, успокаивает сердце. Отлипает глазами от голых коленок. — Юра, что ты делаешь? Я же тебе сказал. — Я помню. Мне всё равно. Голос у Юры тихий и спокойный. Это немного пугает. И он всё ещё не смотрит на Отабека, разглядывая свои кеды, красные в чёрные пятна. Отабек подходит сам и встаёт напротив, прислонившись к противоположной стенке. Помещение узкое, и расстояние между ними — протяни руку и коснись. Юра косится на его живот, но выше глаз не поднимает. — Юра, если тебя увидят, неприятности будут не только у тебя. — Почему? — А ты не понимаешь? И вот тогда Юра поднимает почему-то красные глаза с огромными зрачками, рот кривится, и он зло выплёвывает. — Да блядь, Бека, ну хоть ты не тычь в меня моим возрастом, и так тошно! Заебали все! Юрочка, тебе ещё рано, ты ещё слишком мал, не дорос. Ага, а как четверные ебашить по сто раз на тренировке, так Юрочка, давай не ленись, ты большой мальчик, справишься, не ной, блядь. С-суки. Он натурально сплёвывает на пол и вытирает рот рукавом толстовки. Отабек делает шаг и берёт обеими ладонями за его затылок, притягивает к себе, и тот сразу обмякает, как котёнок, которого взяли за шкирку. Они соединяются лбами, и длинные волосы щекочут лицо Отабека, он видит трепещущие ресницы, приоткрывшиеся словно для поцелуя глянцевые губы. А дыхание, ставшее прерывистым, то ли от близости, то ли ещё от чего… с привкусом алкоголя. Отабек хмурится и отодвигается, вглядываясь в расширенные, как под синтетикой, расфокусированные зрачки. — Юра, ты что… — Вопрос, явно очевидный, едва не срывается с языка. — Какого чёрта? — Да всего лишь одно пиво, успокойся, — Юра не смотрит в глаза, — не пьяный я, просто на голодный желудок… — Где взял? — Меня угостили, — довольно лыбится Юра. — Кто? А если ему в алкоголь подмешали чего? Отабек сам не узнаёт свой голос, а ладони сжимают виски Плисецкого. Ему плохо становится, стоит только подумать, случись что с его Юрой. Тот морщится и выдирается из тисков. Мягкие пряди проскальзывают между пальцев. Юра откидывается на стену позади и дерзко глядит в ответ на суровый взгляд Отабека из-под полуопущенных тяжёлых век. — Ой ладно, всё, спиздил я его, блин, отстань! Ну Бека, не читай мне морали. Или погоди, — взгляд его меняется в секунду с раздражённо-пьяного на пьяно-игривый, — ты что, приревновал меня? Да? Отабек опускает голову, оперевшись рукой в стену сбоку от юриной головы, стоя слишком близко так, что его ведёт от жара и запаха нетрезвого Юры. По хорошему, его бы сейчас за шкирку выпинать из клуба через выход для персонала, поехать с ним в гостиницу и отпаивать водой с лимоном, пока не поздно. Так какого чёрта он всё ещё стоит тут и не может оторваться от Плисецкого? — Меня что, не могут угостить? — видимо, понимает его молчание по-другому Юра, пытаясь убрать мешающиеся волосы с лица. Получается не очень, и рукой он задевает свесившиеся волосы Отабека, до этого уложенные назад. — Я вроде ничё такой. Симпатичный. Ну хоть чуть-чуть, а? Я ж не собирался с кем-то трахаться за мохито. Он хихикает, а потом вдруг громко икает и, испугавшись, зажимает себе рот. Отабек поднимает голову и молчит, глядя на сопящего Плисецкого. Свободно повисшую вдоль тела руку так и тянет неведомым притяжением обнять его, провести по боку, сунуть под толстовку и потрогать. Там наверняка пылающая мягкая кожа, и хочется снять с Юры одежду, чтобы убедиться. Отабеку и самому жарко в плотной худи, даже за пультом было не так. Он собирает волю в кулак. — Юра, владелец клуба — знакомый моего хорошего друга, и если узнают, что здесь пьяный несовершеннолетний, их прикроют сразу же. Здесь с этим очень строго, штрафом не отделаешься. Как ты не поймёшь? — А, — пристыженно сникает Юра, убрав ладонь. — А я-то думал… Ой, то есть, бля… Я не хотел это вслух говорить… Блядь, я и это тоже вслух сказал? Вот я еблан. Он совершенно теряется и съезжает по стене вниз на задницу, пряча лицо в коленях и закрывая голову руками, словно защищаясь от ударов. Отабек смотрит на него беспомощно, а потом садится на корточки напротив и кладёт руку на его макушку. Убирает юрины ладони, стаскивает капюшон и приглаживает непослушные волосы, любуясь, как отражается в них неяркий свет. — Юра-Юра, — вздыхает он, — что мне с тобой делать? — Любить, — всхлипывает в колени Юра и испуганно поднимает плечи, ещё сильнее сжимаясь. Отабек улыбается и гладит парня по голове, задевает уши, замечая, как тот отзывается на ласку и тянется за его рукой. — Я и так тебя люблю, — отвечает Алтын. И будь что будет. — Ты это говоришь, чтобы я отъебался, да? — Звук приглушён, слышится всхлип. — Я тебе никогда этого не прощу. А девчонки тащатся все. У тебя столько классных друзей, я тебе и не нужен вовсе. Отабек качает головой, не сразу въехав в этот бред, что скомкал тот всё в кучу. — Ну что ты говоришь такое, глупый? — Да ты хоть знаешь, на что я пошёл? — Юра выглядывает из-за коленей, блестя глазами. — Я заманил Якова к Лилии в номер под предлогом, что она хотела от него что-то, а ей написал с его телефона, типа что надо поговорить, и я даже не представляю, чем там всё закончится, и не хочу знать. Но завтра точно пизды вломят оба, тем более они ещё не знают, что я изменил показательное. Отабек хмурится, переваривая информацию. А Юра говорит всё громче и эмоциональнее: — Я просталкерил всех твоих друзей, нашёл каждого в инсте, каждого, понимаешь? Выбрал тех, кто ди-джей, и этот твой Чингиз вдруг постит фото. Чёрный силуэт на фоне этих огней там на заднем плане, но я сразу узнал тебя. Не зная испанского, добрался сюда, чудом проскочил на входе, там фейсконтрольщик ебланил, и я с какими-то людьми зашёл. Спиздил у кого-то пиво. А потом увидел тебя, и ты был… просто охуенным. Ты знаешь, когда человек занимается любимым делом, он горит, и это заметно. Ты так же катаешься, горишь на льду, и слепые те, кто говорят, что ничего за этим не стоит, я-то знаю, какой ты можешь быть. И байк водишь как нехуй делать, это у тебя в крови, прирождённый гонщик, как одинокий волк, я не знаю. И здесь ты тоже на своём месте. Ты там, за пультом, стоял такой, крутил свои пластинки, двигался так, под свою музыку, на расслабоне, не похожий на себя, но всё же это ты. В своей стихии… Отабек смотрит на него, слушает и не понимает ни слова, глядя в эти горящие зелёным ведьминским огнём глаза. В голове шум, и вокруг словно всё испарилось. А потом Юра резко поворачивает голову в сторону, откуда Отабек пришёл, и хватает его за худи. — Бека, сюда кто-то идёт, — шепчет он. Алтын прислушивается, как будто звук внезапно включили. Быстро поднимается, попутно хватая за одежду Юру, и тащит его за угол, где тупик и свалены инструменты. Если запалят здесь, то всё. Юра путается в длинных ногах и едва не падает, хватаясь за него. Отабек приваливает его к стене, встаёт напротив, закрыв своим телом, и прижимает палец к своим губам, другой рукой упершись в грудь Плисецкого. Не дышит, улавливает заинтересованный юрин взгляд на своих губах, убирает палец и поворачивает голову в сторону шагов. Слушает, но тут Юра под ухом снова икает, и Отабек шипит и быстро зажимает ему рот ладонью. Снова прислушивается, стараясь не обращать внимания на то, что их бёдра тесно прижаты друг к другу, и сквозь прорези чувствуется оголённая до нервов кожа, а колено Отабека упирается в юрин пах. Не обращает он внимания и на то, что Юра практически не дышит, а ладонь, заткнувшая его рот, становится влажной. Не замечает периферическим зрением, что Юра не сводит с него шальных глаз. И усилием воли Отабек заставляет свой член не вставать. Но получается плохо, потому что он чувствует собственным бедром, как встаёт у Юры. И это ёбаный пиздец. Некто проходит мимо, не заглянув в их закуток, и Отабек, наконец, выдыхает и поворачивает голову к Юре, чтобы посмотреть в глаза. Лучше бы этого не делал. В этом влажном взгляде всё, на что не хватает смелости у Отабека. Достаточно, чтобы решиться, наконец, самому. А ещё губы Юры, кажется, целуют его ладонь и толкаются в неё языком. Отабек убирает руку. Юра цепляется за него, заставляя опрокинуться на себя всем весом, Отабек успевает подставить руки в стену. Юра сжимает бёдрами его колено и жарко дышит в губы. — Поцелуй меня. Быстро. — Юра. — Отабек. Пожалуйста. И трётся твёрдым по бедру. Отабек долго смотрит в его помутнённые глаза, что-то решая для себя, но понимая, что кто-то решил уже всё за них двоих. Не так он хотел их первый поцелуй, когда Юра пьян, но его хочется до боли в нервных окончаниях, и похуй на то, что это запретно. Сейчас это необходимо. И Отабек сдаётся. Выдыхает и порывисто притягивает Юру за шею, забирает его губы себе, не позволяя ни единому выдоху прорваться мимо, дышит им и глотает целиком, ловя на язык пары алкоголя. Целует короткими мазками — в уголки, верхнюю губу, нижнюю, снова обе. И сгорает в аду. Юра дрожит в его руках, сопит носом, улыбается и тут же стонет в рот, держит сначала за его руки на своей шее, а потом притягивая к себе за пояс и не позволяя отойти. Целует в ответ так неумело, но пылко, что мурашки сбегают от шеи до самого копчика. И этот самый сладкий момент, когда рот приоткрывается, и можно пролезть туда языком и ощупать всё, теперь его. И Отабек никуда его больше не отпустит. А потом Юра по-хозяйски лезет ему в штаны и облапывает. У самого стоит не хуже, это прекрасно чувствуется, но Юра чересчур усерден и неаккуратен. — Юра, не надо, ч-чёрт! — шипит Отабек и отлипает. — О-о-о, на меня встал? — восторженно сипит тот, цепко держит, не отпускает. — Или просто секса давно не было? Ну пожалуйста, Бека. Что он творит? Просто что, блядь, он сука творит нахуй? Соблазнительный развратный демон. И Отабек представляет, как Юра произносит эти мольбы, когда он сам будет заполнять его растянутый зад до самых яиц. — Юра. — Да ладно, я знаю, что на меня. Дрочил на меня? Передёргивал, представляя меня? Ну скажи, передёргивал же. Потому что я уже руки все себе сдрочил с тех пор, как познакомился с тобой. Это нормально? — Юра, прекращай, — Отабек пытается отпихнуть его руки, вынуть из трусов, но только вытащит одну, как тут же забирается вторая. — А с парнями спал когда-нибудь? Я — ни разу ещё. Ты будешь моим первым или нет? — Юра хихикает. — Блядь, Плисецкий, да остановись ты уже! Отабек отталкивает его, и Юра ударяется затылком и лопатками об стену. Из лёгких вышибает воздух, Юра болезненно стонет и смотрит жалобно. Ну вот. — Ауч, за что? — Чёрт, прости, больно? — Нет, блядь, щекотно! — Но Юра тут же принимается хихикать и шлёпает Отабека по руке, потянувшейся к его затылку. — Да я пошутил, не больно мне. Мне так нравится даже. Можешь ещё ударить. — Юра, ты же не такой, не надо так себя вести, все эти разговорчики, слова… Ты нравишься мне и так, без всего этого… — Да я сам-то откуда знаю, какой я?! — орёт внезапно Плисецкий, но затихает, увидев бешеные глаза напротив. — Я хлебнул бухла, чтобы осмелиться к тебе подойти, думал, ты погонишь меня нахуй отсюда, сразу как увидишь. А потом услышал твою музыку, увидел тебя, как ты это делаешь, такой весь важный, крутой, совсем другой, не как на льду, ну то есть на льду ты тоже крутой, но… Не важно, короче. И хотел поговорить с тобой, но когда ты меня заметил, я пересрался сначала, хотел сбежать. Но ты как будто пришпилил меня глазами, как букашку. Ты вообще в курсе, что у тебя незаконно красивые глаза? Нельзя такие иметь. Ты понимаешь, какая преисподняя у тебя там в зрачках? Ты не знаешь. А потом ты сделал этот жест головой, типа иди туда и жди меня там, сучка. Блядь, Бека, я тогда чуть в трусы не кончил. Правда. Это было так сука горячо! Отабек медленно отъезжает от каждого сказанного слова, каждое — словно решающий выстрел в голову. Юра держится за него обеими руками, и всё качается, будто это он пьяный. — Юра… — Да что, блядь, Юра! Всё уже сделано и как бы поздно уже отступать. Мы целовались, и мне понравилось, и тебе тоже, но почему-то отталкиваешь… Знал бы Юра, что сам Отабек хочет с ним сделать, давно бы сбежал. Или нет? Если бы он узнал, как Отабеку надоело дрочить, представляя, как он растягивает Юру под себя. Отабек рассказал бы, что по итогу удовольствие от оргазма в одно лицо не приносит удовлетворения, потому что поделиться им не с кем. — Я не хотел отталкивать, просто ты говорил такое… — Понял, больше так не делать? — Ты мелкий провокатор, ты знаешь это? Тогда в кафе… Юра провоцирующе затягивает в рот свою нижнюю губу и медленно пропускает через зубы, смотрит так многообещающе, и мозг Отабека так же прокручивается в фарш, словно через мясорубку. — Я не специально, честно, — говорит тот серьёзно. — И да, спасибо тебе, кстати, за тот вечер. — Ты о чём-то хотел поговорить? — пытается Отабек отвлечь его и отвлечься самому, но всё бесполезно. Это же Плисецкий. — Отсосать тебе я хотел. Шучу, ладно, забудь, — тут же добивает Юра, и Отабек не успевает даже слово вставить, подавившись воздухом. — Прости. Я не заслужил ничего от тебя. И тебя не заслужил. Я подвёл тебя. Прости. От меня одни проблемы. Я пойду. И даже пальцы отцепляет от толстовки, но не уходит. Смотрит так внимательно, ждёт. — Куда ты пойдёшь? Думаешь, отпущу тебя теперь? — А что, хочешь всё-таки, чтобы я отсосал? — Юра хитро склоняет голову и ухмыляется. — Юр. — Всё-всё, шуткую опять. Да чё со мной будет? Такси словлю и свалю, — на манер старенькой песни пропевает тот и грустно улыбается. Кончики губ тут же опускаются. — Боишься за меня? — Район небезопасный. — А если я в драку ввяжусь, ты вступишься за меня? — Господи, Юра, — утомлённо выдыхает Алтын. — Я умру за тебя, но не хотелось бы погибнуть в идиотской поножовщине, а как-нибудь героически жизнь бы отдал. Чтобы говорили потом. Он первым не выдерживает обалдевшего взгляда Плисецкого и его раскрывшегося рта и смеётся над ним. Получает слабый тычок в плечо. — Герой Казахстана, тоже мне, смотрите-ка, — фыркает Юра, кажется, отвлекаясь. Они вместе смеются, и напряжение между ними спадает. Хотя стоит так же крепко, и желание никуда не пропадает. — Прости, ладно? — неуверенно произносит Юра. — Ты злишься? —  Не злюсь. Так ты скажешь мне, о чём ты хотел поговорить? Это как-то связано с твоей показательной? — Хуясе ты Ванга! Как ты понял? — Я же из Казахстана. — Отабек не даёт Юре шуткануть по этому поводу и спрашивает: — Так чего там у тебя? Юра кивает, решаясь. — А, ну я сначала разозлился на тебя, после того как ты уехал из гостиницы, и хотел тебе назло всё сделать, приехал сюда. А потом услышал твою музыку, и в голове родилась одна идея. Тупая, на самом деле. Напиши мне музыку для моей новой программы? — Юра боязливо тараторит последнее предложение, словно боится, что его перебьют и выставят. — Хочу кататься под что-то, подо что никто ещё не катал, никто не слышал, чтобы только для меня была музыка. И обо мне. Не как "Король Джей-Джей", или "Юри на льду", но ты понял. Я дохуя прошу, да? — Нет, Юр. Вообще-то, я думал уже об этом. Хотел сделать тебе такой подарок. — Правда?! — Лицо озаряет такая широкая улыбка, невозможно не ответить. — Нихуя себе! Тогда, раз уж это произошло само собой, то это за просьбу не считается. Окей? — Есть ещё что-то? — по-доброму смеётся Отабек. — Я хотел попросить тебя поучаствовать в моём показательном завтра. Там всего делов на три минуты, делать ничего не надо, красиво стой и на меня смотри, ну и действуй по обстоятельствам. Но если не хочешь, то… — Сочту за честь поучаствовать, помогу, чем смогу. — А-а-а, Бека, я люблю тебя, ты лучший! Юра кидается на шею и стискивает в объятиях, шепча подряд несколько раз «спасибо». Отабек жмурится, держит его тело, прижимает своим к стене, и отпускать его совсем не хочется. Что-то перещёлкивает. И все события последних дней вдруг комкаются в одну кучу, отметая всю шелуху и оставляя только сцеженный концентрированный яд Плисецкого, распространяющийся сейчас по венам. Передающийся через поры кожи с дыханием Юры. Через прикосновения. Оставляющий осадок на внутренних стенках черепа в виде тайных взглядов в кафе, случайных касаний под столом, в виде фейковых обещаний отсосать. Он не сможет разжать руки и так просто отпустить. Не сейчас, когда у них до сих пор стоит и оба это чувствуют. Отабек слышит биение чужого сердца через слои ткани между ними. Нащупывает губами пульс на солёной гибкой шее и прижимает вздутую артерию языком. Юра под его руками крупно вздрагивает. Выдыхает с хрипом: — Господи, Бека. — Если ты сейчас скажешь нет, я пойму, — а сам Отабек ведёт губами выше и берётся за мочку зубами, вжимает дрожащее мелкой рябью тело в бетон. — А если ты сейчас остановишься, я тебя нахуй пошлю, потому что я уже не могу. — А я и не говорил, что собираюсь останавливаться. — Всё равно нахуй иди, делай уже что-нибудь тогда. Отабека передавливает изнутри всего жаркими предвкушениями и одновременно дикими страхами. Он затыкает Юру животным поцелуем, не разбирая уже мыслей в голове о том, что можно и что нельзя. Потому что ему мешает другой, фантомный голос Плисецкого в голове, нашёптывающий непристойные вещи, которые собирается с ним сделать. Он пробует его на вкус, притираясь губами, издавая звуки, от которых стыдно и жарко, касаясь языка и поддевая его, запирая всего во рту. — Хочу тебя, сейчас, — словно читая мысли, жарко шепчет Юра ему в рот. — Сними это. Он цепляет пальцами худи Отабека, дёргая подол вверх, и на секунду они отвлекаются, оставляя Отабека в одной взмокшей насквозь майке. А потом Юра сползает вниз по стене и, устранив преграду, лижет наконец сочащуюся головку, так неумело и осторожно, при этом выглядя так по-блядски. Отабеку так ещё не отсасывали, что остаётся только убиться лбом о стену. Не то чтобы ему так уж часто делают минет, но один факт того, что сам Юрий Плисецкий, мечта всей жизни, стоит сейчас перед ним на коленях и собирается неопытно, но уж точно сладко ему отсосать, заставляет сводить колени судорогой. И это кажется единственной правильной вещью сейчас. Он цепляется за волосы Юры, сжимает на затылке, направляя, намекая на более активные действия. И Юра слушается, несмело, но послушно вбирает головку, трогает там, где раньше было недозволено. Отабек другой рукой держится за стену и трясётся от конвульсий, боится спустить в любую секунду, оттого как Юра это делает. Зажмуривает глаза от невыносимого кайфа, от прикосновения горячего языка к плоти, вздрагивает от случайных касаний зубов. Ну ничего, он научит как правильно. Огненным шаром прокатывается по внутренностям, распирая и сжигая всё к хуям. А Юра держит за основание и усердно облизывает ствол с таким удовольствием, далеко высовывая язык, задевая уздечку и обильно смачивая слюной. Пытается надеться ртом полностью, кашляет, но пытается ещё и ещё. Поглядывает из-под взмокших волос, а сам уже несдержанно наглаживает себя через джинсы в рваном ритме, не удосужившись даже вытащить член. Отабек не может до конца расслабиться, ожидая, что их спалят в любой момент, не закрывает глаза, прислушивается к лишнему шороху. Да и Юру жалко — с непривычки у него заболит челюсть, вон как старается, пытается заглотить сразу до горла, глаза слезятся. Но если уж идти — то до конца. — Господи, иди сюда, какой же ты!.. Поднимает, притягивает к себе, держа рукой за затылок, сцеловывает слёзы с щёк, целует покрасневшие опухшие безвольные губы, слизывает с них свой вкус. Глушит поцелуями стоны или ругательства, он не слышит. А другой рукой расстёгивает тугую ширинку и обхватывает горячий юрин член. Тот вздрагивает всем телом и мычит в поцелуй, но не отрывается, а подаётся навстречу руке. И не выдерживает, когда Отабек сжимает их обоих, кожа к коже. Юра смотрит одурманенными глазами туда, вниз, дышит часто-часто и наблюдает вместе с Отабеком, как в его ладони скользят их эрекции, и он то натягивает нежную кожицу на головку, то оголяет её. Юра утыкается носом в шею Отабека, а свою руку кладёт поверх его, находит тот самый ритм, и они двигаются вместе. И вот это всё — юрино влажное дыхание в ключицу, его рука на их членах — раскалённой лавой обрушивается на Отабека. И перед тем как вспышка, наконец, озаряет иссушающим и мучительно-болезненным оргазмом тело и голову, Отабек успевает только подумать о том, что они сейчас уляпаются, а под ультрафиолетом следы очень хорошо заметны. Но они одновременно накрывают головки ладонями, собирая изливающуюся толчками сперму. Она тягуче стекает по их пальцам. Отабек наваливается всем весом на Юру, прилипнув к нему влажной тканью, утопая во всём этом и впитывая непередаваемое наслаждение на его лице. Невесомо прижимается губами к дрожащему веку со слипшимися ресницами, чувствуя на губах соль. Целует тонкую кожу, пылающую на щеках, касается искусанных цвета спелых ягод губ. Юра не отвечает, он как будто не здесь. А потом Отабек аккуратно отстраняется, держа кулак на весу, и стаскивает свою майку. Вытирает руку, свою и Юры, а тот безвольно стоит и смотрит сытым взглядом. Одно только это стоит того, чтобы продержаться все эти дни, и соблазнения за столом кафе, и пяти лет. — Твою мать, — бормочет Юра. — Тебе не понравилось? — Ты шутишь? — Юра, не в состоянии даже руку поднять, держится только благодаря Отабеку. Отабек отойдёт — Юра рухнет на пол. — Это тебе, наверно, не понравилось. Я не умею сосать. — Ты с ума сошёл? — Отабек комкает майку в руке, не зная, куда её деть. Смотрит на Юру и влюбляется сильнее в эти алеющие на белой коже пятна и пьяные, но не от алкоголя глаза. — Это лучшее, что со мной было. — Не пизди, — ухмыляется, опуская голову, а сам краснеет сильнее, пристально рассматривая голый живот Отабека. — Так и есть. — Тот подбирает с пола худи, придерживая Юру у стены. — Пошли, надо вывести тебя отсюда. Отвезу тебя в гостиницу. Идти сможешь? — Нет, на ручки хочу. Юру, и правда, то ли так размазало, то ли выделывается, но приходится коленом его попридержать, пока Отабек надевает худи. — Ты классно выступил, кстати. Почему не сказал, что сам будешь играть? — Тогда бы ты точно не отстал от меня. — А по итогу что? Правильно, я всё равно сделал по-своему. — Больше так не делай, Юр. У Юры закрываются глаза, и он вот-вот упадёт. Отабек поправляет на нём толстовку, натягивает на голову капюшон, и всё равно тот выглядит, как обдолбанный подросток. Охранника уволить за некомпетентность. А с другой стороны, не попади Юра в клуб, шлялся бы сейчас по улицам один. Так что всё ещё неплохо закончилось. При любом раскладе. Отабек взваливает Юру на себя, перекинув одну его руку через свои плечи и подхватив за поясницу. — Пошли, совратитель. Тебе выступать завтра. — Тебе тоже, ты не забыл? — Нет, конечно, тебя забудешь, пожалуй. — Какой же ты охуенный! — А Мила с Гошей не врали, ты и правда любвеобильный, когда выпьешь. Только теперь я не хочу ещё больше, чтобы ты пил. — Не буду. Без тебя больше не буду. Заканчивается ещё один долгий вечер в Барселоне, и Отабек ни разу не жалеет, что приручил всё-таки этого зверёныша. Хотя… — Слушай, а чё Бабичева на тебя так пялилась? — Без понятия, Юр. — Чтобы ты даже не думал о ней, хочешь расскажу, что она творила по синьке? — Нет, не хочу. — Но ты же сам сказал тогда за столом. — Чтобы отвлечь всех от тебя. — Ну так и я тебя счас отвлеку от неё. Короче, она… — Юра, замолчи. — …переспала с Гошей. — Ну и молодец, я счастлив за неё. — И с Яковым. — Ну-у… бывает. — И с Лилией. — А вот в это не поверю. — Почему? — Я бы скорее поверил, что она с тобой переспала. — Кто?! Лилия?! Господи, как ты мог такое подумать? — Мила, дурак. — А, ну да, это я могу. Но ты даже не думай. Забудь вообще. — Забыл, Юр. — Вот и молодец. И это безоговорочные признания, не требующие пояснений.