Ты дышишь солнцем

      В выходные, после ужина, Том предложил Натали прогуляться по парку. Они, разговаривая о скором возвращении в Хогвартс, дошли до любимой беседки Натали. Она стояла на сваях, к ней вел дощатый помост. Тони летом нырял с него в пруд, распугивая уток. Натали подошла к перилам, смотря на другой берег небольшого пруда. Там росли плакучие ивы, цвели кувшинки и стояли деревянные скамейки. Пока Натали наслаждалась видом любимого парка, Том достал из кармана кольцо. Несколько ночей не спал, зачаровывая.       — Натали, — он коснулся ее плеча.       Девушка отвернулась от озера. Легкую взвинченность Тома она заметила сразу после ужина, поэтому подозревала, что в дальнюю беседку ее повели не Хогвартс обсуждать. Она протянула Тому ладонь, надеясь, что он не заметит ее дрожь. И еще несколько нервную улыбку. В ее прошлой жизни у нее не было даже таких невинных поцелуев, как ее попытка быть смелой в то воскресенье. В ожидании чего-то прекрасного и волшебного она была особенно красива. Карие глаза словно сияли, яркий румянец, чуть приоткрытые губы.       Том, как и положено в любом романе, встал на одно колено и, держа ее за руку и смотря в сияющие глаза, произнес:       — Я люблю тебя, Натали. Согласишься ли стать моей женой?       — Да, — чуть дрожащим голосом ответила Натали.       А потом не менее взволнованный Том надел на тонкий пальчик своей теперь уже невесты прелестное кольцо. Волновались они по разным поводам. Том все же боялся отказа, боялся, что для Натали он покажется слишком уж реалистом, жестоким, бескомпромиссным и так далее. Натали просто была невинной романтичной особой, которая попала в сказку. К тому же ее больше волновало не предложение, а то, что последует за ним.       Том, встав с колена, осторожно обнял невесту, притягивая чуть ближе к себе, еще раз посмотрел в сияющие карие глаза и поцеловал. Сначала осторожно, почти невесомо. Но, когда Ната обняла его за шею, сама потянулась к его губам, Том уже не смог сдержать свое давнее желание.       — Я, наверное, сегодня самый счастливый на земле, — признался он чуть позже, все еще обнимая ее за тонкую талию.       Ната уложила голову ему на плечо, она не могла прогнать с лица улыбку, в груди сладко щемило и она тоже готова была признать себя самой счастливой девушкой на свете.       — Может, мне пора им намекнуть, что так долго целоваться — неприлично? — интересовался Тони у мамы, с которой они сторожили влюбленных из окна.       — Неприлично подглядывать из окна и соблазнять девушек до свадьбы, — не отрывая взгляда от пары, парировала Татьяна. — А они и так вели себя непоправимо прилично. Другие бы уже в каждом закутке целовались. А твой друг как истинный джентльмен держал дистанцию.       Тони, обреченно взглянув на мать, горько вздохнул. В прошлом году ей пришло возмущенное письмо одного родителя о недостойном поведении сына. Пришлось платить. А Тони смириться с недовольным взглядом хаффлпаффки. И стараться держать себя в руках.       — Тебе, кстати, тоже уже можно невесту искать, — все еще смотрела в окно Татьяна. — Какую-нибудь образованную веселую девушку… у Друэллы, случайно, нет некурящей сестры? И иди кому-нибудь сову отправь. Громко, но к ним не обращаясь.       Тони, посмеиваясь, пошел в кабинет. Напишет Нотту, что Том теперь тоже определен по жизни. Громко топая и разговаривая с совой, он вышел на заднее крыльцо. Том и Натали, словно очнувшись от громкого голоса Антонина, наконец-то разжали объятья и так же не спеша направились обратно к дому. Татьяна, радостно потирая руки, вернулась в гостиную, к мужу:       — И где шампанское? Нужно ведь это отпраздновать!       Прием в честь помолвки Долоховы устроили перед самым отъездом в Хогвартс. Алексей, полностью здоровый, уже получал заверения в получении еще и новой должности. Тома все поздравляли, девушки смотрели на Натали с некоторой завистью.       Так как его дядя еще был жив, Том не мог получить право называться наследником Мраксов. Но посетил Гринготс, прошел проверку на родство со Слизерином, получил доступ к сейфам. Разумеется, абсолютно пустым. Зато он теперь мог смело щеголять своим родством, без обвинений во лжи. Красивый парень, талантливый, молодой, да еще и со столь знаменитым предком. Тома портила только чистота его крови, но на романтично настроенных барышень это не влияло. Они вздыхали и завидовали Натали. Молодой и очень красивый жених. И его неидеальность придавала ему особый шарм. Но особенно всех волновало то, с какой любовью жених и невеста смотрели друг на друга.       В поезде, наглухо закрыв дверь, друзья копались в фотографиях. Мама Генри работала в отделе министерства, который обеспечивал допуски и проверял кандидатов на ту или иную должность. Она сделала копии фотографий министерских работников. Фотографии показывали мага лишь по пояс, но маги на изображениях любили чесать нос, теребить мантию и махать рукой, поэтому запонки и броши можно заметить. К тому же были фотографии с министерских вечеров, где можно заметить жен и мужей министерских работников. А Макс все это превосходно комментировал. Кто с кем дружит, кто кого ненавидит, он знал почти все.       — Откуда ты все это знаешь? — удивилась Натали.       — Моя мама работает в Ежедневном пророке, — пожал плечами он. — Сама не пишет, она помощник редактора в статьях, затрагивающих министерство. Они называют эту должность «редактор этики». Следит, чтобы статья никого не оскорбила. Моя мама любит поболтать и похвастаться сыном. И поэтому на этих приемах я с пятнадцати лет.       Том и Тони по-прежнему перебирали фотографии, несколько опешив от масштабов. Сколько людей. Наконец, Том поделился наблюдением:       — Ни одного члена Визенгамота. Никого из Отделов магического правопорядка, юридического урегулирования и наблюдения за неправомерным колдовством.       — Сложнее всего туда попасть, — пожал плечами Макс. — Сам посуди, одни из самых влиятельных отделов, требуют особых навыков. Берут туда далеко не всех. Это те самые три отдела, которые наотрез отказались признавать главенство закона о включении в штат маглорожденных и полукровок.       — Я просто обожаю нашу госсистему, — хмыкнул Генри. — Закон принят, но мы его соблюдать отказываемся.       — У них экзамены, — улыбнулся Том. — Тестовые, потом на практике, а потом еще комиссия по этике будет на собеседовании неоднозначные вопросы задавать. Мне тоже предстоит.       — Я думал, тебя практически устроили, — нахмурился Генри.       — Да, — кивнул Реддл. — Потому что после тренировок Алексея я с легкостью сдам эти экзамены. Даже сейчас. А в комиссии по этике главное подробно рассуждать, потому что правильного ответа там никогда нет. У них с самого начала вопросы, где либо ты нарушаешь закон, либо мешаешь жить магу.       — Сложность в том, — продолжил Тони, — что без подготовки такие экзамены не сдашь. И выучить все это, не зная, с чего начать, может только настоящий гений. При наложении защиты, например, нужно учитывать тип строения, количество подзащитных, даже их поведение. Не так-то просто. А обеспечение безопасности общественных мест? Вот ты вообще представляешь, с чего начать строить защиту чего-то вроде Мунго? А при угрозе извне? А если в больнице особый пациент? И при этом решаются более простые вопросы. Например, отдел постоянно занимается рассмотрением дел о превышении самообороны. Осматривают место, выносят вердикт. Рассматривают жалобы о чрезмерной защите дома, когда у кого-то на подлете к забору птички дохнут.       — Все, я понял, попасть сложно, работать еще сложнее, — отмахнулся Генри.       — Кстати, насчет членов Визенгамота, — Макс вытащил из кучи фотографий двух мужчин, — Лорд Пруэтт и Мистер Браун. Несмотря на красавиц-жен, имеют еще и любовниц. Дай-ка мне Пророк.       Макс пролистал газету до раздела светская жизнь, ткнул пальцем в симпатичную ведьму со скрипкой:       — Кендра Вилстоун, скрипачка, дама полусвета, широко известна, как содержанка и любовница Лорда Пруэтта. Сестра вот этого аврора. Можете поискать ее фотографии с более спокойных вечеринок, их квартет там выступает в черных форменных мантиях. Может, у нее и брошка есть.       — А мистер Браун? — Том рассматривал «этого аврора» со знакомыми запонками.       — У него долгий и продолжительный роман с полукровкой, которая снимается для рекламы женского платья в буклете Малкин, — пожал плечами Макс. — Ничего не доказывает, что причастна, это уже просто моя догадка.       — Да уж. Главный вопрос — как нам все это использовать, — тяжело вздохнул Тони. — Это ведь догадка, по сути. Никаких доказательств. Да и что мы ищем?       Все присутствующие в купе тяжело вздохнули. Действительно, как можно о чем-то говорить, если вообще все не понятно. Кроме такой мелочи, как общие планы людей из этого… ордена непонятной птицы.       Том стал Лучшим Учеником. Забот у него прибавилось, к тому же он вел активную переписку со своими будущими коллегами, устраивал свой пока еще небольшой бизнес в магическом мире, учился, в сотый раз переделывал ритуал магических татуировок… И каждый вечер наслаждался возможностью быть рядом с невестой. Напряженный график, множество дел, теории заговоров, любимая девушка рядом. Том все больше понимал, что ему нравится такая жизнь. Нравится, что мир словно вертится с огромной скоростью, вынуждая бежать, достигать, выполнять… а потом замирает, когда он легко целует невесту в висок, вдыхая ее духи с ароматом сирени.       А она читала свои книги, рассказывала истории и по-прежнему помогала всем, кто хоть немного в ее помощи нуждался. Младшие часто окружали ее неприступным кольцом, разбегаясь лишь при виде Тома. Если Нату дети любили, то Тома откровенно побаивались. Его это устраивало, а Нату забавляло.       В Пророке каждый день печатали новости о войне. О том, как на материке проигрывают по всем фронтам и небольшие отряды британских и американских магов, которые направились помогать в борьбе с Гриндевальдом, не особенно повлияли на ситуацию.       — Почитай что-нибудь, — Том отвлекал Натали от книги, — что-нибудь про любовь.       Натали задумалась на минутку, а потом спросила:       — А про любовь во время войны подойдет?       — А есть и такие? — удивился Том.       — Его написал русский поэт… О том, что любовь на войне — одно из самых важных.       — Да? Тогда читай. Надеюсь, моего знания языка будет достаточно.       Натали, грустно улыбнувшись, начала читать. И у Тома, уже действительно неплохо понимавшего по-русски, даже мурашки по коже пошли.             Жди меня, и я вернусь.             Только очень жди,             Жди, когда наводят грусть             Желтые дожди,             Жди, когда снега метут,             Жди, когда жара,             Жди, когда других не ждут,             Позабыв вчера.             Жди, когда из дальних мест             Писем не придет,             Жди, когда уж надоест             Всем, кто вместе ждет.             Жди меня, и я вернусь,             Не желай добра             Всем, кто знает наизусть,             Что забыть пора.             Пусть поверят сын и мать             В то, что нет меня,             Пусть друзья устанут ждать,             Сядут у огня,             Выпьют горькое вино             На помин души…             Жди. И с ними заодно             Выпить не спеши.             Жди меня, и я вернусь,             Всем смертям назло.             Кто не ждал меня, тот пусть             Скажет: — Повезло.-             Не понять не ждавшим им,             Как среди огня             Ожиданием своим             Ты спасла меня.             Как я выжил, будем знать             Только мы с тобой, —             Просто ты умела ждать,             Как никто другой.*       Том притянул девушку к себе, крепко обнял:       — Действительно. Война и любовь.       — Я все же надеюсь, что тебе никогда не придется что-то подобное отправлять мне, — Натали удобнее устроилась в объятьях жениха.       — Отправлять? — нахмурился Тони.       — Да, мужчины с войны посылали это стихотворение своим женам. Как просьбу. И как признание в любви, наверное.       — В этом что-то есть, — ухмыльнулся Долохов. — Важно знать, что тебя ждут. И верят, что с тобой все хорошо. Кто это написал? Неужели кого-то вроде Пастернака занесло на войну?       — Это Константин Симонов. Он военный корреспондент, если я правильно помню, — Натали осторожно рассказала часть правды.       Она многое могла бы рассказать о Симонове. А еще о Васильеве. И о Шолохове. И даже о Булгакове. Но время пока не пришло. * Стихотворение написано в 1941, издано в газете «Правда» в 1942. Учитывая его невероятную популярность в то время, считаю возможным факт его прочтения даже в Англии.