Ты дышишь солнцем

      Это был прекрасный августовский день. Небо в редких росчерках облаков, теплый ветерок, сад был наполнен пьянящим ароматом роз. Гости прибывали нескончаемым потоком, многочисленные помощники сбились с ног, провожая их на места. Дом был новый, он сверкал своей новизной, яркой черепицей, свежестью отделки. Сад, выращенный явно с помощью магии, также был заметно молод. Столь явная новизна могла бы показаться неправильной для англичан, которые так ценят историю, но случай был особенный. Это был не просто новый дом. Это был дом для молодой семьи. И это был дом для молодого Рода.       Все говорили, что Том Реддл, молодой заместитель главы отдела Магического Правопорядка, может стать самым молодым министром магии. Если бы выборы проводили сейчас, то Реддла бы непременно выбрали просто потому что он молод, хорош собой и талантлив. Его часто видели рядом с Министром. Ходили упорные слухи, что он оказывает заметное влияние на политику страны уже сейчас. Его окружали богатые и влиятельные друзья, он умел подать себя и, кроме всего прочего, сам стремительно богател.       Говорили и о невесте. В основном называли школьным прозвищем. Фея Слизерина. Доброта и отзывчивость — это не самые распространенные качества среди слизеринцев, тем более в таком искреннем, неприкрытом проявлении. И подумать только — сестра Антонина Долохова, того самого, что победил Гриндевальда в прошлом году. Лучший друг жениха, но, как брат невесты, сейчас пропадает где-то в доме.       Кто-то говорил, что они не пара, вспоминая десятки поколений чистокровных магов у невесты и отца-магла у жениха. Судачили о магловском поместье, где живут родственники Тома. Шепотом говорили о размере приданого. С непониманием оборачивались на тех, кто восхищался красивой парой и их столь заметной влюбленностью. И хотя Тома несколько раздражали эти шепотки и пересуды, он уже не обращал на них внимания. Долоховы правы. Еще пара лет и все эти сплетники забудут о чистоте крови, воображаемом мезальянсе, призрачных выгодах.       Сейчас Том стоял у алтаря и заметно нервничал. Макс, выполняющий обязанности шафера, отчаянно сдерживал улыбку. После того Тома, что жесткой рукой распоряжается подчиненными, видеть его сегодня было непривычно.       — Я ровно завязал галстук? — опять обернулся Том.       — Да успокойся ты, — Макс вновь поправил ему галстук. — Ты же не на незнакомой девушке женишься.       — На любимой, — вздохнул Том. — Если бы на незнакомой, я бы с самого утра не изводил тебя вопросами.       — Значит, как расследовать крайне запутанное дело, отправить на пожизненное заключение в Азкабан вообще-то видного человека, так это не страшно, а как дождаться прихода невесты, то всех вокруг достанешь требованием проверить и без того идеально завязанный галстук…       — Перестань. Это другое. То — работа.       Гости уже расселись по местам, по проходу бежал Генри, прикрывая глаза ладонью. На недоумение Макса Мальсибер ответил просто:       — Я не хочу, чтобы Том увидел Натали в моих мыслях.       — О, Мерлин! — взмолился Реддл.       Ожидание изводило его особенно сильно. Он и так ждал так долго. Целый год считал дни до каникул и походов в Хогсмид, писал длинные письма и мечтал вновь услышать ее голос. И вот, наконец, настал день, когда он сможет назвать ее полноценно своей. И это утро просто бесконечно. Но ожидание не может длиться вечно. И вот между рядов потопала маленькая девочка, разбрасывая лепестки роз, а потом появилась и Натали. Всегда веселый Алексей явно едва сдерживал слезы, а Татьяна начала плакать еще до того, как ее дочь вышла. В белоснежном кружевном платье, почти невидимая за густой вуалью, она словно не касалась земли. Алексей вложил руку дочери в ладонь Тома, кивнул и шмыгнул, из последних сил сдерживая непрошеные слезы. Дочку он обожал. И хотя Тома он одобрил сам, теперь свадьба казалась ему слишком ранней. Она только школу окончила, а уже замуж.       Как и для Тома, для Наты этот день был бесконечно волнительным. Сборы невесты, платье, туфли, смешки одевавших ее девушек, всего будто не существовало. Она и боялась этого дня, и не могла дождаться момента, когда они принесут клятвы. И вот распорядитель, наконец, завершил свою долгую речь, торжественное «клянусь» прозвучало, белые голуби взмыли в небеса и их официально признали мужем и женой. Больше всего Том в тот момент жалел, что все эти люди не могут оставить их наедине хотя бы на несколько минут. Одного поцелуя ему было недостаточно. Но свадьба уже требовала внимания виновников торжества. Их поздравляли, дарили подарки, все мужчины желали станцевать с невестой, все женщины — с женихом. Им позволили наслаждаться обществом друг друга лишь поздно вечером, когда сад освещали фонарики, а многие гости разбрелись обсуждать что-то отвлеченное, но не менее радостное. Том, нежно обнимая теперь уже жену, не сводил с нее глаз.       — Сегодня, кажется, самый счастливый день, — признался он.       — Я сегодня так же сказала маме, — улыбнулась Натали, — и она мне посоветовала дождаться дня, когда у нас родится ребенок.       Том, тихо засмеявшись, наклонился к ней, целуя. Мысли о том, что у них будут дети, казались Тому даже слишком нереальными. Это, наверное, будет запредельное счастье. Он теперь может, не остерегаясь посторонних, называть ее любимой, милой, дорогой. Он улыбнулся еще радостнее, подумав о том, как будет приятно возвращаться домой. А потом вспомнил, что у них впереди целый месяц, их медовый месяц, и вновь поцеловал ее.       — А знаешь, у меня для тебя есть маленький подарок, — призналась Натали.       — Честно говоря, я думал, что ты — мой главный подарок.       Девушка легонько ударила его кулачком в грудь.       — Когда-то я считала, что никогда не смогу полюбить настолько, чтобы прочитать что-то подобное, — продолжила она, — но потом появился ты.       — Стих? Я люблю, когда ты читаешь…       Натали, смотря ему в глаза, начала:             Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,             Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,             Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,             Оттого что я тебе спою — как никто другой.             Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,             У всех золотых знамён, у всех мечей,             Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —             Оттого что в земной ночи́ я вернее пса.             Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,             Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,             И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —             У того, с которым Иаков стоял в ночи.             Но пока тебе не скрещу на груди персты —             О проклятие! — у тебя остаешься — ты:             Два крыла твои, нацеленные в эфир, —             Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир! *       — Как много иносказаний, — грустно признался Том. — Объяснишь?       — У нас вся жизнь впереди, не так ли? — Натали сверкнула карими глазами и, встав на носочки, поцеловала Тома.       — А как называлось то стихотворение, что тогда читал Тони? Думаю, мне стоит его выучить. * Марина Цветаева, 1916 год. Тут действительно много иносказаний. Но главное — это стихотворение о том, как может любить женщина. То есть всецело, не отдавая своего возлюбленного, будучи готовой даже поспорить с Богом, отняв его у смерти.