Солист Лунного Театра

Касанье сухой руки. Тонкие губы — сжать. Ночей бесконечных тьма. Космический горький свет. Нежность немой строки. Мыслей — не удержать. Взглядом острей ножа. Разбитое в спешке «нет». Всё началось легко. Кончится — невзначай. На душу прольётся боль. Ресницы прикроет тень. Сказанное назло. Вымученно — прощай. Я не смелей тебя. Но забывать не смей.

      Сначала откуда ни возьмись возникло бесформенное пятно. Просто пятно, просто бесформенное. Но очень неожиданно.       Мало того, что я висел на турнике вниз головой и отряхивался от пота — обзор мне обрубала майка-парус, складками наползающая на глаза. В связи с чем узреть длинную и крепкую фигуру мима удалось далеко не сразу.       Зато, когда я всё-таки проморгался и разглядел надвигающееся нечто, тренировку пришлось экстренно сворачивать. Как оказалось, хреновая была идея, потому что в итоге я запутался в собственных конечностях и повис, плотоядно тараща глаза, словно паук, потревоженный вкусной мухой в процессе плетения паутины.       Ладно хоть поблизости не было тех, кто мог меня узнать в таком виде. Долго бы подъёбывали.       — Как… красочно, — усмехнулся Кто-то.       Он был интересный, словно не из мимов вовсе — высоченный и нешуточно крепкий. Я захотел его в отряд, а потому пришлось всё-таки забыть о гордости и пасть.       Приземлился я на копчик, нехудожественно пропоров жопой два метра воздуха и взметнув целое облако белоснежной мелкой пыли. Она тут же поспешила забиться в нос, облепила лоб, руки, виски, и, ко всему изящному, я карикатурно расчихался.       Предполагаемый рекрут сдвинул на бок маску мима, снял футболку и тягуче выпрямился. Даже сквозь слёзы я загляделся его аккуратными баночками. Кроме того, ухо у свидетеля моего падения было пробито гвоздями и кольцами в таком количестве, будто он где-то нарыл профессионала. Я не смог, а он — да. Офигеть теперь.       — Ты кто? — спросил я, с интересом наблюдая, как парень взбирается по лестнице и ловко хватается за перекладины, в некоторых местах отшлифованные ладонями до ядовито-металлического блеска.       — Реджи.       И глянул на меня в окошко металлической решётки. Хитро так, с огоньком.       Голографическое небо над растрёпанным веером чёрных волос рисовало медитативной красоты облака в форме птиц. Это показалось каким-то знаком, как там говорят… «свыше», хотя я прекрасно знал, что это небо контролирует всего лишь программный рандом гравиполя. Но помечтать-то можно.       Пока я предавался философии, провожая глазами пернатые силуэты, Реджи вскарабкался точно так, чтобы заслонить мне виды. Его руки напряглись, мышцы выступили округлыми буграми, бёдра, обтянутые потрёпанными спортивками, зависли в воздухе.       — Нагловат ты для мима, — протянул я. — Повторяю вопрос. Кто?       — Просто я хочу элевацию, — голос стекал сверху кипятком и плавил мозг — непередаваемо дерзкий, жгучий. Это, конечно, хорошо. Наглость плюс длинный язык равно короткий мыслительный ряд и замечательные боевые навыки. — Я очень надеялся встретить кого-то из Театра. Видимо, мне повезло.       — Видимо, ты просто ждал момента.       Когда-то я откопал в отцовских вещах книгу про английского детектива Шерлока, так вот, сейчас это было прямо про меня. Гений сыска, ага.       — Может, ждал, — усмехнулся Реджи. Безликая чёрно-белая маска, вся растрескавшаяся и неухоженная, чуть-чуть съехала, наползая ему на правый глаз.       — Так дела не делаются, — ощерился я, хищно выскальзывая из тени и отпрыгивая к своей обуви.       — Я знаю, но должен попробовать, — в спину кинул Реджи. — Можешь помочь попасть в отряд к Солисту?       Прямо сейчас стоит задать себе чрезвычайно важный вопрос: какого хуя я не послал его к чёрту? Это следовало сделать сразу, как только на глаза попался нагловатый мим, сбросивший маску передо мной, пусть и неплохо сложенный, и чудесное «мяско». Надо было бы. И так поступил бы любой из Театра на моём месте, зная, что жёсткий отбор на то и жёсткий. Но не я. Иногда, если дело касалось наращивания сил, я был идиотом.       — Могу, — ответил.       Умница просто.       И я мог. Я мог: мне простили бы почти любую хрень, которую только можно натворить в обход Партитуры. Надо только Дирижёра уболтать, делов-то.       Кое-как отряхнувшись от лунной пыли, я двинулся к Театру. Реджи, уже в футболке, догнал у поворота с зоны три, ни капельки не запыхавшись и ничуть не испачкавшись. Маску оставил висеть сбоку.       Я завистливо пересчитал серёжки в его ухе. Он этот взгляд заметил, сунул руки в карманы штанов и улыбнулся. Зачем-то перегнал на два шага, повернулся лицом. Так и шёл обратным ходом по аллее, разглядывая мой нарочито деловой еблет. Я не мог долго корчиться по причине простоты душевной, так что скоро тоже начал ухмыляться.       Признаю, это было глупейшее занятие. Но нам, театральным то бишь, очень не хватало развлечений. Хотелось хоть иногда побыть придурками, хотелось не думать о проблемах выживания. Я был такой не один, нас на лунной базе наберётся целых пять, не считая Дирижёра. Этот душевно веселиться не умел по причине своей полусинтетичности.       — Имя-то у тебя есть? — спросил Реджи.       Глаза у него были прохладно-жёлтыми. Как кислота, с нехорошей токсичной зеленцой. Таких глаз я ещё не видел. Было красиво, особенно в тени.       — Саймур, — отозвался я и тут же пожалел, что представился настоящим именем. Я всегда тупил, когда кто-то начинал мне нравиться. Но это лучше, чем ляпнуть позывное, конечно.       Театр был моей любимой постройкой Паноптика с раннего детства и до сих пор. Гигантское паукообразное здание было видно издалека, а лапки-арки уходили далеко за пределы двух улиц. Сверху громадину накрывал стеклянный купол, сотня мозаик горела в круглых окнах, похожих на синевато-зелёные сетчатые глазки. Поразительная, пугающая красота. Теперь она кажется заброшенной и немного зловещей, но раньше это было очаровательное местечко для ценителей архитектурных извращений. Подобным могли похвастаться только Обсерватория и космодром Инумбра.       — Чтоб ты знал, если подведёшь артистов, накажут обоих, — заговорил я, перескакивая через широкие ступеньки на подходе к Театру. — Солист в этом вопросе непреклонен.       — А как накажут? — ему явно хотелось потрындеть со мной подольше. Или, может, всковырнуть информацию повкуснее. Отношения и внутритеатральные дрязги простой народ любил и обсасывал очень охотно.       — Хорошо накажут, — вздохнул я. — Идём.       Дверь поддалась не сразу, пришлось толкать со всей дури. Тёмный холл встретил гулкой тишиной и затхлостью. Потрескавшаяся плитка под ногами привычно крошилась, деревянные половицы парадной лестницы скрипели. Все заслоны и блоки нас пропустили, но камеры пристально следили за каждым шагом.       Это место действовало на меня по-особому. Гипнотически. Огромные бестолковые залы, тяжёлые длиннющие занавески, насквозь пропитавшиеся лунной пылью. Запах старой краски и каких-то духов — своё, родненькое. Ведомый любопытством, я обернулся посмотреть, как всё это воспринимает мой рекрут. Он улыбался.       — Что смешного?       — Лунный Театр — удивительное место, — сказал он и попал, в общем-то, в точку.       Удивительным оно было не только потому, что было оформлено с широкой руки. Оно являлось техническим центром Паноптика. Но, согласен, дизайнеры и проектировщики когда-то здорово повеселились, создавая это место. Кто-то ведь вёз сюда все эти дорогие материалы, ткани, даже настоящее дерево… А ещё говорят, Театр начинается там, где есть зрители. На мой взгляд, самым интересным представлениям зрители как раз-таки не нужны.       Чаще всего Дирижёр торчал в первом охранном центре, контролирующем уличное пространство и сцены, так что я сразу двинулся по знакомому маршруту. Все поверхности здесь были завешаны экранами, транслирующими видео с камер. Панели и сервера натужно гудели, едко пахло жжёной резиной. В одном из углов стоял диван, на котором, собственно, отдыхал наш незаменимый лидер, задумчиво жуя листик табака. Отсюда Дирижёр мог заблокировать вход любому, кто сунется в техцентр без допуска или разрешения. Естественно, войди Реджи один, он бы и шагу не прошёл. Но мой каприз — это Мой каприз.       — Здравствуй, Сай.       Лично на мой вкус, искусственные глаза Дирижёру стоило как-нибудь прятать. Хотя бы под тёмными очками. Конечно, сам он светящихся синих точек и полупрозрачных объективов не смущался, да и мы после проведённого вместе времени должны были смириться. Но меня каждый раз передёргивало, как в первый.       Ладно хоть волосы у него были длинными, лохматыми и неуправляемыми и иногда спадали на лицо, закрывая эти жуткие фонари.       — Я тут парня привёл, — сказал я, слегка подпинывая Реджи вперёд. — Он хочет к Солисту.       — Отбор на что? — вздохнул Дирижёр. — Просто так — нельзя. Ты понимаешь?       — Проведи отбор сейчас, — пожал плечами я. — Он сильный и будет полезен.       Симпатизировал я, симпатизировал. Это Дирижёр, знающий мой психологический профиль, как виды обезболивающих препаратов, понял даже быстрее, чем я сам. Но личная приязнь не отменяла того факта, что парень действительно был внушающий.       Будь мы с Дирижёром наедине, я бы как-нибудь надавил, но сейчас этого делать не стоило: Реджи не нужно знать, что по счастливой случайности Солиста он встретил буквально сразу. Большинство мимов и уж тем более артисты помнили театральных в лица, в обычной жизни мы не носили масок, а обезличивались только на время исполнения прямых обязанностей. Так было безопаснее и спокойнее, никому не приходилось стыдиться или скрываться. И лучше не делать исключений.       — Это нарушение Партитуры, — продолжал упрямиться Дирижёр. Но я уже почуял, что он ворчит лишь для вида. Чтобы юнец не подумал, что у нас тут всё спустя рукава и по первому хотению.       — Давай поручусь, — предложил я.       Дирижёр скинул ногу с подлокотника дивана, поднялся и обратился к Реджи:       — Выйди на минуту.       Реджи послушно покинул комнату, задержавшись лишь у самого порога, потому что дверь открылась сама. Это тоже приколюхи Театра — то они закрывались, то открывались, то болтались на петлях. Дир говорил, что это неполадки в системе управления, но я верил в призраков. Так веселее.       — В чём дело? — как только мы остались одни, Дирижёр интимно наклонился и буквально впился взглядом в моё лицо. Светящиеся зрачки гуляли, пытаясь взять в фокус, и в итоге стали неприятно большими. — Ты же сам придумывал половину правил отбора.       — Знаю. Но в прошлом бою двое ушли за кулисы, — так же тихо ответил я. — С каждым разом на нас давят всё сильнее. Мне нужно пополнение. Я и так собирался провести отбор раньше времени.       — Так проведи. И пусть придёт, пройдёт полную проверку…       — Я так и сделаю. Но если челноки с Земли прибудут раньше, я возьму его в отряд до отбора. Поручусь… Идёт?       Я пытался договориться мирно, чтобы не пришлось повышать голос и как-то себя выдавать. Дирижёр и это подметил — усмехнулся, обнажая неестественно белые зубы и острые клыки.       — Тогда дай ему знать, — сказал он и вернулся на излюбленный диван.       На том наш разговор был закончен. Уболтать его оказалось сложнее, чем предполагалось, так что из комнаты я вывалился слегка взвинченный. Реджи стоял возле круглого окна, разглядывая что-то по ту сторону линзы-мозаики. Зеленовато-голубые лучи сыпались на него ярким каскадом света.       Это зрелище благотворно повлияло на моё настроение. Всегда любил красивые вещи.       — Если ты подведёшь Солиста, меня убьют, — устало сообщил я. — Я поставил на кон свою жизнь, так что будь предельно полезен.       Врал, как дышал, но без этого никуда. Я предпочитал думать, что это — отыгрыш персонажа.       — Не знаю, как тебя отблагодарить, — улыбнулся Реджи.       — Расскажи, кто колол дырки.       — Я сам колол, — он неосознанно потрогал своё замечательно подырявленное ухо. — Тоже хочешь?       И всё, я понял, это неспроста — столько хорошего в максимально сжатые сроки от одного-единственного человека.       — Проколи мне язык, — зажёгся я.       Он чуть наклонил голову, с приятным прищуром разглядывая счастливое ебальце, едва не переливающееся всеми цветами радуги, но ограниченное в спектре блёклым оттенком кожи. Уверен, после такого связать мою недалёкую личность с Солистом не сможет даже самый подозрительный человек в мире.       — Мы будем в расчёте? — спросил Реджи.       И повернулся спиной, намереваясь идти в сторону лестницы.       Тяжёлый прохладный воздух Театра всколыхнулся. Я сглотнул, отводя ногу назад. И стартанул. Мне хватило двух метров, что разделяли нас, чтобы получить полное ускорение и легко взлететь на крепкую спину.       Я думал удивить и ошарашить, но Реджи с неожиданной рефлекторной ловкостью схватил ноги под коленями. Невесомым моё тело определённо не было, так что зачёт на физическую стойкость он прошёл без нареканий.       — Довези, а то я уже устал бродить! — расхохотался я. — Тогда будем в расчёте.       Жил Реджи в зоне семь, с правой стороны от Обсерватории и Гидропоники.       Дома тут были собраны из универсальных кубов, как большие конструкторы, и раньше зона принадлежала персоналу лабораторий, но после эпидемии большая часть из них пустовала. Теперь некоторые кубы занимали мимы, блуждающие по улицам безликими тенями в двухцветных масках. Снаружи стены апартаментов были исписаны несусветной чушью, и я бы с удовольствием чего-нибудь добавил, если бы захватил маркер.       Над нашими головами струились облачные змеи, медленно окольцовывая друг друга в причудливом танце. Улица была немноголюдной, но шумной. На одном из балкончиков, просунув ноги в дырень перекрытия, сидел «флейтист», музицируя через пластиковую трубу с дырками. Музыка была так себе, но душевная.       Новобранец честно выполнил часть сделки и довёз меня на своём горбу прямиком к своему жилищу. В пути я разглядывал его пирсинг и аккуратно тянул носом запахи: они были немного необычными, какими-то слишком… естественными. Может, я просто привык, что все театральные, кроме меня, любят брызгаться духами и специально ищут вонь поярче.       Возле крыльца я скатился вниз и решил организовать Реджи небольшой допрос:       — Почему ты хотел попасть в отряд?       — Не нашёл себе места, — ответил он, и это объяснение полностью меня удовлетворило. — Гидропоника — скучно, Электроцентр — тоже, Обсерватория закрыта… лазить по складам, рискуя здоровьем, не хотелось. Решил податься в Театр.       — И тренировался?       — Да.       Реджи чуть наклонился, чтобы не стукнуться головой о низкий проход. Наружные двери практически везде были заниженными и максимально узкими, чтобы внутрь не попадала лунная пыль. В первом коридоре было темно и пахло стерилизующими составами. Меня передёрнуло от короткого воспоминания: медложа, доктор с иглой, мама улыбается…       «Давай, Сай. Будет совсем не больно. Комарик укусит. Помнишь комариков?»       Отогнав видение, я шагнул за Реджи в личные помещения.       Как я и предполагал, сильно он не шиковал, несмотря на кучу свободных блоков вокруг. Я тоже не понимал стремления некоторых мимов захватить как можно больше апартаментов под свой контроль. В итоге они просто простаивали и зарастали пылью: порядок поддерживать незачем. Имущество потеряло ценность в тот момент, когда погибли все, кого оно хоть немного интересовало.       В распоряжении у Реджи было три блока примерно пять на пять метров: спальный, кухонный и уборная с душем. Ничего лишнего. Все три — обжитые, но не загаженные. Удивительное дело. Балерина у него была, что ли?       — Проходи, — он махнул рукой, указывая на причудливо изогнутую двухместную постель с подложкой из потрёпанного плотного гидрогеля. Я радостно уселся и уставился в треугольник окна на соседний муравейник, один в один похожий на этот.       Осторожное прикосновение резко выдернуло из прострации. Реджи трогал мои волосы.       — Они такие… белые. Это почему?       — Высветлил, — немного заторможено выдавил я, стараясь не казаться сбитым с толку. Что ему от моей седины?       — Очень… естественно.       — Я из Театра, — я дёрнул подбородком. — У меня есть возможности.       Внимательный он был, падла. Хорошо, что никто, кроме Дирижёра, не знает о последствиях близкого контакта с Бутафорией. Волосы в первый раз выпали совсем, ходил лысый, как шар для боулинга… или как там называется эта глупая игра с кеглями. Потом они стали расти отстойной палитрой, как у старого пса. Со временем каштановые исчезли вообще. Теперь уже и на бровях иногда вылезали седые волоски. Их приходилось выдирать, чтобы не выглядеть, как какая-нибудь морская свинка.       Реджи фыркнул и залез в тайник под кроватью. Вытащил на свет коробку с аккуратными отсеками для всякой медицинской мелочи. Я с интересом пригляделся: такие были только в медложе и на складах с медикаментами, куда Фокусник никого не пускал. Но в этой коробке, в отличие от тех, лежали просто серьги, иглы и тюбики с антисептиками.       — Я должен тебя предупредить, — заговорил Реджи. — Я забирал их у больных, когда они ещё могли снимать с себя металл, чтобы лечь в томограф. Они полностью обработаны, обеззаражены и стерильны, но всё же они принадлежат мертвецам. Как видишь…       Он дёрнул себя за ухо:       — Никакого риска заразиться нет. Я проверял много раз. И всё-таки, подумай.       Я честно подумал. Но недолго.       — Пофигу. Раз я не умер до сих пор, никакая зараза меня не достанет.       — Ладно, — он открыл одну из коробочек и протянул её мне. В ней было всего три длинных серьги, подходящих для нашей цели. — Какую?       — Без камней.       — Слушай… — деловито перебирая антисептические составы и иглы, Реджи скосил на меня глаза. — Можешь рассказать что-нибудь про Солиста? Какой он?       — Ну-у-у-у… Он не особо о себе распространяется. Сам понимаешь, в Театре такие правила. За пределами мы имеем право быть людьми, но внутри — марионетки Дирижёра. Без его вмешательства мы бы не выжили. Но иногда я даже завидую мимам… вам не приходится иметь с ним дело.       — Он выглядит довольно жутко, — хохотнул Реджи.       — Ага, он частично синтетический и программно связан с Театром, поэтому никогда его не покидает. Он может отдавать команды о блокировке, не касаясь никаких кнопок. Дирижёр вообще-то раньше был медицинским модулем в медложе, правда, его изъяли во время эпидемии. Но это ни для кого не секрет, ты всё равно рано или поздно узнаешь всё от артистов, если не вылетишь за нарушение Партитуры.       Я был болтлив, а всему виной хорошее настроение. Пришлось немного сбавить скорость: рассказы рассказами, но как бы не запиздеться.       — А Солист? Он тоже наполовину синтетический?       Говорить о себе как-то не хотелось, но, если я второй раз сползу с темы, это может вызвать подозрения и догадки. Так что я попытался быть максимально равнодушным и как бы не заинтересованным.       — Насколько я знаю, он обычный человек. Но у него есть Бутафория, а это уже другой разговор.       — Я слышал о ней. Говорят, страшная штуковина.       — О, да. Мне это не очень интересно. Ты сам всё увидишь, когда выйдешь с ним на сцену.       Реджи понял, что больше на тему Солиста ему ничего не вытянуть, и показал продезинфицированную иглу.       — Вот этим будем колоть. Быстро и не больно, если ты поможешь.       — Как?       — Высунь язык. И придержи по бокам пальцами, пока я делаю прокол. Только не дёргайся, а то всё испортишь.       Знал бы он, кому это говорит, сам бы посмеялся. Но я пытался сделать вид очень сосредоточенный, тревожный и серьёзный. Смазал руки какой-то мазюкой, высунул язык, взялся пальцами за края. Реджи наклонился, намечая место.       Я загляделся на плавный скат его плеч и виднеющиеся в вырезе футболки ключицы. Хороший всё-таки экземпляр… будет жаль, если он в первом же бою уйдёт за кулисы. Учитывая, что на Луне осталось всего около десяти тысяч людей, вряд ли таких, как он, одарённых силой природно, в дальнейшем наберётся много.       Всё получилось очень быстро: остриё впилось в центр языка снизу, скользнуло внутри, порвало мягкое и высунулось снаружи. Не больно, просто неприятно, да и к ощущениям проникновения металла в мышцы я привык. Как-то не впечатлился. Веселее было после…       Когда я запрокинул голову, и Реджи навис сверху, поймав мой полный любопытства взгляд. Я рассматривал его уже не как рекрута — оказывается, он мне понравился. Озарение без задержек, блин.       Он отвлёкся, втолкнул в дырку серьгу, извлёк иголку. Придержав мой язык сбоку, накрутил на штангу шарик. Я клацнул металлом о нижние зубы и чуть поморщился, почувствовав вкус крови.       Реджи смотрел весёлыми токсичными глазами и дёргал мою душу за какие-то внутренние ниточки. Большим пальцем стёр с губы тонкий кровавый след. Дышать стало тяжело, и я шумно втянул воздух, отворачиваясь.       Вот сдохнет в первой же вылазке, а мне потом расстраивайся, что чувак пропал зря. Лучше не привязываться раньше времени. Покажет себя — тогда посмотрим.       — Нельзя пить и есть пять часов. Я дам тебе раствор — его надо разводить по инструкции и полоскать рот, чтобы не занести инфекцию. У тебя есть лёд?       Я промурлыкал что-то вроде «нет, но достану» и с удовольствием потянулся. Чудесный всё-таки день. Всё сложилось, как нельзя лучше.       Возможно, Реджи тоже нравился расклад. Или нравился я, который был совсем не против выражения благосклонности: тут у нас давно что-то вроде огромной койки, где все со всеми успели перетрахаться от большой любви или большого стояка. И парни с парнями, и парни с девками, и девки с девками, всё едино, а некоторым и выбирать не приходилось, само как-то получалось. Выбирать могут те, у кого на метр асфальта десять душ, а нам, большой научной деревне, деваться некуда. Хотя некоторые предпочитали отношениям виртуальные наркотики, но я себя к ним не причислял и надеялся, что Реджи тоже из наших, из любителей потрогать-пощупать живое и настоящее.       Судя по его пристальному изучающему взгляду, истина была где-то рядом. Но мне эти наши гляделки доставляли такое удовольствие, что я решил развлечься, потянуть резину, если не уйдёт за кулисы в первой же битве.       — Что ж. Рад, что мы друг другу пригодились, — пробормотал я, глотая половину слов с непривычки. Дикция была нарушена, некоторые звуки произносились с трудом.       — Да. Спасибо, Саймур.       — Можешь звать меня просто Сай.       Я встал и потопал к двери. Реджи какое-то время смотрел в спину, прежде чем крикнуть:       — Где тебя можно найти?       — У турника. Если выживешь — свидимся. Удачи.       Когда я выбрался наружу, гравиполе мелькнуло, сменяя программу с дневной на вечернюю, и я увидел в этом ободряющее подмигивание.       Я вообще частенько видел только то, что хотел видеть. Этот день исключением не стал.       Но самое интересное было впереди, а пока я был безудержно, до неприличия счастлив.