Никакой жалости

— Что же вас теперь беспокоит? — Две вещи: первая — я знаю, что должен стыдиться того, что сделал. Из-за того, что я не смог совладать со своими чувствами, расстроилась свадьба. Красивая молодая пара просто разошлась, а я ещё и выиграл от этого. Но мне совсем не стыдно. Осознаю свою вину, но не чувствую её. — Вы обманывали кого-то из них? Вынуждали обманывать? — Не обманывал. Но, если бы Майк хотел сохранить отношения с Рейчел, ему, вероятно, пришлось бы солгать. — Но он этого не сделал? — Нет. — Как вы думаете, почему? — Он говорит, что любит меня. — Но? — Это вторая вещь: я боюсь, что это не любовь, а жалость. Сострадание. Майк — хороший человек, гораздо лучше меня. Я боюсь, что пользуюсь его добротой, чтобы брать то, что мне не принадлежит. — Вы говорили с ним об этом? — Я не уверен, что получится. У меня не очень хорошо получается говорить о чувствах. — Вы пробовали? — Вроде того. — Ясно. Хорошо, давайте разбираться по порядку. Что касается вашего чувства вины за то, что у вас нет чувства вины, вы отдаёте себе отчёт в том, что Майк и Рейчел — взрослые дееспособные люди, которые в состоянии принимать за себя решения? — Да, но… — Постойте, Харви, услышьте меня, пожалуйста. Когда я говорила вам про ваше состояние — я ведь предупреждала, что это серьёзно. Вы считаете, справедливо было бы, если бы вы пожертвовали своей жизнью ради того, чтобы два других человека продолжали играть в игру под названием брак? Потому что речь именно об этом. — Нет, я не думаю, что это было бы правильно. — Признаюсь, когда я просила вас не блокировать свои чувства, я не рассчитывала на такой эффект, но я рада, что всё так вышло. Вы не задумывались о том, что не вы один испытывали это влечение, и, если бы у Майка раньше был повод видеть в вас нечто большее, чем начальника и друга, он бы давно это сделал? Да, я не спорю, история с его невестой вышла некрасивая, но если бы это вскрылось позже или если бы он вас потерял — кому от этого было бы легче? — Рейчел? — Нет, Харви. От такого не легче никому, поверьте. Жить с человеком, чьи мысли не с вами — вы же сами понимаете, как это печально. Харви молча кивает, вспоминая отца. — Теперь ко второй причине вашего беспокойства. Вы говорите, что Майк вас жалеет, но есть же чисто физиологические реакции, которые никакой жалостью не вызовешь. — В случае с Майком я ни в чём не уверен, — мрачно возражает Харви. — Вы или идеализируете его, или демонизируете. — Вполне вероятно. — Не нужно этого делать. Попробуйте просто поговорить с ним о своём беспокойстве. — Я знаю всё, что он скажет, и не могу придумать правильных вопросов, чтобы понять, говорит ли он правду. — Вы же адвокат. — Думаю, я просто не хочу их формулировать — боюсь получить ответ. Какое-то время оба молчат, затем психолог решается: — Знаете, Харви, я не занимаюсь семейными консультациями, но для вас сделаю исключение. — Почему? — Хочу быть уверена, что вы в безопасности. Обследование показало, что ваше сердце в норме, но я всё ещё беспокоюсь по поводу тех ваших ощущений. Хочу понять, есть ли у вас повод для тревоги. Приходите с Майком вдвоём. Но вы должны дать мне разрешение использовать ту информацию, которую я получила от вас во время наших сеансов. Харви надолго задумывается, затем кивает: — Хорошо. * * * — О, это и есть то заповедное место, где Харви Спектер раскрывает свои настоящие чувства? Не верю, тут всё должно пропитаться мрачностью его тайных помыслов. Харви бросает на психолога извиняющийся взгляд, словно родитель извалявшегося в грязи ребёнка в общественном транспорте. — Не волнуйтесь, — улыбается психолог, — глупо шутить в незнакомой обстановке, особенно, когда нервничаешь — это нормально. — Глупо шутить? Он ведь вам заплатил, чтобы вы это сказали, да? — Он платит мне за всё, что я говорю. Оплата почасовая. — А, ну точно. Я крепко попал? — Посмотрим. Харви, для начала — как вы себя чувствуете? — Хорошо. — Болей в области сердца больше не было? Харви только теперь понимает, в какую ловушку попал он сам, и быстро отвечает: — Нет, всё в порядке. — Каких ещё болей в области сердца, — Майк немедленно становится серьёзным. — У тебя проблемы с сердцем? Почему я об этом только сейчас узнаю? По-твоему, это не моё дело, да? — он злится. — Потому что я не хотел, чтобы ты за меня беспокоился ещё больше, чем требуется, — ворчит Харви. — Харви, — стонет Майк. — Ты невыносим! Я же тебе не чужой человек, в конце концов. — Скажите ему, Харви. Скажите ему, почему вы на самом деле скрывали от него своё состояние. — Какое состояние? Это серьёзнее, чем панические атаки? — Нет! — рявкает Харви. — Я обследовался в клинике, и ничего патологического не нашли. — Тогда тем более, что страшного в том, что ты мне скажешь? — Ты будешь беспокоиться. — И? — Мне не нужна твоя жалость, ясно?! — это звучит грубо и вырывается у Харви помимо его воли. Майк таращится на него во все глаза, потом отчаянно трёт лицо ладонями и смотрит на психолога. — Вот что с ним делать, а? — теперь он играет во взрослого рядом с неразумным ребёнком. Поворачивается к Харви, и начинает втолковывать: — Никакая это не жалость! То есть, когда тебе плохо, я, конечно, тебя жалею, но это же не единственное, что я к тебе чувствую! Луиса мне, знаешь, тоже временами жалко, но я б из-за этого не стал с ним… — Ты мне благодарен, Майк. Сильнее, чем Луису. — Это плохо? — Слишком благодарен. Майк вскакивает и делает несколько проходов по комнате из стороны в сторону, затем снова падает на диван рядом с Харви, обращается к психологу: — Ладно, к чёрту его сомнения на мой счёт — потом разберёмся. Расскажите, что нужно делать. Я имею в виду, с этими его болями — есть что-то, чем я могу помочь? Психолог кивает: — Есть, но, боюсь, это как раз связано с сомнениями Харви. Ему нужно спокойствие и уверенность. — Что его любят? — Да. Как и всем нам. Майк снова поворачивается к Харви: — И что я должен сделать, чтобы это тебе доказать? Моего слова тебе, очевидно, недостаточно? — Достаточно, просто я не уверен, что ты сам понимаешь, что ко мне чувствуешь. Майк закатывает глаза: — Да что ж такое! Смотрит на психолога в поисках поддержки, но та лишь качает головой: — Перед вами проблема. Я могу помогать вам в поисках решения, но не могу придумать готовое за вас. — Тогда помогайте! — Вы говорили Харви о своих чувствах? — Всё время говорю! — О том, как они появились? — Это сложнее, — вздыхает Майк. — Это росло очень постепенно. Но тогда, в кабинете, когда я поцеловал его, я сделал это потому, что хотел. Потому, что если бы не сделал, мне было бы больно. — То есть, это всё-таки сочувствие? — прищуривается психолог. — Нет, — отмахивается Майк. — Сочувствие — это другое. Я сочувствую своим клиентам, друзьям, близким людям, но при этом между нами всё же остаётся дистанция. Даже… Даже с Рейчел. А в тот момент мне казалось, что это происходит со мной. Я не мог отделить себя от Харви, это было сильнее, чем сочувствие. В тот момент я не думал о том, сколько Харви для меня сделал, и чем я ему обязан. Не думал даже, что мои действия могут ему как-то помочь — вот! — Майк радуется своему внезапному открытию, его лицо озаряет выражение «Эврика!». — Понимаете, я поцеловал его, не чтобы ему было лучше, а чтобы лучше было мне! Потому что мне с ним рядом хорошо, и я чувствовал необходимость к нему прикоснуться — не для него. Для себя. Для своего удовольствия. — Именно для удовольствия? Майк решительно кивает: — Да. — Вы верите? — обращается психолог к Харви. Харви пытается скрыть, насколько его потрясли и растрогали признания Майка, но в этом кабинете он уже привык быть откровенным, и у него всё на лице написано. Майк, разумеется, это замечает. — Харви, — вздыхает он. — Прости, надо было раньше сказать. Но я не знал, что тебя это так мучает. И не смог бы сам сформулировать. Прости. — Всё в порядке, — кивает Харви, пытаясь сдержать подступающие слёзы. — Мне стоило больше тебе доверять. — Харви, — мягко, но настойчиво вмешивается психолог, — я вам тысячу раз говорила — не сдерживайте эмоции без особой необходимости. Если хотите плакать — плачьте. Харви опускает голову и прячет лицо в ладонях. — Я за этим прослежу, — серьёзно обещает Майк. — Заставлю его плакать. То есть, не в этом смысле. Я не то хотел сказать! Харви поднимает голову, и сквозь слёзы на его лице сияет улыбка. — Заставит, можете не сомневаться, — утвердительно качает он головой. — Хватит надо мной насмехаться, — ворчит смущенный Майк. — Говорите лучше, что ещё нужно? Диета? Мы завязываем с уличной едой, слышишь, Харви! И никакой больше пиццы посреди ночи — переходим на положение гремлинов: не кормить их после полуночи, помнишь? И никакой работы по ночам тоже — у нас теперь жёсткий режим сна и питания. И ещё этот твой спортзал — я должен проверить твоего тренера, я начинаю думать, что тебе нужна программа попроще. И ещё отдых — мы можем съездить к твоей семье в Бостон… Хотя, нет, там ты тоже будешь нервничать, к чёрту Бостон! Франция? Хочешь во Францию? Не уверен, правда, что пища там здоровая. Доктор, в какой стране самая здоровая еда? Да отнесись же ты ко мне серьёзно! — последнее относится к Харви, с начала тирады Майка он не перестаёт глупо хихикать, словно опять накурился травки. — И, кстати, — тут же вспоминает Майк, — никакой больше травки, слышишь меня? Мы завязываем! Так что насчёт еды, доктор? — Ничего не могу сказать, — с улыбкой отвечает она, — я ведь не диетолог. Но я уверена, что вы на правильном пути. — Не поощряйте его! — ужасается Харви, мысленно прикидывая, во что выльется беспокойство Майка о его здоровье. — Меня больше всего радуют местоимения, Харви, думаю, и вас должны, — поясняет она. Майк непонимающе хмурится, а Харви кивает — он тоже обратил на это внимание: Майк всё время говорит «мы» и «нас», хотя у него-то никаких проблем со здоровьем нет. — Если бы я не знала ситуации, — продолжает свою мысль психолог, — я бы спросила, сколько лет вы женаты. — Много, — ворчливо отвечает Майк, понимая, что ответов на свои вопросы он не получит, а диету и расписание придётся отстаивать с боем. — Все знают, что мы женаты на своей работе, а работа для нас обоих — это как раз и есть мы. — Охотно верю, — кивает психолог. — Харви, у вас остались ещё какие-то вопросы? — Нет, — качает головой Харви и искренне добавляет: — Спасибо. — И, Харви, — твёрдо говорит психолог, — это точно не жалость. — Уже понял, — отмахивается Харви, — он собирается лишить меня уличных хот-догов! Какая ж это жалость? Это настоящий садизм! Лицо Майка выражает суровую непреклонность разогнать всех торговцев уличной едой на Манхэттене. И это необъяснимым образом делает Харви совершенно счастливым.