Старая эльфийская сказка

- Мы ушли от людей, - сказал я. - Они ненавидели нас, и мы не смогли больше с ними жить. Эльф промолчал. Даже если б с его губ сорвались слова сочувствия и утешения, я бы все равно его не понял. - Прикройся, - велел он мне, сняв с себя плащ и протягивая его мне. Его одежда была из тонкой, но плотной ткани, и я, накинув плащ на плечи, моментально согрелся. Эльф кивнул головой в сторону опушки, мол, пошли, и я послушно последовал за ним. А что мне оставалось делать? На опушке нас ожидали еще пара эльфов. Это были одинаково светловолосые, высокие, худощавые жители леса. Оба они были одеты в зеленые одежды, которые помогали им скрываться от чужих глаз в лесу. Судя по тому, что, кроме ножей на поясе, у них с собой были еще и луки со стрелами, а на ногах у них были удобные мягкие сапожки, это были пограничники, дозорные. Они охраняли Гурку. Признаюсь, у меня от сердца отлегло. Глядя на их стрелы с черными острыми наконечниками, которые способны пробить и сталь, на огромные луки, которые, наверное, бьют на растояние в целую милю, в воображении своем я невольно рисовал себе самые ужасные картины. Мы находились в Диком Лесу, на их территории, и они могли подстрелить любого из нас, не разбираясь. Луки их висели у них за спинами, и в руках никакого оружия не было, но сдается мне, вздумай Гурка хоть пальцем двинуть, они успели бы. Однако, она была жива и невредима. Съежившись в комочек, она сидела в траве, испуганно поглядывая то на своих стражей, то на меня. Она была напугана, и, наверное, больше за меня, чем за себя, но страх не позволял ей произнести ни звука. Всю жизнь она слышала об эльфах такое, что хуже них мог быть только людоед, пожирающий печень у новорожденных младенцев, а теперь она видела их вживую, рядом с собой, с нацеленным на неё оружием. Есть от чего испугаться, не так ли? - Не бойся, - ободряюще сказал я. Я очень хотел, чтобы она перестала так затравленно глядеть, и чтобы с лица её исчезло покорно-рабское выражение, ожидание неминуемой беды, боли и обреченности. При виде нас оба Гуркиных стража как будто бы отступили от неё. Эльф, что сопровождал меня, положил руку мне на плечо. - Мэлроп, - произнес он. Одно-единственное короткое слово на его языке, и эльфы, сторожившие Гурку, отступили от неё, словно выпуская её из плена. Я раньше ни разу не слышал этого слова, но тотчас же понял, что оно обозначает. Полукровки. Полуэльфы. Дети любви. Охранявшие гурку эльфы переглянулись. "Что? - как бы говорили их растерянные лица. - Эти двое жалких оборванца родня нам по крови?" Мой провожатый кивнул согласно головой в ответ на их немое изумление. - Мэлроп, - повторил он уверенно. - Так изу-вечить мог-ли только за кровь. Эльфы враз заговорили на своем языке, перебивая друг друга и указывая на нас пальцами. Верно, оба дозорных не верили в слова своего предводителя, и доказывали ему, что мы шпионы. Но он снова лишь покачал головой, отрицая их горячие доводы. Эльфы обступили меня, рассматривая внимательно, вертя в разные стороны, как куклу, ощупывая мои руки, плечи, словно проверяя тело мое на крепость. Они вертели мою голову, запускали пальцы в мои волосы, и так пристально вглядывались в глаза, словно хотели рассмотреть, что там, на самом их дне. Один из эльфов как бы между делом, видя, что я морщусь от боли, пристроил на моей порванной щеке зеленый травяной пластырь и заклеил им же рассеченную бровь. Второй чуть нагнув мою голову, внимательно рассматривало мое ухо. Он поворачивал мою голову то так, то этак... а потом вдруг резко дернул меня за оба уха сразу. От неожиданности я вскрикнул и ухватился за них руками, а эльфы разразились разнокалиберным хохотом. Каково же было мое удивление, когда вместо привычных мне ушей я нащупал два длинных, острых, как перья лугового лука, эльфийских уха! Теперь эльфы уверились в том, что я не лазутчик. Они признали во мне своего. Странное это было чувство; наверное, так же чувствует себя цветок, чей бутон только что открылся. Один легкий щелчок, и лепестки свободны от своего тесного плена. Предводитель эльфов обернулся к изумленной Гурке и жестом позвал её к себе. Она повиновалась, все так же изумленно и затравленно тараща на него глаза. С её головой эльф возился дольше. Он поворачивал её осторожно, держа обоими ладонями. В конце этого странного ритуала он легко щелкнуо по её ушам, словно стряхивал чешуйку тонкого пепла с шелкового рукава. Ушки Гурки оказались маленькие, чуть заостренными, как нежные цветы калы. Рассмотрев их, эльф лишь покачал головой. Он долго смотрел в перепуганное, жалко скривившееся лицо Гурки, в её умоляющие глаза, на её безжалостно отсеченные как попало волосы, торчащие в разные стороны, и произнес: - Изу-ро-довали. Люди унич-то-жают все прек-расное. Тот самый эльф, что заклеил пластырем мои раны, из своего походного мешка вытащил какую-то склянку. Зубами вырвав из неё пробку, он жестом потребовал, чтобы я дал ему руки. - Посмотрим, то за кровь течет в твоих жилах, - сказал главный. Что это было за зелье, я не знаю, но от одной его капли на руке моей расцвели узоры, похожие на те, что рисует на стеклах мороз. Синие прекрасные тончайшие нити оплели мои пальцы, перевили запястье и лозой взобрались на плечо. Синие яркие светящиеся звезды и полумесяцы были нанизаны на них, как бусины. - Ты Ночной эльф, - пояснил предводитель. - Тебе нужно на север. Судя по звездам, отмеченным на твоей коже, отец твой был рожден под созвездием Четырех и Одной, - он махнул рукой. - Тебе нужно идти туда. Там твоя родня. У Гурки на плече разрослась нежная вьющаяся зеленая лоза, с цветами, и на трепещущих веках появились синие рисунки, как лепестки васильков, как крылья бабочек. - Ты дитя Цветов, - сказал предводитель. - Твои родичи живут там, - и он махнул в другую сторону. Мы с Гуркой переглянулись. Расстаться? Теперь, когда мы так далеки от людей? Я вспомнил умоляющие глаза Гурки, протягивающей мне зелье, её тощее тельце, прижавшееся ко мне, старающееся совладать с моим буйным припадком. Оставить её одну? Просто расстаться с ней? Нет! У меня никогда не было друга, кроме неё. Нет... - Нет, - сказал я твердо, и эльф усмехнулся. - Ты упрямый, Ночной Терновник, - произнес он, по своему обыкновению спотыкаясь на каждом слове. - Это хорошо! Интересно, от кого ты рожден? Если б ты не взял от людей их короткий век..! Эльфы странные существа; они молча приняли наш отказ расстаться и разойтись в разные стороны, как того велел здравый рассудок. Верно, решение наше сулило нам много бед и тягот, но это было наше решение, и эльфы его уважали, а потому не стали ни отговаривать, ни рассказывать длинные страшные истории. Одежду мою, от которой невыносимо смердело человеческим жильем, дымом, потом, грязью и болезнью, всем тем, что наполняло до недавнего времени мою жизнь, они безжалостно сожгли в костре, а мне, покопавшись в своих походных мешках, нашли более-менее подходящую рубашку и штаны, припасенные на тот случай, если дорога уведет их слишком далеко от дома. Вместо моих развалившихся старых сапог с окаменевшими от въевшейся грязи подошвами, эльфы дали мне такие же мягкие, как у них самих. Впервые в жизни я почувствовал заботу о себе и живое участие. Кто мы были для этих эльфов? Никто. Завтра они уйдут по своим делам, патрулировать свои леса дальше, и забудут о нас. Но они не могли уйти просто так, оставив нас беспомощными. Не знаю, что им не позволяло так сделать. У людей я этого не встречал. Боль не могла заставить меня плакать, а вот от этого почему-то предательски защипало в носу, и на глаза навернулись слезы. - Плачь, юный мэлроп, - сказал эльф, увидев, как слезы сами собой текут из моих глахз. - Плачь. Пусть последний яд выйдет из твоего сердца. На Гуркины босые грязные ножки оказалась велика вся предложенная обувь, и Эльф, покачав головой, взялся тут же, у костра, сшить ей сапоги из лоскутков кожи. - Мы следили за вами давно, - пояснил он. - Только люди или мэлроп, не знающие законов этого места, осмелились бы остановиться здесь и купаться в Священном Источнике. Люди? Но как вы сумели обойти наши ловушки и пройти вглубь леса так далеко, невредимыми и незамеченными? Мэлроп? Но вы сильно были похожи на людей, ничего эльфийского в вас не было. Теперь вам нужно идти в Свободный Город. Там живут те, кто не знает своего места ни среди людей, ни среди Эльфов. - А почему нам нельзя вместе податься к ночным эльфам, скажем? - спросил я. Эльф пожал плечами, щуря глаз от дыма костра. - Ты же ночной эльф, - сказало он. - Ты ночью силен. Ночью ты и твой род станете охотиться, воевать, жениться и жить. А дитя Цветов на ночь закрывает свой бутон. Еще немного, и вы уже не будете видеться. Ты станешь спать днями, а она - спать ночью. Какой смысл вам оставаться вместе?