01.08.1999 гг. Японская Социалистическая Республика (Хоккайдо). Трасса Асахикава-Биэй.
— Однокомнатный банан, — сказал Москаль-Ямамото. Соноко-сан кивнула. Руки дежурной по-прежнему лежали на томике манги. — Что не так? — Необходим второй пароль, — сказала она по-японски. — Вам должны были его передать. Мне опять захотелось выйти за «таблетки», зайти в бронированную будку, и хорошенько ей врезать. У дежурной Соноко уникальный талант бесить! — Давай, говори, — сказал Ямамото. — Не буду я говорить! — Ты что, забыл пароль? — Такое забудешь… Он не стал выключать двигатель. «Таблетка» рычала как тигр. Я высунулся в окно. — Мама-сан, прекратите делать вид, что вы нас не узнаёте, — заговорил я. — Наша бригада уже полгода, как ездит через вашу маруту. Хватит эти школьных шуток! Уважайте труд камикадзе, вы же партийная. — Кто здесь школьница — решаю я, — отозвалась Соноко. — Согласно инструкции, вы должны назвать оба пароля. В противном случае, я имею право вас не пропустить. — Мама-сан… — Говорите официально! — Уважаемая Соноко-сан, пожалуйста, сообщите: кто вам подаёт идеи для ваших идиотских паролей? — Уважаемый Пётр Уранович Шубин, — был ответ. — Вы либо говорите пароль, либо разворачивайтесь. Я не уполномочена пускать Антона Кэндзабуровича без напарника. Я вдохнул поглубже, откинулся на спинку сидения и почти крикнул: — Yaoi forever! Запикали датчики. Посеребрённые створки ворот медленно разъехались в стороны. Москаль тронул «таблетку». Я успел заметить, как дежурная улыбалась за пуленепробиваемым стеклом. — Эта мама-сан меня доведёт, — сказал я. — Вот увидишь. Напишу в профком, пусть разбираются. Сорок лет ей, пора бы без глупых шуток дежурить. — Яойщица… Они выше простых обывателей. — Она хоть понимает, где стоит? — Понимает. Она из желтокрылых. Посёлок Камифурано, зона полного отселения. — Я наизусть список помню! Не надо уточнять! — В моём голосе промелькнуло раздражение. — Соноко-сан вроде нас с тобой — её тоже не отпускает железное сердце Хоккайдо. Объект 104 сверкал прямо по курсу. Башня была похожа на струну; горные кряжи скрывали её подножье, а вершина пронзала небо. — Беда с этими женщинами, — со вздохом произнёс я. — Угу. Как вернёмся, я в массажный салон. Тебя подбросить? Москаль-Ямамото — крепкий и кряжистый. Всё такой же, каким и был в восемь лет, когда мы с ним познакомились, разве что вырос. На смазливом лице метиса сверкают прямоугольные очки в толстой оправе, в стиле Жана-Поля Сартра и советских физиков. — Не надо, — говорю я. — Там китаянки, — со смаком говорит Антон Кэндзабурович, — Скоро здесь всё китайским будет. Уже договоры подписывают. Рабочие визы, квоты расширяют. Японская Демократическая Республика Хоккайдо ждёт гостей. — Откуда ты всё знаешь? И про дежурную и про договоры. — Опыт, опыт. И наследие предков. А ты что? Всё оплакиваешь старую любовь? На зеркале заднего вида прыгали два брелка — храмовый амулет для безопасной езды и миниатюрная атомная бомба из красного плюша. Я достал сигма метр и начал смотреть на экранчики. — Что с колебаниями? — Москаль-Ямамото щурился на дорогу. — А? Да, всё в норме: и красные, и зелёные. — Следи внимательнее. Мы сейчас находимся, можно сказать, в одном из самых опасных мест планеты Земля. Не время о школьницах думать. — Я не думаю. Прошло уже семь лет! — Вот! А через год будет восемь. — Мне это не нравится… — Не нравится через Квадраты, поехали через Море Изобилия. Ты ведь этого хочешь? — Разговор мне этот не нравится. — Сам начал. На красном экранчике мигнула сотня, но потом снова упало в сорок шесть. Может быть, всплеск. А может, просто барахлит. Здесь, у Штыка, все наблюдения могут быть только косвенные. Это я вам как физик говорю. Дорога пошла на подъём. — Красная сотня, — сказал я. — Мигнула и пропала. — А сколько сейчас? — Сорок шесть. — Напомни, чтобы я тебя предупредил, — сказал он. — Потом, если вернёмся. — Это что-то с колебаниями? — Нет, не с ними. Что там с лямбдой? Не выправились? Я достал лямбдомерку. Три основных датчика шкалили, остальные показывали погоду на Марсе. Кроме куприяновской дельты, которая явно шла с одного из малых спутников Юпитера. — По прежнему чушь? — Москаль-Ямамото не отрывает взгляд от дороги. — Да. Никакой согласованности. — Мой опыт подсказывает, что там просто муся накрылся. Вот и передаёт непонятное. — Как он может что-то передавать, если накрылся? — Он не весь накрылся. Может, в него молния ударила. — Ладно, не суть. Заменим, и дело с концом, — вдруг я почувствовал безразличие и усталость. Зачёркнутый иероглиф «Человек». Знак Зоны Отселения. Москаль-Ямамото на автомате сбросил скорость. Теперь «Таблетка» жужжала майским жуком. — Будет хорошо, если это была шаровая молния, — сказал он. — Физики наконец-то узнают, что они существуют. Скажи, кстати, не слышал, появились новые модели шаровых молний? — Когда я готовился к госам, — сказал я, — было две основных модели. Обе не сходились друг с другом. И с наблюдением. — Ну да. Так всегда бывает. И будет. — Шаровые молнии предпочитают не залетать в лаборатории. «Таблетка» затормозила возле бывшей начальной школы. Навес над крыльцом наполовину обвалилась и висит на одном столбе. А сквозь крышу уже проросли берёзки. За школой — простор заброшенных рисовых полей. Полузатопленные квадраты ещё заметны среди изумрудной травы. Я вытянул из штанов «хвост» и прицепил за кольцо на поясе Москаля-Ямамото. Он, как и положено, проверил прицеп, а другой рукой уже открывал дверь. Я последовал за ним. — Кто её ставил? — спросил Антон. — Вторая бригада? Я посмотрел на карту и ответил: — Седьмая. — Долматов, небось? — Да. Но поминать его не обязательно. — Да ладно тебе. Я пошёл вдоль школы. Коричневая краска облезла, и от стены пахло железом. — Думаешь, переместило? — Ничего не думаю. Эти идиоты забыли написать, в какой комнате прибор стоит. — Обычная ошибка, когда в небольшой команде работаешь. — Входим? — Тут заперто. Вот увидишь. Когда была эвакуация, занятий ещё не было. — Могли открыть. — Долматов никогда бы не смог. Это я про него точно помню. — Замолчи уже! Дверь не поддаётся. Слышно, как скрипит в пазу заржавленный язычок. Пришлось обходить дальше. По привычке заглядывал в пыльные окна — ничего полезного. Пахло железом и сорными травами. Двустворчатая дверь поворачивается туго. На петлях — космы ржавой паутины. В холле сейсмо-пеленгатора нет. Следов тоже. — Похоже, его даже не осматривали. Просто поставили и ушли. — Обычное дело, если модель достаточно надёжная, — отозвался Москаль-Ямамото. — Камикадзе мало, а приборов много. И постоянно ставят новые. Ну, ты уже сам всё увидел. Что-то зазвенело. Я достал Токарев и снял с предохранителя. — Тихо ты, — сказал Москаль-Ямамото. — Это же просто зона отселения. Волны от Штыря здесь бывают только на испытаниях. — Я по инструкции действую. — Это правильно. Для верности я выглянул наружу. Башня всё так же поднималась над горами. Такое впечатление, будто она не приблизилась ни на метр Мы подошли к лестнице, Москаль-Ямамото посмотрел вправо, влево, потом достал щёкалку и вырубил сигнализацию. Звон прекратился. — Всё правильно работает, — заметил он. — Она нас засекла. А я смотрел в другую сторону. — Миккерайда! — Что ты там нашёл. Ого, вот это чудо! Радиометр был незнакомой конструкции, с проволочной антенной из двух гиперболических половинок. В этой импровизированной сфере застрял здоровенный чёрно-рыжий кот. — Вот кто всё поломал! Смотри, хвостом прямо по датчику чешет. Я спрятал пистолет и подошёл ближе. — Сколько он уже здесь сидит? — Вызов был со вчерашнего дня. Кот водил пушистым длинным хвостом. Его янтарные глаза глядели прямо в душу. Я присел рядом на корточки и начал гладить пушистый лобик. — Теперь понятно, почему сигнализация молчала. Она на котов не рассчитана. — Не рассчитана, — я, кивнув, почесал пушистого за ушком. Ямамото посмотрел на кота, по-дежурному улыбнулся, опустился на колени и стал отсоединять питание. Как это водится у друзей детства, он иногда ухитряется понимать меня без слов. — Ты тушкой его повезёшь? — спросил он. — Нет. — Инструкция рекомендует тушкой. — Нет, пусть живёт. — Дело твоё. Мы взялись за ручки радиометра. — Ити-нин — абэ! Мусен-кодзикей — Сейчас, при переноске, называть радиометр «мусей» не поворачивался язык, — был тяжеленный, как стопка свинцовых пластин. Антенна с котом болталсь в пазах. Мы вынесли его в холл, пинком отворили дверь и шагнули в яркий полдень. Я на всякий случай обернулся вправо. Башня была на месте. Марева не заметил. По идее, нам всегда сообщали о начале испытаний. И всё равно на моей памяти было три случая, когда волны шли без предупреждения и приходилось гнать на полной скорости под бодрящий вой тревоги. На базе тоже не знали, почему так бывает. Ватанабэ предполагал, что он эхо от других испытаний, которые идут в параллельных эвереттовых реальностях. Может быть, там сейчас гибнут целые вселенные. И тут я оступился. — Розу мо-нэ! Ящик перекосился, антенна двинулась. Она не была рассчитана на кота. Кракнула, вывалилась, рухнула на ступеньку и раскололась надвое, как орех. Кот прыгнул наружу и взлетел на крышу. — Ох, ну и ксо! — а что мне ещё сказать? — Понесли до «таблетки», — сказал Москаль-Ямамото. — Нет, конечно же понесли. Я не возражаю. Поднатужились и загрузили в багажник. Нового мусен-кодзикей у нас с собой не было. Придётся везти сюда новый. Но это не страшно. Это наша работа. — Пошли за антенной, — сказал Антон. — И за котом. — Это Шрёдингер, — Москаль-Ямамото произнёс это, даже не глядя в мою сторону,.— Кот нашего главного айну. — Наш айну в своей вилле почти не живёт. — Айну не живёт, а кот живёт, — пожал плечами Москаль-Ямамото. Мы опять подошли к парадному входу. Кот сидел на прежнем месте. Москаль-Ямамото поднял с земли разломанную антенну. Я смотрел на кота. Он вылизывался. Я пытался ни на секунду о нём не забывать. — Кис-кис-кис… Кот посмотрел на меня и прыгнул в сторону. Я тоже прыгнул. Кот летел по дуге, а я — так, чтобы угол между мной и котом был один и тот же. Вытянул руки, как футбольный вратарь в решающую минуту и… Поймал! Кот был у меня в руках. Он вырывался и царапался, но это уже не важно. Москаль-Ямамото потянул за хлястик. Я поднялся. Когда руки заняты котом, и этот кот рвётся на свободу, подниматься с земли непросто. Мы вернулись к «таблетке». — Я веду? — спросил Москаль-Ямамото. — Ну разумеется. Я же с котом. — Надзо суппэ, как говорил Чернышевский! Мы тронулись. Развернулись и поехали обратно той же дорогой. — Живого кота надо будет в карантин, — сказал Москаль-Ямамото. — Ещё не поздно сдать тушкой. — Ты не любишь животных? — Люблю. Просто предупредил. И обязательно сообщи Флигендберду. — Флигенберду? Профессор вернулся? — Вернулся. А что это значит? Кот внимательно следил за дорогой. Я обернулся и ещё раз посмотрел на Штырь. Объект-104 всё так же пересекал небосклон. — Новое испытание? — Верно, — Антон заулыбался. — Может быть, на этот раз получится взорвать эту несчастную планетку. Пропускной пункт. За тёмными стёклами голова Соноко-сан над коллекционным томом манги. Яойной, разумеется. Москаль-Ямамото просигналил трижды. — Выпускайте! Дежурная, не глядя, повернула рычаг. Ворота разъехались. — Поздравляю, — произнёс Москаль-Ямамото, когда ворота закрылись. — Этот был наш тридцать шестой боевой вылет. — Тридцать седьмой, — ответил я и продолжил гладить кота, чтобы успокоиться. — Тот не считается. Он был нулевой. Я за сишную нумерацию. — Я тоже паскаля не признаю. Что ты мне хотел сказать? — Когда? — Когда выезжали. — А, хоу на но! Я отцепил хвост. — Говори, не томи. — Наш беглый Пачин, — Антон сделал паузу, словно искал нужное слово, — скоро снова появится в новостях. — Продолжай. — Что продолжать? — Что Пачин постоянно влезает в истории, я знаю с девятого класса. Не такая большая тайна, чтобы говорить её только снаружи. — Это была последняя история нашего буйного пацифиста, — Москаль-Ямамото снова не смотрел на меня. — Не влипать ему больше. Отвлипался. — Что с ним? — Тебя скоро вызовут в особый, — как ни в чём ни бывало произнёс мой напарник. — Краболовы будут щупать. Перечитай школьный альбом. Чтобы в датах не запутаться. — Нани кадаттен-но! Думай, что говоришь! — Насчёт Пачина и всей нашей старой компании… Видишь, как получается? Было нас пятеро, учились вместе. И вот нам по двадцать два, — и нас уже только трое. Причём ни одного волной не накрыло, ни одного… Все естественными причинами. Мне подурнело. Даже в зоне я чувствовал себя лучше. — Зачем краболовы-то? — спросил я. — Разве его, пока учился, в гимназии не проверили? Он же безобидный. — Ваганне! Или, если литературно, понятия зелёного не имею, — Москаль-Ямамото усмехнулся. Усмешка вышла горькой. — Тогда откуда ты знаешь, если ваганне? — Меня уже вызывали. Я посмотрел на кота. Шрёдингер ответил виноватым взглядом. Он ничем не мог мне помочь. — Гони в карантинную, — произнёс я, — Сначала кота сдать надо…Глава 1. Однокомнатный банан
15 мая 2017 г. в 19:52