Чужой (родной) сын

Каждый раз, когда впервые за долгое время встречаются люди, раздаётся замечательная и лживая фраза: ты совсем не изменился. Питер знает, что его мама изменилась, по-другому и быть не могло – слишком много времени они провели в разлуке, а память, особенно детская, недолговечна. Он помнил ощущение счастья, уюта, покоя, радости, когда она рядом, помнил светлые волосы, добрую улыбку, всегда тёплые руки, пятна от краски на щеке, помнил, как она забавно подпевает песням на радио, но полностью картинка не складывалась - рассыпалась калейдоскопом ярких мозаик, что не собрать. Поэтому он был ошарашен, когда на порог, почти забытого, но всё же узнанного, дома, вышла красивая статная незнакомая женщина. Его мама. Сколько раз, забившись в угол на корабле Опустошителей, с трудом дыша от боли в помятых рёбрах, слизывая кровавую корку с разбитых губ, он представлял их встречу? Время лечит любые раны, и пробираясь по вентиляционным шахтам космических станций, убивая незнакомцев, которые хотели убить его, принимая одобрительные тычки от радостной команды, он узнал новое чувство. Стыд. Ему понравилась новая жизнь. Питер уже не боялся, что его сожрут эти страшные монстры, теперь ставшие его верными товарищами, появился новый страх - Йонду, скаля осколочные клыки, грозился вернуть его на родную Терру, к матери. Питер помнил, что мама была самой лучше на свете – доброй, справедливой, честной. Питер глядел на яростных беснующихся чудовищ, что убивают без причины, что знают лишь закон силы и подчинения – другие в Опустошители не идут – и видел своё отражение. Такой он был ей не нужен. Координаты Терры он помнил наизусть, но, поднявшись на борт подаренной «Милано», впервые за долгое время свободный, он не собирался прокладывать путь к родному миру – его ждала вся бесконечная галактика. Он не был уверен, что стоило возвращаться, даже если сама судьба привела его на эту проклятую планету, но Гамора, подменившая его у штурвала, спросила так, будто это было очевидно: - Твоя мать живёт в Миссури? Мы сразу туда или сначала нужны подарки? Для неё, воспитанной убийцей своих родных, всё действительно было очевидно. Питер был благодарен за храбрость, что не хватало ему самому. Но всё же, не сразу, но он начал узнавать в почти незнакомой Мередит свою маму – улыбка, наклон головы, упрямство и звонкий голос. Его мама, которая, кажется, так же не узнавала его. Он отчаянно хватается за обрывки почти потерянных воспоминаний, спешно создаёт новые, но выходит не особо. Питер может очень многое - провести корабль сквозь астероидное поле, взломать самую крутую сигнализацию, станцевать круче, чем кто-либо в этой вселенной и даже спасти галактику, не выключая музыку в наушниках, но не может привыкнуть, что у него снова есть мама. Фисташковое мороженное липко стекает по футболке. - Клянусь, нигде во вселенной, - он раскачивается на стуле, держа в руках целое ведёрко с десертом, – нигде нет такой вкуснятины. Ракета, будешь? Ракета будет, конечно, но не потому что любит сладкое, а просто чтобы скрыть – ему так же неуютно в этом доме, как и Квиллу. Замечательном прекрасном аккуратном доме, что так не похож на грязную подпольную лабораторию, номер в гостинице или тесную каюту корабля. Слишком заметно, что здесь живут постоянно, а не останавливаются на несколько муторных часов – упасть в грязную койку, дурно выспаться, а потом вновь продолжить своё бесславное путешествие, не имеющее конечного пункта. Здесь стоят милые фотографии в рамочках, вкусно пахнет, а на оконных ручках задорно маячат яркими пятнами весёлой юности плетёные фенечки. Здесь вещи находятся везде, и их много – нет смысла экономить место, когда в твоём распоряжении весь дом, и никто не заставит тебя собираться за мгновение, вскакивать испуганно, снова бежать, стрелять, догонять или прятаться. Им всем это в новинку, они бродят неловкими потерянными тенями, боясь сделать что-то не так, неловко бредут по улицам мирного провинциального городка, а у Питера нет даже желания рассказывать о памятных местах детства. Их и не так уж много, если говорить откровенно. Старый корабль Йонду, пропахший машинным маслом и вонью немытых тел, опасный и дребезжащий, но знакомый до последней заклёпки, кажется Питу больше домом, чем чистые аккуратные улочки, на которых он рос. А может быть дело в людях. Только людях. Он уже давно отвык от того, что вокруг находятся представители лишь одного вида, ему несколько неловко не видеть в толпе монстроподобных пришельцев – нет шума и цвета космопортов, не гремят пластинами автоматические дроны, не выгибаются призывно голограммы полуголых танцовщиц, что должны зазывать в тёмные тардарианские бары (самая дешёвая выпивка, самые красивые шлюхи, самые яростные драки, самая бесславная смерть). На Гамору косятся испугано - она вскидывает острый подбородок, но Питер знает, насколько ей неприятно это бестактное внимание. Он шагает рядом с ней, приобнимает – ещё одна недомолвка в копилку их реалити-шоу. Ему хочется устроить что-то жуткое, чтобы у всех этих людей появился наконец-то настоящий, а не придуманный повод для сплетен («Сыночек этой Мередит ходит с оружием напоказ, вы слышали? Интересно, у него есть лицензия? А эти монстры рядом с ним – надеюсь, они не заразные»), но, помня о спокойствии матери – терпит. Вечером, вымазывая очередной пышный оладушек в приторном клубничном джеме, Питер решает, что всё же не зря сдержался – это дом его мамы, но может быть, он сможет стать, хотя бы немного, и его домом. - Ешь, - Мередит аккуратно подталкивает ему тарелку с оладьями. Она сидит напротив, домашняя и непривычная, подперев аккуратной ладонью щёку, рассматривает Питера. - Вкусно, - он благодарно хватает горячую выпечку, прежде чем Дракс забирает всё блюдо. Мередит улыбается в ответ, продолжая смотреть на Питера – в её глазах тихий интерес. - Оказывается, это счастье – смотреть как твой ребёнок ест, - тихо говорит она, не отводя взгляда. Питер смотрит на свою маму. Светлые волосы, собранные в высокую причёску, едва заметная улыбка, красный след на щеке. Ощущение счастья. Питер выдыхает. Он вернулся домой.