Чужой (родной) сын

Стоит ли говорить, что изменившийся статус отношений с Йонду стал известен сразу всем в доме? Мередит не знала, кого стоит благодарить за данную утечку, под подозрением были абсолютно все - от хитро улыбающегося Питера, что щеголял пунцовыми огромными ушами (Йонду по старинке тягал терранца именно за них, ничуть не смущаясь разницей в росте и возрастом подопечного) до рассеянно перебирающей пазлы Мантис. Мередит уже давно смирилась, что никаких тайн в этом доме нет и быть не может, но нельзя сказать, что её это устраивало. Как не устраивал её и окончательно распоясавшийся Йонду, который, видимо, решил, что завоевание прошло успешно и более нет необходимости хотя бы пытаться притворяться приличным инопланетянином - его сальные шуточки стали ещё более вызывающими, шлепки по заднице настигали в самый неожиданный момент, а на диване он теперь лежал с видом самодовольным и наглым, словно завоеватель, что смог захватить вражескую крепость, а теперь придаётся заслуженному отдыху. И самое страшное, что Мередит это не злило! Она ругалась, ворчала, бурчала и канючила, но хотя бы себе могла признаться, что её всё это абсолютно устраивало. - Это стокгольмский синдром, - говорила она уверенно, глядя в своё отражение в запотевшем зеркале ванной комнаты. А потом надевала симпатичный халатик (откуда у неё их столько?) и шла готовить ужин, обязательно с мясом, потому что её мужчины наотрез отказываются быть вегетарианцами. - Это ненадолго, - убеждала она себя, перелистывая очередную страницу детской книги, с помощью которой, в теории, должен был научиться говорить хоть что-то кроме своих извечных трёх слов Грут. А потом приносила свежий попкорн Питеру и Йонду, что смотрели очередной этап своего бесконечного космического футбола. У Мередит, конечно, были определённые подозрения, что это на самом деле какие-то гладиаторские бои галактического масштаба, но уточнять это она не хотела, уже приняв истину, что иногда лучше не знать о чём-то ради собственного же спокойствия. - Все мы родом из детства, - повторяла Мередит ужасно умную фразу, когда-то услышанную от психолога на приёме, глядя как Йонду, щеголявший без рубашки, захватив себе в недобровольные помощники Питера и Дракса, выравнивает покосившийся забор. Мередит ужасно не хочется это признавать, но, наверное, скучный психолог, что сидел в таком же скучном бежевом кабинете был прав. Она ещё помнит, как её отец, точно так же ругаясь (может быть, используя только человеческие ругательства) ставил этот забор вокруг участка. После того, как к ней пришло это осознание, Мередит несколько дней ходила оглушённая - она любила своего отца, разумеется, но каждый раз, представляя своего спутника жизни, она видела перед собой его полную противоположность. Её отец был просто замечательный - честный, надёжный, уверенный, но настолько обычный, что неизменно вызывал лёгкий отголосок раздражения своей приземлённостью у Мередит, что уже тогда увлекалась философскими учениями, психологическими практиками и йогой. Она помнила, разумеется помнила, как обещала, что обязательно влюбится в совершенно другого человека! И вот на диване в гостиной снова пьют пиво по пятницам, бегают тайком курить на веранду, а Питер послушно выполняет все домашние поручения, стоит лишь Удонте на него присвистнуть. Мередит переполняется искрящимся счастьем - настолько неожиданным, что ей самой неловко, но ничего не может с собой поделать. Ей хочется печь огромные мягкие пироги, вышивать домашние подушки, вязать свитер Драксу и, мысль настолько неожиданная, что сначала кажется чужой, внуков. Пусть они будут с зелёной кожей, какая собственно разница. Мередит смотрит на своё отражение - она всё ещё неплохо выглядит, подтянута и хорошо одета, ничего толком и не изменилось, кроме её внутреннего состояния. Кажется, вырос не только её сын. Она тоже наконец-то стала взрослей.