2 мая 1994 года, национальный лес Шошони, штат Вайоминг.
День 3.
Он шел по тропе и смотрел на зеленеющую листву. Воздух был прохладным и очень свежим. Генри хорошо знал все эти тропинки и ходил этим путем не один раз. Проблем с тем, чтобы получить работу в заповеднике, у него теперь не было. Он наслаждался этим одиночеством и хриплыми голосами, которые доносились из раций вот уже четыре года подряд. Теперь он приезжал сюда ранней весной и покидал заповедник поздней осенью, когда в смотровой вышке становилось совсем холодно. Генри проводил на этой работе большую часть всего своего времени, возвращаясь к цивилизации только для того, чтобы перезимовать. Он шел к вышке. Второй год подряд он был центральным диспетчером уцелевшей части Шошони, как когда-то им была Делайла. До сих пор в его памяти хранились воспоминания о том далеком лете восемьдесят девятого года, когда он впервые оказался тут. Больше он ни разу не слышал ее голоса и понемногу начинал забывать, как он звучал. В какой-то мере он скучал по ней, но не до такой степени, чтобы болезненно переживать об этом. Он учился быть сильным и теперь никуда не бежал. Месяц назад он был в Австралии. Джулия умерла от инсульта прямо в интернате, в который ее поместили родители. Болезнь забрала ее слишком быстро и Генри жалел, что так и не успел попрощаться с ней, пока она не растаяла окончательно. Он не узнал в ней свою Джулию, но она все равно была прекрасна, даже после смерти. Генри был благодарен Сьюзен за то, что она не задавала ему никаких лишних вопросов. Он подошел к вышке. Она была все такой же, как и год назад, да и как все остальные в округе, даже в северной части заповедной зоны, задетой пожаром. Поначалу, ему было трудно привыкнуть к должности главного диспетчера, он долго мирился с тем, что двадцать четыре часа в сутки его могут беспокоить по абсолютно любым вопросам. Но смирение и навык приходили очень быстро. Генри поднимался наверх, глядя на открывшийся вид, ему это нравилось. Ветер пронизывал до костей, но он стоял и смотрел вдаль, туда, где как ему казалось, виднелось черное мертвое пятно. В вышке было прохладно. Он опустил рюкзак на кровать и запустил генератор. И вот, он снова был тут, в своем пристанище, где проводил практически все свое свободное время вот уже четвертый год, находясь наедине с самим собой. Это вынуждало его писать, но он признавал себе всякий раз, что получается чушь. Хотя, это неплохо занимало ту кучу времени, которая оставалась вне его рабочих обязанностей. Он не верил, что сможет когда-нибудь по-настоящему написать книгу и издать ее, поэтому делал это, скорее, для души. Мужчина подошел к буржуйке, открывая ее черную от сажи пасть. Все это место отсырело и ему хотелось как можно сильнее натопить внутри и прогреть вышку, чтобы согреться самому. Минутные усилия были оправданы жадным огнем, охватившим дерево. Генри, в какой-то мере, был горд собой: он приобрел много полезных навыков за эти годы и пришел в форму, избавившись от пивного брюха. Это давало ему надежду на лучшее. Ему было сорок восемь и он хотел жить; Генри хотел семью. Обогрев руки, он вернулся к огромному рюкзаку и сумке, вынимая оттуда одежду и небольшой запас еды. Рация упрямо молчала, никто из начальства с ним так и не связался. Генри вытащил печатную машинку и бумагу, которую привез собой и поставил ее на свободное на столе место. Он подошел к трансиверу. Тот стабильно работал, успешно перезимовав внутри вышки. Надев наушники и запитав оборудование, он попытался связаться со штабом. Взгляд его пал на таблицу диапазона служебных частот, но это ему и не требовалось; он помнил все ему необходимые наизусть. — Эм, Алан? — протянул Генри в микрофон, слушая шипящие перебои на канала связи. — Как слышно? Рация захрипела. Мужчина уселся за стол, вращая потенциометр и подстраивая частоту. — Алан, это Генри, — вновь сказал он, — пятнадцатый квадрат, южный район Шошони, как слышно? — Да, Генри, — хрипло донесся голос из рации. — Как погодка? — Славная, — улыбнулся тот, — очень влажно. — Ты снова рано приехал, до начала сезона. — Ну, зато есть, кому присмотреть за всем этим великолепием. Мужчина на другом конце засмеялся. Генри томно прикрыл глаза. — Оно и верно. С открытием сезона, Генри!***
День 27.
Он сидел при свете лампы и печатал очередную страницу своего рассказа. Перед ним, на столешнице, лежал кубик, который он нашел в вышке тем самым летом и решил оставить его себе. Он находил это интересным, жизнь оказывалась так же многогранна, как и этот кубик и предугадать, что она выкинет снова, он не мог. За окном зеленела трава, лето приближалось и теперь он ждал того момента, когда собеседников на выделенной государством частоте, появится в разы больше. В какой-то степени ему нравилось быть начальником, это его забавляло. Он отвлекся от написания текста и поднял глаза, глядя на окно. К стеклу был приклеен рисунок Делайлы, он не мог не забрать его оттуда. Делайла, очевидно, была очень проницательной женщиной, потому что Генри, смотрящий на него с листа бумаги, был очень уж похож на него самого. Он усмехнулся и взял кость в руки, разглядывая ее потертые грани. Ему нравилось тут, внутри было уютно, почти по-домашнему. За окном лил дождь и капли со стуком разбивались о стекло. — Генри, ты тут? — осведомился хриплый голос и тот щелкнул по кнопке. — Да, я на месте, — отозвался он, откинувшись на спинку стула. — Проблемы? — Нет, — сказал Алан, — свяжись с вышкой «Белый хребет», частота четыреста пятьдесят три целых шестьсот двадцать одна тысячная. — Так рано, — сказал Генри, записав на листе номер частоты. — Не тебе одному любоваться на красоту, Генри, — мужчина смеялся, — сезон открыт, начало июня. — Как скажешь. Он наклонился над трансивером, настраиваясь на нужную частоту. На канале была тишина и он усмехнулся. Генри не выпускал из рук игральной кости, рассматривая ее грани. — М-м, привет? — сказал он, слушая тишину. — Есть там кто-нибудь? Ответом на его вопрос была тишина. Он покачал головой и спросил снова: — Прием, есть тут кто-нибудь? Рация захрипела. Генри внимательно вслушался, пытаясь различить среди шорохов голос. — Кто-нибудь? Вышка «Белый Хребет», ответьте. — Ты веришь в судьбу, Генри? Из его пальцев со стуком выпала игральная кость. Этого голоса, по ту сторону, он точно никак не ждал услышать.***
— Мне очень жаль, Генри, — сказала Делайла, — я надеюсь, что ты перенес это не слишком болезненно. — Э-э, — замялся он, — не совсем так, Ди. Повисло молчание. Он запрокинул голову вверх, глядя на потолок. — Ты молодец, — сказала она и Генри прикрыл рукой глаза. — Ты правильно поступил. — Для кого? — горько спросил он. — Ты просто представь себе это дерьмо. Я знал, что она вполне может забыть меня, но это слишком больно, когда оказывается реальностью. Я смотрел на нее, а она видела во мне только незнакомца. Ох, черт меня побери, Ди! Представь, если бы у тебя был человек, с которым ты провел пятнадцать лет своей жизни, очень умный и одаренный, пишущий гениальный диссертации... сидит перед тобой и читает «Бом-кливера», потому что там очень красивые картинки. А после этого тебе говорят о том, что хотят завести собачку. Я хотел удавиться в тот момент. — Прости, дорогой, я не хотела вновь затронуть эту тему. — Все хорошо, — устало отозвался он. — Я в порядке. Генри устало потер глаза и зевнул. Ночь была холодной и темной, лишь росчерки молнии вдалеке освещали непроглядную тьму вокруг. Он смотрел в окно и чувствовал, что эта тема здорово его раздражала. Ему казалось, что он давным-давно смог пережить все это, оставив за собой непосильный груз воспоминаний и боли, отпустив Джулию в небытие, как и все, что его с ней связывало. И лишь напоминание об этом всем, если и было не раздражением, то точно походило на застарелую боль. — Как ты тут оказалась? — вдруг спросил Генри. — Я думал, что ты покончила с этим после черной субботы*. Женщина на другом конце канала засмеялась. — Неужели ты все-таки убила четвертого своего мужа, Ди? — Боюсь, что так, Генри, — вздохнула она. — Ты не потерял своей проницательности. А что ты? — Это мой четвертый сезон, — ответил он, — приезжаю сюда с апреля по октябрь. — Ого, — протянула она, — вау. Не подумала бы, что тебе захочется вернуться. — Тебе же захотелось вернуться. Она промолчала. Генри потянулся и снова зевнул, чувствуя, как слипаются глаза. — Я пойду спать, — сказала Делайла. — Я была чуть многословнее тебя, не находишь? — Это еще почему? — спросил он. — В тот раз ты мне ответил только на один вопрос. А я тебе на целую чертову дюжину. Генри усмехнулся. — Твоя правда, Ди. Доброй ночи. — Сладких снов, Генри.***
День 42.
Лето приходило, заполняя необъятные просторы лесов бойкой сочной зеленью. На смену затяжным дождям пришла засуха и началась основная работа, за которой стекались десятки людей, рассыпаясь по просторам бескрайнего леса Шошони. За неделю Генри успел познакомится с пятью новыми смотрителями вышек и поприветствовать старых; один из тех, кто был в прошлом сезоне, непримечательного вида мужчина средних лет, зашел поздороваться с ним лично. Генри координировал всех с «самой-мать-ее-высокой-вышки» и проводил немало времени в разговорах с Делайлой. Он чертовски скучал по ним, как бы не пытался отрицать этого раньше. Ди ничуть не изменилась и ему оставалось лишь надеяться на то, что он сможет ее увидеть в конце сезона, или же — после него. Но надежда это была так же наивна, как и раньше. За два месяца он успел привыкнуть вставать с рассветом и ложиться с закатом, изредка просыпаясь по ночам, когда того требовала работа. Он пил чай и смотрел на то, как алеет полоска горизонта. Солнце поднималось над верхушками деревьев и клубившийся внизу туман алел, давая первым лучам утонуть в себе. Ему это нравилось и он наслаждался этим видом. В этот раз — по-настоящему, без каких-либо сожалений. Зашуршала рация. Он подошел к столу и поставил рядом с ресивером кружку. Генри надел наушники и включил передачу. — Доброе утро, — сказала Делайла. — Я смотрю, ты уже вошла в режим, — усмехнулся он, — доброе утро, Ди. Как спалось? — После вчерашней пешей прогулки, ты хотел сказать? О, Генри, ты бы только знал. Тушить костры водой из бутылки куда сложнее, чем просто помочится на них. Не находишь? — А ты никогда не думала о том, как здорово выйти утром за дверь и не спускаться вниз по лестнице...? Женщина засмеялась. Генри улыбался и отпивал из стакана горячий чай. — Практично, — сказала она, — но Господь обделил меня такой сверхспособностью. — Я надеюсь, ты не говорила об этом в присутствии туристов? — Что ты, Генри, — мягко отозвалась она, — именем порядка я выписала им штраф. — О-ох, вау, — ощерился тот, — как это возбуждает. — Ты бы только знал, — сказала она. — Ты бы только знал, Генри. Он закатил глаза, чувствуя краснеют его щеки. Думал он совсем о другом. — Генри, ты в порядке? — спросила Делайла и он засмеялся. — Да, все хорошо, просто представил себе, как ты выписываешь штрафы. — Оу, притормози, ковбой, ты знаешь, как я выгляжу? — Думаю, что нет, — отозвался тот. — Может, опишешь? — Думаешь, стоит рискнуть? — У меня до сих пор висит мой портрет твоего авторства, Ди. Вышло очень похоже. На другом конце провода стало тихо. Генри держал в руке кружку с горячим черным чаем и смотрел, как в нем плавают чаинки. Он никогда раньше не пил чай по утрам, да и в принципе редко пил его в любое другое время, отдавая предпочтение пиву и чему угодно другому. Теперь он не пил достаточно долгое время и даже во время зимовки в городе, отдавал предпочтение дальним прогулкам в пользу приятного одиночества. В родной Боулдер он так и не вернулся. И не собирался возвращаться. Его собеседница молчала и Генри ждал. Он слышал, как что-то шелестит по ту сторону связи и пытался предположить, что она делала. Было интересно рисовать картинки происходящего по другую сторону, это веселило его. — Делайла? — наконец спросил он, устав ждать. — Да, да, — отозвалась та, — я на связи, Генри. Я тут. — Что ты там делаешь, помилуй Господь? — Я рисую свой автопортрет, — ответила женщина, — так проще объяснить, как я выгляжу. Мужчина покачал головой. — Ди, там есть зеркало. Прямо над дверью, — он замолчал, делая паузу, — Ди? — Я закончила, — отозвалась она и передача захрипела, — ты готов, да? — Как никогда. — Мой рост метр восемьдесят, у меня темные короткие волосы и моя мама меня сравнивала в детстве с Ингрид Бергман. Так проще всего описать мою внешность. — Ты очень красивая, — отозвался Генри, — если твоя мама была права. Я думаю, что она была права на самом деле. — Посмотрим, дорогуша. Посмотрим.***
День 59.
— ...и он хотел бы ей помочь, но чувствовал, как проваливается сквозь хрупкий тонкий лед, и вода под ним была обжигающей. Он барахтался и рвался на поверхность, кричал и размахивал руками, но стихия оказалась сильнее. Лесли поддался ей и провалился в темноту, отдавшись на растерзание рыбам. Стояла тишина. Генри сидел перед ресивером, накинув на плечи плед и закрывал лицо рукой. Видит Бог, не это он хотел услышать. — Браво, Генри, — насмешливо сказала Делайла, — очень недурно. Очень. И почему ты мне не сказал, что тебя перевели в «Белый Хребет» четыре года назад? — Я думал, что я забрал все записи оттуда, — он сидел на стуле, не отрывая от лица руки, — что ж, во всяком случае, я очень старался собрать их все. Да, я так думал. — Ну, Генри, — голос Делайлы был довольным, — это правда очень недурно звучит. Мне нравится! Найти бы только неплохого редактора... Генри вздохнул. Его морозило, он был простужен. Переход в похолодание через горный ручей был очень плохой идеей, особенно — вдалеке от вышки. Но за припасами ему было сходить необходимо. И вот, весь вечер к ряду, он просидел с открытой банкой фасоли, слушая передачи и отвечая гнусавым голосом на запросы. И теперь, практически в течении часа, он слушал то, как Делайла зачитывала ему его рукопись, забытую под кроватью в коробке. Он и не помнил про нее; Генри оставил ее в «Белом Хребте» тогда, когда впервые посетил это место. Делайла молчала в ответ. Он слышал, как она перекладывает с места на место бумаги и смотрел перед собой. Глаза его слезились и он постоянно утирал выступающие слезы тыльной стороной ладони. — Спасибо за сказку на ночь, — гнусаво проговорил он, — но я был бы благодарен тебе за то, если бы об этом никто и никогда не узнал. — Я — камень, — заговорщически проговорила она, — и я унесу эту тайну с собой в могилу. Можешь не беспокоится.***
День 94.
Лето уходило за разговорами и бесконечной сменой дней и ночей. Конец июля дышал в лицо жаром, словно печь, раскалившаяся докрасна. Генри сидел перед трансивером и чувствовал, как по его лицу струится пот. Ему хотелось облиться холодной водой, но он был вынужден сидеть и следить за связью: в этом году период пожароопасности выпал на начало августа. Воздух был сухим и горячим даже внутри вышки. Его не спасал от жары даже маленький настольный вентилятор, он смотрел на него и ждал очередного сообщения о том, что обнаружен новый очаг возгорания. Он взял в руку бутылку с водой и сделал один большой глоток. Вода была такой же горячей, как и все, что находилось в этом домике. От палящих лучей солнца было не спрятаться, и ему было жаль, что он не может вернуть ставни на окна назад. — Генри, ты тут? Он закрутил крышку на бутылке и поставил ее на стол, щелкая по кнопке трансивера. — Так точно, капитан, — отозвался он. — Все шутишь? — Алан усмехнулся. — Хорошо. Работа идет тебе на пользу. Предоставь сводку за последние два часа. Генри протянул руку к планшету с исписанным листом бумаги. Он вгляделся в текст и заговорил: — В квадрате шесть был ликвидирован очаг, пострадавших нет. Причина возгорания не установлена. В квадрате одиннадцать, «Бигфут», ожидается поддержка с воздуха, пламя распространяется медленно. Угрозы для большого пожара нет. — Что, никакой черной пятницы, Генри? — Нет, — пожал плечами он, — по остальным квадратам без изменений. Но сохраняется высокая степень пожароопасности. — Хорошо, — сказал Адам, — будь на связи, не хватало нам только ветра сейчас. Связь оборвалась. Генри сбросил наушники, взял бутылку и вышел на террасу, облокачиваясь на обшарпанные перила балкончика. Он смотрел вдаль и видел небольшие столбики дыма, которые поднимались высоко вверх. Дым поднимался ровно, ветер не относил его в сторону. Усмехнувшись, он вспомнил, как дал имя первому пожару, который застал в пределах этой необъятной земли. Все, что происходило с Делайлой, больше походило на игру, которая не имела никакого логичного завершения. Даже спустя несколько лет она не переставала идти, вот только ее правила были известны лишь одной стороне. И Генри был абсолютно уверен в том, что он был не той стороной, которая была и оставалась бы в выигрыше. Возможно, это было даже к лучшему: он все равно не смог бы вести эту игру так же, как ее вела Делайла. Их разделяли пятнадцать километров пути, но, как виделось Генри, расстоянием между ними была настоящая пропасть. Постояв еще какое-то время на балконе, он вернулся назад, усаживаясь за стол. Он знал, что был настоящим трусом, даже сейчас. — Эй, Генри, ты тут? Мужчина взбудораженно повел головой в сторону, отвлекаясь от мыслей. Разумеется, он был тут, вот уже неделю он сидел у трансивера почти двадцать четыре часа в сутки, изредка прерываясь на сон. Вопрос был риторическим. — Да, Ди, — устало отозвался он, — я здесь. — У тебя очень уставший голос, — обеспокоенно сказала она, — когда ты спал в последний раз? — Что ж, — он поднес ладонь к лицу и принялся загибать пальцы, — начиная с позавчерашнего дня я передаю сводки каждые два часа, между этим я связываюсь с шестнадцатью вышками, умудряюсь спустится в туалет и съесть что-нибудь. Знаешь, мне кажется, что я сплю во время работы. И это все происходит автоматически, как у робота в каком-нибудь дешевом кино. — О, Генри, мне жаль тебя. Я помню, каково это. Он промолчал, рассматривая затертый кубик. — Ди? — Да? — отозвалась женщина. — Сезон закончится через месяц. Скажи, я смогу тебя увидеть, наконец? Или... Делайла замялась. Генри поджал губы, ожидая услышать от нее что угодно. — Целый месяц впереди, Генри. Поспи, пока можешь.***
День 126.
Месяц шел долго, он тянулся, словно резина и Генри не мог сказать точно, сколько недель он провел без нормального сна. Когда ситуация нормализовалась — он уснул, должно быть, на вечность — так ему показалось сначала, и проспал он больше восемнадцати часов. Он не спал так даже после дальнего перехода, который некогда положил всему этому начало. И так было каждое лето на протяжении вот уже нескольких лет. Нет, Генри это нравилось, он испытывал определенное удовольствие от такой чудовищной ответственности за гектары непроходимого леса. Он учился быть ответственным хотя бы тут, потому что с людьми у него не вышло. Он стучал пальцами по столу, песня группы Aerosmith плотно засела у него в голове. Он слушал трансляцию с Вудстока по радио и точно знал, что ему хотелось бы там оказаться. Генри хотел бы стоять тем субботним днем перед северной сценой и качать в такт музыке своей головой. Но он давно опустил все свои проблемы, и теперь ему было куда легче дышать. Он знал, что теперь он ни от чего не зависит. — Эй, Ди? — спросил он в пустоту, поправляя микрофон на наушниках. — Ты тут? Послышался шорох. — О, Генри, — мягко сказала она, — я тут. — Собираешься? — Да, завтра буду выходить, — сказала она, — сезон закончился. Генри горько усмехнулся. — Твой сезон. — Что ты там выстукиваешь? — спросила она, резко повернув в другое русло. — Определенно что-то знакомое. — «Я плакал, когда я встретил тебя, сейчас я пытаюсь позабыть тебя, твоя любовь это и страдание и кайф»*, — протянул Генри, — знакомо? — Никогда бы и не подумала, что ты любитель такой музыки. Тоже слушал трансляцию? — спросила Делайла. — Я была там в семьдесят девятом. Мне было двадцать семь. «Вы знаете, в первый раз я путешествовал, выходя и в снег и в дождь...»*. Это было круто. — Вау, — Генри одобрительно кивнул самому себе, глядя за окно, — это и в правду круто. Я хотел бы съездить на него в девяносто девятом. Говорят, что он должен быть хорош. Что ж, судя по тому, что эта трансляция пришлась мне по вкусу... — Сделай это, — Делайла усмехнулась, — возьми машину и рвани на чертов фестиваль. Оторвись там по полной. Он промолчал. Ему было грустно; игра повторялась снова. — Ты вернешься в следующем году? — спросил он. — Думаю, что нет, — она вздохнула и рация резко захрипела, — извини, я собираю вещи. — Да, я понял. Разговор снова затронул эту тему. — Когда ты выходишь, Генри? Когда закончится твоя работа? — Через месяц. Седьмого октября я покину вышку и пойду через восьмой квадрат к дороге, весной переход занял у меня два дня. Девятого я покину Шошони и вернусь туда через пару месяцев, как только сойдет снег. — Почему? — Мне нравится эта работа, Делайла, — честно ответил он, — и вряд ли я хотел бы ее променять хоть на что-нибудь. Теперь. — Большой папочка, — усмехнулась женщина, — я буду скучать. Ты очень славный парень. — Я тоже. Надеюсь, что мы когда-нибудь встретимся. — Еще свяжемся. Генри снял наушники и положил их на стол. Вот и все.***
10 октября 1994 года, национальный лес Шошони, штат Вайоминг.
Генри шел через лес по плотно утоптанной тропе. Он уже не сверялся с картой по компасу, потому что неплохо изучил территорию. Работа не позволяла покидать вышку только в период высокой пожароопасности, поэтому он мог себе позволить контролировать ситуацию и внутри своего квадрата, отдавая предпочтение долгим прогулкам. Это лето было относительно спокойным, куда спокойнее, чем лето девяносто третьего или второго, когда лес только-только оправлялся от катастрофы. Переход занял у него чуть больше времени, чем он рассчитывал. При подъеме вверх он попал под сильный дождь и был вынужден пережидать его, сидя в палатке. Он быстро наверстал упущенное время, и уже выходил к парковке, где все лето простоял его красный дрянной пикап, на котором он исколесил немало дорог. На зимовку он останавливался в разных штатах, и теперь думал о том, что хочет рвануть в Южную Дакоту, там он еще не был ни разу. Врата в Блэк-Хилс* были его очередной надеждой на то, что он не сможет оттуда вернутся и жизнь его затянет водоворотом так сильно, что он никогда больше не вспомнит про Боулдер. Даже в самых страшных кошмарах. Он вышел на парковку. Выезд загораживал черный фольцваген и Генри скрипнул зубами. Он надеялся, что водитель, который таким образом припарковал машину, не ушел слишком далеко и он смог бы вернуть его на место пинком по колесу. Сезон закончился и Генри просто не понимал, зачем было приезжать в такую погоду в лес. Приблизившись к машине, мужчина постучал по окну водительского сидения, наклоняясь вниз. К его счастью, водитель оказался в машине и он не знал, чего ему ждать, припоминая себе давний случай с напавшим на них с Джулией хулиганом: вряд ли у него вышло бы так же отпугнуть нападавшего, как тогда. — Наконец-то, Генри, — сказала женщина, сидящая за рулем, — я очень долго тебя ждала. «Ты даже не представляешь себе, насколько ты сам ждал этого момента, Генри». Тот от неожиданности пошатнулся, отступив назад. Он во все глаза смотрел на женщину, сидящую за рулем и не мог поверить в то, что видел. Ее волосы были чуть ниже плеч, она была высокой и худой и морщинки мелкими сеточками залегли возле глаз. Он смотрел на ее лицо, и о, видит Бог — ее мама была права: она была похожа на Ингрид Бергман, с проседью в темно-русых волосах. И Генри, стоявший возле своего пикапа, не знал, куда деться. Он никак не ждал этого, он даже не смел надеяться. Но голос обрел свое лицо. — А ты еще лучше, чем я себе представляла, — усмехнулась она, — посмотри на себя, здоровяк! Ты бы мог стать настоящим секс-символом этого леса, парень, какой уж там Форрест Бернс! — Делайла? — наконец спросил он, и она вышла из машины. — Что, не оправдываю ожиданий? — Нет, что ты... То есть, я хотел сказать, эм, — он мотнул головой, — почему ты здесь? Разве ты не уехала в... ну, домой? — Я решила составить тебе компанию на фестиваль, — сказала она, — ты же не будешь против? — О, нет, боже, конечно нет, — поспешно сказал он, — только он через пять лет, девяносто девятый год. Се-ейчас, насколько я могу быть в этом уверен, только девяносто четвертый. — Да? Вот так досада, Генри. Что, предложишь мне уехать отсюда? — она склонила голову к нему, и он увидел мелкие капли воды в ее волосах. — Знаешь в чем проблема, м-м? Генри вскинул брови. — У меня нет дома, Генри, — прошептала она. Он засмеялся. Делайла подхватила его смех; это было слишком абсурдным, он не ждал этой встречи никогда в своей жизни. Он не понимал, что ему теперь делать, но даже этот момент был прекрасен, он не готов был жалеть об этом даже спустя годы. Он хотел его запомнить. — Можно я тебя обниму, Генри? — она смотрела на него, и он понимал, что теперь позволит ей что угодно. — Мне этого не хватало все это лето. Генри снова засмеялся, выходя вперед. Делайла шагнула ему навстречу, обхватывая его руками. Она была теплой. Ее волосы едва уловимо пахли сигаретами и ему казалось, что приятнее запаха он еще не чувствовал. Это было тепло. «Не этого ли ты ждал все это время, Генри?» Фольцваген тронулся с места, поднимая колесами грязную водяную пыль. Он уходил вперед по дороге черной точкой, растворяясь в белой мелкой пыли летящих с неба капель. А на стоянке стоял красный пикап, пустой и мокрый; и он грозился простоять на стоянке парка Шошони до конца своих дней, пока его холодное тело окончательно не изъест ржавчина.