Коммандер Шепард не положено плакать

      Детство Шепард было не сахар. Ей не повезло ни с местом рождения, ни с родителями. Штат Вашингтон, а именно его центр — Сиэтл — стал её первым родным домом, но, надо сказать, весьма негостеприимным.        Около ста лет назад этот город привлекал туристов своей некогда знаменитой достопримечательностью — башней Спейс-Нидл. Когда-то гости Сиэтла поднимались на неё, чтобы рассмотреть пейзажи типичного американского города: гармонично выстроенного, красивого, индустриально развитого.       Но Сиэтл ныне переживал не рассвет, а закат своего развития. Он погряз в трущобах, выстроившихся вокруг транспортных узлов города — портов, аэро- и космопортов. И Спейс-Нидл был более не приманкой для туристов, а путеводным маяком, по которым можно было выбраться из местных фавел.       В одном из бараков и жила будущая героиня всея Галактики.       Отец покинул это гнилое место спустя пару лет после рождения дочери. Он надеялся, что Альянс всё же соизволит обратить внимание на некогда процветающий город, но его надежды были ложны. Альянс стремился далеко вперёд, дальше от Земли, глубже в Млечный путь, затрачивая все силы на интеграцию с другими народами, более древними обитателями этой галактики — азари, саларианцами, турианцами. Отца до безумия возмутило такое прохладное отношение к делам простых землян, и он съехал в крупный город, где собрал вокруг себя кружок ксенофобов, за что был посажен в тюрьму. После освобождения он исчез… Сотрудники полиции на КПП, проверяя всех подозрительных лиц, отметили отца на выезде из родного города Джейн всего один раз. Когда мужчина покидал его, вызвав избирательную амнезию о существовании дочери и её матери.        Мать Шепард была бедна, как церковная мышь. Подработками, за которые давали копеечное довольствие в качестве вознаграждения за труд, не прокормить ни себя, ни дочь. Мама изо всех сил пыталась зарабатывать честным и правильным путём, таким, на какой её наставляли её родители, какой был бы морально правильным. Но инстинкт самосохранения, окружающие женщину тёмные личности и здравый смысл взяли верх. Она начала продавать своё тело. Пусть оно было грязным, потому что в местных условиях не соскоблить с себя вековые слои грязи, но красивым. Красота спасёт мир, говорите? В случае с малышкой Джейн она спасла ей жизнь от голодной смерти.       Все, кто занимался проституцией, рано или поздно подсаживался на наркотики. Эта участь не обошла стороной матушку. Поначалу девочка не замечала изменений в матери, она всё так же приносила пять копеек на пропитание, но сделалась какой-то чрезмерно счастливой. Да, мама учила Джейн отбирать зёрна из плевел и съедать ложку мёда из бочки дёгтя жизни, но это было чересчур. Танцевать нагишом на голом бетонном полу, распевая песни молодости, забывая произношение половины букв и их сочетаний — да, это радость, но не такую радость проповедовала мать дочери. Юная Шепард, как и любой другой ребёнок, любила веселиться, хотя и будучи зажатой рамками жестокой жизни. В день злополучной первой дозы девочка пустилась в пляс вместе с матерью, светлая голова ребёнка решила, что наконец-то всё наладится, мама пляшет, потому что нашла хорошую работу! Она не будет больше возвращаться домой в синяках и в какой-то белой мази, они переберутся к Спейс-Нидлу, любимому месту (хоть никогда и не виданному вблизи) Джейн! Шепард-младшая пыталась повторять за мамой слова, но сдалась и остановилась на выбивании ритма ботинком, просившим не просто каши, но полноценного обеда. Девочка взяла мать за руку, руку, загрубевшую от грязи, но от того не менее нежную, ведь это мама, какой бы она ни была… И попыталась крутить ей, вертеть, вынуждая некрепко стоящую на ногах маму выделывать выдуманные самостоятельно дочкой па — телевизора-то у них и в помине не было. Но очень резко, в один момент мамина рука совсем уж безвольно обвисла, а туловище опасно накренилось. Наркотический угар окончился.       — Мама, мама! — Джейн в последний раз дёрнула мать за ослабевшую руку, и когда это не возымело эффекта, отпустила её и только тогда посмотрела маме в лицо. Джейн на тот момент было десять — не младенец, но и не подросток — но зрелище её напугало настолько, что теперь у неё чуть ли не отказали ноги. Ей доводилось видеть мать смертельно уставшей… Но не настолько! Не настолько, чтобы сизые круги под глазами виднелись даже из-под въевшейся в кожу пыли, не настолько, чтобы глаза были красные, что луна в полное затмение. Девочка не придумала ничего лучше — и это решение оказалось правильным — как, собрав все силы в своём тщедушном тельце, довести маму до кровати. Едва женщина, балансирующая на балке над пропастью падения в обморок, ощутила, как её нога до очередного синяка ударилась о подобие кровати, то позволила себе на неё упасть. Кровать, повидавшая много лет и столько же тяжёлых на неё падений, нехорошо заскрипела, но приняла на свои пружины рухнувшее тело.       Следующим шагом Джейн выскочила на улицу, одним глазом смотря на начинавшую мелко трястись мать, а другим — на банку со срезанным горлышком, куда стекала относительно чистая дождевая вода. Одной ногой за дверь, другой — сразу же обратно, и вода из бутылки полностью вылита на лицо матушки, в попытке привести её в чувство. Джейн и не подумала, что ей завтра будет нечего пить, главное — облегчить страдания мамочки. Черты лица мамы чуть прояснились, грязь заструилась на и без того засаленный матрац. Какой же красивой женщиной была мать… но какая же страшная корча исказила её лик. Руки судорожно сжимались-разжимались, словно цепляясь за невидимую лестницу, ведущую наверх, подальше от этого мрака! Женщина отчаянно боролась с отравой в собственной крови, и никто не мог помочь ей, никто… Кроме её дочери, долго решавшейся на этот поступок, которая уловила момент и вложила свою ладонь в раскрытую руку матери. И вроде бы маме уже лучше, кажется, она не так сильно и бесконтрольно сжимает руку Джейн, а девочка вдруг начинает плакать. Сильно, безудержно, как никогда раньше, хоть раньше тоже поводов доставало. Инстинктивно Джейн хочет выдернуть руку из сжатой маминой ладони, но вовремя останавливает себя — что, если мамочке от этого поплохеет? И одним кулаком усердно протирает слёзы, переменно зажимая им рот, чтобы не разбудить вроде заснувшую маму. До самого утра, когда солнце поднялось настолько, что вызывало резь в глазах, Шепард хныкала, так и не сомкнув глаз, изредка проваливаясь в сон на минутку.       Девочка перестала сопеть носом, когда ощутила, что мама пытается вытащить свою руку из её. Она изумлённо, как и положено ребёнку, распахнула карие глаза и уставилась на мать, улавливая каждое её движение, всё ещё слабое, но уже осознанное. Дочь доверилась маме и выпустила свою руку. Прошла не одна минута, прежде чем женщина приняла сидячее положение. Она запустила трясущиеся руки во скучившиеся волосы и выдохнула так громко, что у дочери волосы дыбом встали. Сразу после мама перевела взгляд красных, но теперь не такого насыщенного оттенка, глаз на вжавшуюся в спинку кровати Джейн. Тяжёлым взглядом проинспектировала своего ребёнка и выдала только одну фразу: — Ты плакала?       Джейн отвела взгляд. Она не мальчик, но показывать слёзы ей не нравилось. И сейчас расстраивать бледную что снег мамочку хотелось меньше всего.       — Джейн?       Скрывать смысла нет. Размазанная по щекам грязь, местами обнажившая веснушки, говорила за девочку правду.       — Ах, котёнок… — максимально ласковым, но хриплым — горло пересохло — голосом обратилась к Шепард мама. — Джейн, выслушай меня. Подползи ко мне, — дочка послушно подползла и прижалась к маме, подняв на неё глаза. — Помнишь, когда ты была помельче, я постоянно рассказывала тебе глупые сказки, чтобы ты кушала и не ворчала, про великих капитанов кораблей, которые летали в глубокий, дальний космос и там встречали невиданных существ? Так вот. Я никогда не рассказывала тебе одну маленькую деталь. Да, они сильные, они могут найти подход к любому человеку и инопланетянину, даже к батарианцам. Я тебе в журнале их показывала, помнишь, у них глаз много, как у пауков, и вредные они страшно. Но еще эти капитаны не плачут. Никогда. Они могут выпить очень много, могут подраться с кем-то или крепко обнять любимую, чтобы выпустить пар. Я хочу, чтобы ты стала такой же, как герои моих сказок. Пообещай это, необязательно вслух, можно и молча, лишь бы ты это сохранила в памяти. И молю тебя, не пойди по стопам своего папаши, не бросай никогда своих близких на произвол судьбы.       Джейн призадумалась, обрабатывая такой массив информации. «Раз мама взяла с меня обещание, то и я имею полное право взять с неё обещание в ответ».       — Мамочка?       — Да? — улыбнулся растресканными губами самый дорогой для Джейн человек.       — Ты хочешь, чтобы я выполнила твоё обещание. Я выполню, постараюсь. Но я тоже хочу тебя попросить кое о чём.       Мама отмахнулась, словно не понимая, что хочет выпросить у неё дочка: — Только не проси игрушек!       — Нет-нет. Обещание равноценное, мам. Только вот ты обязательно должна начать его выполнять! Прямо сейчас! С сегодняшнего дня! А у меня всё будущее впереди на твоё обещание.       — Слушаю.       — Мамочка, я не знаю, что с тобой случилось, но ни-ни-к-к, — девочка заикалась от опять подступивших слёз. Мать резко схватила её за плечо, отряхивая и проникновенно глядя прямо в зрачки, напоминая об обещании, — никогда больше так не делай. Тебе было сначала очень хорошо, а затем очень плохо. Я растерялась… Я не знала, как поступить, чтобы тебе помочь… Но я бы точно тебя не бросила! — гордо и с меньшей дрожью в голосе заявила Джейн.       — Обещаю. А ты уже начала выполнять своё обещание, молодец, — мама ласково потрепала дочь за плечо, которое сама же сильно и больно схватила, как бы в качестве извинения.       Но что-то пошло не так. Возможно, Джейн не поставила матери точного обещания, а возможно, мать бы и без него продолжила съезжать вниз. Она сама отпустила руку дочери, удерживающей от падения в пропасть. Сама разжала. И ухнула на такую глубину мрака, с которой не вытащить ни профессиональным спасателям, ни церковникам.       Мамы не стало, когда Джейн было 14.