Северный ветер

Вам знакомы навязчивые мысли? Когда думаешь о чем-то не переставая, даже не желая, даже сопротивляясь? Это приводит в бешенство, доводит до безумия. Но что если есть такие мысли, которым не хочется сопротивляться? Что если одной из таких мыслей является обладатель глаз напротив. Или два? Кто вообще придумал правила о том, кого и как можно любить, а кого нельзя? Кто придумал грех? Я бы поразмыслил над этим, но мысли возвращаются к одному и тому же, тому, что происходит прямо сейчас. Вендиго! Здесь! Держит тебя! И его язык, что толщиной, должно быть, не меньше чем в руку ребенка, вытворяет все эти штуки там, внизу. Куда священнику и смотреть-то лишний раз нельзя. Как я вообще дошел до этого? Как… Но новое касание, этот упрямый язык все норовит проникнуть глубже и глубже, словно вылизывая себе пропуск внутрь, будто вымаливая прощение. Как бы то ни было… Все мысли тают, также как и крепость внутри. Млеть, выгибая спину, сдавая форпосты, подаваясь вперед, подставляясь и раздвигая ноги. Так, похоже, и непохоже одновременно. Ласки Ганнибала такие бережные и вкрадчивые, в нем страсть, забота и затаенная печаль. И дикие желания вендиго, бескомпромиссные, стремительные и жадные движения зверя, пугающие и возбуждающие своей мнимой опасностью. Легче было бы свести все на нет, переложить на них ответственность, убедить себя, что метка просто свела меня с ума. И то, что теперь я получаю удовольствие от ласок зимнего чудовища, за что и сейчас кое-где можно получить приглашение в один конец, на костер, просто потому что меня заставили… Признать это неправильным, уехать, отмаливая грехи… Но мысли подаются назад, а бедра вперед, и язык, покачиваясь, входит внутрь. Распирающее чувство скоро тает, и когда язык достигает какой-то определенной грани, понятие неправильного стирается. Сознание тонет в яркой вспышке удовольствия, и собственный стон звенит в ушах напряженной струной. За окном что-то завывает. Я не сразу понимаю, что это ветер. Северный ветер как верный пес, свита, будто гончие Дикой Охоты берут дом в кольцо, чтобы никого не пропустить. И жадные, прохладные как подушка, ладони вендиго крепко обхватывают бедра, наверняка останутся синяки, притягивая к себе, помогая языку погружаться и вновь, растягивая, снова и снова прокатываясь шершавой влажностью по тому самому месту, что действовало внутри как метка снаружи. Янтарные глаза сияли по обе стороны от болезненно стоящего члена, не моргая, жадно поглощая каждый вздох, наслаждаясь каждым звуком, внимательно ловя любое изменение. Осознание того, что за золотистыми лунами кроется два влюбленных существа, заводило еще больше. Грех кажется притягательным, но когда дороги назад сожжены, он становится частью жизни. Уилл облизал пересохшие губы и прикусил нижнюю губу, чтобы хоть немного сдерживать стоны. Еще чего не хватало, чтобы кто-то снаружи услышал. Не для того ли Хозяин Леса вызвал северный ветер, чтобы оградить их чужих ушей и глаз? Язык внутри дрожит и сжимается, проникая внутрь и наружу, будто это не прелюдия, а полноценный секс. Чувство пустоты и холода, что таилось в жилах с той минуты, как он решил, что Ганнибал его использовал, отступает. Нет… Он сделал это, потому что был искренен. И то, что так рвался получить Чилтон, Ганнибал получил по праву. Это всё принадлежит ему, им обоим… Моему личному чудовищу, что уничтожило мое одиночество. Я так привык к нему, когда отец Джек уехал, я всегда был один, и только теперь по жилам разливается тепло. Это неправильно, но Боже… как это хорошо… Ааах… Холодный комок в груди тает, а в низу живота скручивается горячий узел. -Я уже скоро… - выдохнул Уилл, полуприкрыв глаза. Но язык выныривает из распаленного горячего нутра и пережимает основание члена. Уилл протестующе вскрикнул, но споткнулся о лукавый звериный взгляд. -Не так быстро, - словно змеиная кожа прошелестел голос вендиго. Вендиго развел ноги Грэма, приставил головку своего огромного члена к растраханному языком отверстию и нажал. С влажным чавканьем, туго, словно сдавая последний оплот, захватчик продвигался внутрь, раздвигая упругие стенки, пробираясь в захваченную крепость, атакуя цитадель. Уилл почувствовал, как порвалось кольцо ануса, но словно наблюдатель со стороны. Боли не было, а большой захватчик продвигался, распирая проход, пока не уткнулся в заветную точку. От приятного давления Уилла подкинуло. -Ммм… Господи… - Грэм прикрыл глаза рукой, не в силах смотреть. Чувство неловкости и стыда томило, делая все происходящее невероятно развратным, греховным и запретным. Противоестественным. Возбуждающим. Но разве противоестественно быть с тем, кого ты любишь? Да, если ты священник. Или нет? Когда ты священник, только потому, что это был единственный способ убедить убийц матери, что не стану претендовать на титул отца, что не захочу принять на себя его звания, почести, деньги. Всего лишь молоденький бенедиктинец, у которого не осталось ровным счетом ничего кроме упрямых голубых глаз от никогда невиданного отца и роскошных темных кудрей от бедной матери, оставшейся в памяти с извечным ореолом скорби. Крепкие когтистые лапы обхватили его бедра, словно предупреждая всякую попытку освободиться. Нечеловеческий член, раскачиваясь, двигался внутри, норовя скользнуть по простате. Ощущение заполненности охватывало все тело. Казалось, вендиго наслаждался своей властью над человеческим телом, даря те желания, которые хотел. Но одновременно, Уилл ощущал это всей своей эмпатией, Ганнибал там внутри был не только наблюдателем, но и сам наслаждался процессом, параллельно следя за самочувствием возлюбленного. Грэм почувствовал себя нужным и важным. Вендиго сдерживался, о да, даже ускоряющиеся как порывы северного ветра движения, ничто перед адской мощью, что перерасти страсть в звериное безумие, разорвала бы его хрупкое человеческое тело на части. Белоснежное тело вендиго поражало своей мощью, величественная корона рогов, должно быть, была тяжела, но вендиго с животной грацией держал ее к потолку, осторожно, чтобы не покалечить Уилла. Член был напряжен до боли. А удовольствие, что вспышками пронзало мозг, разливаясь по телу откуда-то снизу, когда эта часть звериного тела, единственная, что не была покрыта белой шелковистой шерстью, проникала снова и снова, заставляло яйца разбухать и поджиматься. -Пожалуйста… Позволь мне кончить… - не выдержал Уилл. Разморенный горячей похотью, сейчас он казался еще более невинным и юным, молодой священник, что вырос в четырех стенах своей кельи, более аппетитным и еще более желанным. Вендиго ускорился, одновременно с этим он со всей фантастической пластикой, на которую неспособно человеческое тело, изогнулся, наклонившись и обхватил страждущий член языком. Неспособный взять орган в рот, вендиго нашел другой способ удовлетворить еще одно желание своей самки. Вендиго склонил голову, с удовольствием наблюдая за Ганнибалом. Обычная вежливая маска почти сброшена. Зрачки расширены, а дыхание глубже чем обычно. Ах эта тяга к самоконтролю… Ну же, иногда дать себе возможность побыть простым человеком, который может смеяться, плакать и бояться. Ты не тот умирающий литовский мальчик, ты стал мужчиной. Который отстоял свое право на то, чтобы оставаться человеком. Вендиго крепче обнял Ганнибала, прижавшись всем телом. -Ты больше не будешь один. У нас с тобой появился собственный человек. -Я не был один, ведь со мной всегда был ты. -Это совсем другое… Тебе нужен человек… -Которого я должен делить с тобой. -Мы одно целое, - напомнил вендиго, - и его на нас двоих вполне хватит… Уилл стонал, не переставая, не зная в какую сторону податься. Под энергичный язык, что обвивал его будто змея, скользя по раскаленному как летняя крыша крепкому стволу, или же под жадный член, что вдалбливался внутрь как инструмент рудокопа. С человеческих губ срывались звуки, мало похожие на речь, слова то ли умоляющие прекратить, то ли продолжать. Не разобрать. Но вендиго и не вслушивался в смысл, как Ганнибал на музыкальных инструментах, зверь играл на теле молодого священника, теперь прислушиваясь к звукам, будто к мелодии. В них есть свой ритм, который можно преобразить в музыку, когда ему снова взбредет сыграть на своем природном инструменте, чей свист был и пугающ, и привлекателен для Уилла с самого начала. Язык ускорил движения, ствол запульсировал, и Грэм кончил, выдав громкий протяжный стон. Вендиго с наслаждением втянул ароматный воздух, продолжая водить языком по затихающему члену, выдаивая его досуха. Золотистые глаза с любопыством ученого рассматривали стекающие к полу жемчужные брызги. За окном стремительно темнело, и человеческие глаза едва различали очертания предметов, но янтарь пытливо рассматривал распухшие от собственных укусов губы и раскрасневшееся лицо, прикрытые веками глаза. По телу священника расплывалась послеоргазменная нега, напоминающая послеобеденную дремоту, но таящая в себе отголоски куда большего наслаждения чем простой прием пищи. -Еще не всё, мой человечек, - прошептал вендиго, замедляя движения, а потом с влажным хлюпом высвобождаясь из уютной жаркой задницы. Зверь поставил священника на четвереньки, а потом вошел обратно в зияющую пещеру с подрагивающими краями, склонился над Уиллом, прижавшись грудью к спине, покрывая, как самец самку. Вендиго по-хозяйски прикусил человечий загривок как мать-кошка берет за шиворот котят, чтобы перенести в другое место, а потом ускорил поступательные движения. Кудри, что взмокли от пота и прилипли к коже, снова взметнулись от резких толчков. Член растягивал стенки, проезжая по бугорку внутри. Уилл почувствовал, что снова возбуждается. -Не надо… - попытался воспротивиться он. Но вендиго был неутомим. Зверь наклонился над плечом Уилла и запустил язык к вожделенной метке. От прикосновения к ней Грэм невольно выгнул спину, подаваясь навстречу члену, что теперь вошел еще глубже. -Боже… Ты… Голос оборвался, не в силах соперничать с этой безумной бешеной гонкой, заставлявшей все тело трепетать и дрожать. Член вошел особенно глубоко, Уилл почувствовал, как обжигающая, то ли холодная, то ли горячая жидкость выплеснулась внутрь. Он застонал и кончил снова. Второй раз почти насухую. Обессиленный молодой священник растянулся было на смятой одежде, но вендиго вновь притянул его, не давая размазать сперму по сутане, он осторожно высвободил Уилла из плена своего органа, а потом выпрямился, держа священника на руках. -Мне нужно вернуться в церковь… Отец Джек может что-то заподозрить. Я так поспешно ушел… - подал слабый голос Уилл. Он так устал, что едва чувствовал, как семя, смешиваясь с кровью, стекало по его бедрам. -Сначала ты должен отдохнуть, а я пока залижу твои раны. -Вы оба сумасшедшие, - внезапно заметил Уилл, разморено рассматривая державшего его зверя. Вендиго внимательно глядел на парня, внося в гостиную, где стало заметно прохладнее из-за погашенного камина. -А теперь и я… сумасшедший, - с философским спокойствием ужасно уставшего человека заключил Уилл Грэм. Водрузив свое сокровище на диван, вендиго бережно развел ноги священника и принялся зализывать повреждения, сейчас как никогда напоминая врачебные манипуляции Ганнибала. Уилл чувствовал, что все глубже и глубже погружается в дремоту. Наконец движения внутри прекратились, саднящее ощущение исчезло, а вместо нечеловеческих кистей его обняли мужские руки. -Поспи немного, - прозвучал бархатистый голос Ганнибала, от звука которого сладко сжалось сердце, - позже, когда утихнет северный ветер, я провожу тебя. Ганнибал хотел было встать, но Уилл, не раскрывая глаз, схватил его за руку. -Никогда больше не говори о том, чтобы уехать. Грэм почувствовал, что Лектер улыбается. -Я ни за что тебя не оставлю. Ты самое дорогое, что у меня есть, Уилл. -Не забывай об этом, - усмехнулся священник, по-прежнему не отпуская руку. Ганнибал покорно устроился на краешке дивана, всматриваясь в лицо с закрытыми глазами. Освободить руку ему удалось только, когда Уилл Грэм уснул.