Северный ветер

-Ты никогда не хотел вернуться домой? – спросил Уилл. Он чувствовал на себе дыхание зверя. Но вопреки его ожиданию оно не пахло сырым мясом и гнилью, как пахнут обычные хищники. Вендиго пах морозным утром. Сейчас форма головы вендиго напоминала скорее человечью чем оленью, и на лице было некое подобие эмоций. Все никак не удается прочесть их, мимические мышцы отличаются. Господи… Всем своим существом вендиго демонстрирует чуждость этому миру. И все же меня тянет, из-за метки ли, тянет к ним обоим… Кажется, я схожу с ума… -Меня вызвали защищать народ, и тогда я не задумывался об этом. Когда остался один, да, думаю, мне хотелось. Но сейчас нет. -На кого ты охотился там? -Там у меня не было физической формы, я был духом, поэтому я мог спокойно передвигаться между мирами, меня питала сама смерть. Еще до сотворения человека я и мне подобные поглощали эманации смерти и зимнего голода любого живого существа. -До сотворения человека… Разве жизнь не была создана в семь дней? Вендиго ощерился в веселой ухмылке. Уилл невольно вздрогнул, увидев три ряда зубов. Заметив это, зверь закрыл рот. -История человечества куда дольше чем сказал твой бог, и меня создал не он. Мы были еще до того, как мужчины и женщины разделились, тогда они были единым целым. И мы сами не знали половой принадлежности, соединяясь с любой согласной на это особью. -То, что ты говоришь, так странно… Ты самый жуткий еретик, какого когда-либо знала инквизиция, знаешь об этом? -Самое страшное в моих словах то, что это правда, - ухмыльнулся вендиго, - против нее человек беспомощен, все равно выплывет, выползет, выпорхнет и раскроется всему живому. -Ты один в этом мире? Подобных тебе больше нет? -Есть, - последовал уверенный ответ, - тот охотник не мог убить всех, не часто, но так случается, связь между вендиго и его сосудом образуется разными путями, но она всегда очень прочная… -Когда Ганнибал умрет, что будет с тобой? -Я стану бесплотным и вселюсь в любое тело, что окажется поблизости. Или могу вернуться в свой мир, ведь заклятье, меня призвавшее, подразумевает, что мне будет предоставлено подходящее тело. Но если убьют меня, а не Ганнибала, то мы также оба погибнем. Ведь только моя жизненная энергия питает его погибшее тело, помогает его душе остаться в теле. -Все это так странно… - тихо произнес Уилл, уткнувшись лицом в грудь зверя, где билось сердце Ганнибала, - мне слишком трудно это понять. Голова кругом… -Что до метки, я мог бы сказать, что сожалею, но не стану врать. Я не человек. И не умею сожалеть… Ганнибал волновался, что ты не ответишь на его чувства, поэтому медлил в признании, я хотел показать вам обоим, что нет ничего странного в том, чтобы быть вместе… - вендиго заглянул в лицо Уилла, - Сейчас… Когда ты знаешь все… Ты хотел бы убить меня? Блеснули твердые, упрямые, голубые глаза. -Нет, ты стал мне интересен… -Поговорим о чашках и осколках? -Чашка склеилась в какую-то уродливую форму, я не узнаю ее. -Ничего, мы переклеим, - успокоительно проговорил вендиго тихим свистящим шепотом. -Ты монстр, пожирающий людей. Почему я не могу тебя возненавидеть? -Потому что ты понимаешь меня, ты осознаешь, что это часть моей природы. И этого не избежать. -Ты можешь помочь мне принять тебя таким? -Но ведь ты уже принял, ты осознал, что любишь нас обоих, не так ли? И метка это не принуждение, она лишь показывает то, что уже есть. И поэтому ты способен испытывать то влечение, когда я или Ганнибал касаемся метки… -Я хочу попросить тебя об одной вещи, - сказал Уилл. -Да? -Всегда позволяй Ганнибалу видеть, что происходит. Ты говорил, что вы друзья. Друзья не должны скрывать правду. Янтарные глаза зазолотились, сжавшись до щелочек, будто кошка смотрит на огонь. -Хорошо, я сделаю это. Уилл прикрыл глаза. -Мне кажется, что все это сон, все слишком нереально… -Но это все реально. И я, и Ганнибал, литовский княжич, что четыреста лет назад насмерть замерз в литовском лесу, отдав последние крохи жизни, чтобы впустить меня в свое тело. И мы оба любим тебя… - вендиго провел языком вдоль порозовевшего уха. -Скажи, почему тебе нужно есть именно человека? Ты ведь сказал, что питался и до появления человека! Вендиго улыбнулся. И эта улыбка так живо напомнила Ганнибала, что сейчас был скрыт внутри, что Уиллу сладко ёкнуло внутри. -Маленький священник упрямый как и юный самец любого вида, - усмехнулся вендиго, - я был бесплотен, и требовалось мне немного. Но теперь у меня есть тело и, как у вас это говорится… Питаться святым духом теперь недостаточно. Что до животных, я Хозяин Леса, разве у вас хозяин ест своих слуг? Уилл был вынужден признать своеобразную правоту, но не хотел сдаваться. -Ты дал слово Ганнибалу, теперь дай его мне. Иначе я не смогу успокоиться. -Все, что ты захочешь, чтобы ты чувствовал себя спокойно, будучи моей самкой… Это обращение покоробило, но Уилл решил не отвлекаться. -Я хочу, чтобы ты не ел хороших людей, убивай только плохих… -Хорошо, но если мне понадобится убить, чтобы защитить вас с Ганнибалом, я убью любого. Иначе я не смогу дать такого слова. -Хорошо, - сдался Уилл. В конце концов, что Ганнибал, что его зубастое Alter ego всегда добиваются того, что хотят. И теперь они хотят меня? Должно быть, я должен быть сейчас напуган. Раздражен? Я должен желать сбежать отсюда? Но по телу разливается томительная нега, будто в предвкушении подарка. Я пойман в клетку из собственных чувств. И мне так сладко… -Я хочу взять тебя, ты мне позволишь? – осторожно спросил вендиго, - Я хотел бы, чтобы ты был не только самкой Ганнибала, но и моей… -Я мужчина, перестань называть меня «самкой», - поморщился Уилл. Вендиго усмехнулся, наклонив к нему зубастую голову, изящно изогнув шею. -Для меня нет разницы… -Но я и Ганнибал – люди, для нас разница есть! -Хорошо, это твоя третья просьба? -Да… Зови меня Уилл… -Хорошо, Уилл… Так ты позволишь мне? -Ганнибал почувствует это тоже? -Да… -Что он чувствует? -Ты хочешь поговорить с ним? -Позже… Вы ведь больше не будете болтать про то, чтобы уехать? Вы пойдете на крестины сына Донки? -Да. -Хорошо, я все вам позволю… Наверное, я сошел с ума… Это все ненормально... -Понятие нормы слишком растяжимое, чтобы всерьез о ней беспокоиться, Уилл, - улыбнулся зверь. -Скажи, а твои рога… Они тяжелые? – Уилл прикоснулся к костяным пластинам, покрытым серебристым инеем. Вендиго улыбнулся, но ничего не ответил. Он отпустил Грэма, и Уилл, путаясь ватными пальцами в складках одежды, принялся раздеваться. Снимая сутану через голову, он заметил, что вендиго, чуть отклонившись назад, придает своему бесполому телу вполне мужские черты. Наверное, к этому я никогда не привыкну, такой пластичный, способный изменять свою физическую форму, будто лепит снеговика… От размера отросшего органа стало не по себе. Это была толщина руки мужчины. Крупного мужчины. -Слишком велик… - смущенно пробормотал Уилл. -Я залечу все, что порву. Тебе не будет больно, - пообещал вендиго, - иди сюда… Без одежды Грэм показался себе еще более хрупким по сравнению с зимним чудищем, еще более чувствовалась разница их природы. Человек и монстр. Какой сюрреалистический абсурд… Но раз уж я уже совершил грех, влюбившись в мужчину, должен ли я остановиться? Ведь все, все… Во что я верил прежде, оказалось лишь детской сказочкой… Вендиго привлек к себе Уилла, он ласково коснулся мягких кудрей, а потом прижался зубастым ртом к щеке, проведя языком влажную полосу вдоль линии челюсти. Молодой священник дрожал от предвкушения. А потом язык скользнул к заветному рисунку, и Уилла бросило в жар. -Ааах… - выдохнул Грэм. Кожу будто кололо маленькими иголочками как бывает, когда растираешь онемевшую часть. Внутри стало так горячо, что Уиллу показалось, что он сейчас сгорит, не в силах терпеть этот жар. Язык не щадил его, вновь и вновь лаская метку. И страх, и сомнения отступили, не в силах держать паводок первобытного возбуждения, которое стирало их до безразличия, до полного и абсолютного вожделения. Вендиго втянул когти будто кошка и без видимых усилий приподнял Уилла над полом, лаская языком покорное податливое тело. Затуманенными от страсти блестящими глазами Грэм наблюдал за движениями языка по коже. Грудные мышцы – метка, будто курсирующий по маршруту кэб. Вендиго любопытен, изучая изгибы тела, словно стремясь выучить их как хороший студент. Шея – метка – торчащие пуговки темных сосков, диафрагма, мышцы живота, напрягшиеся от принятого телом положения, они оголенными нервами чувствовали каждое прикосновение лесного зверя. За янтарным взглядом таились еще одни глаза, глаза цвета осенних орехов, глаза Ганнибала Лектера. Вендиго сдержал слово. Он был здесь. Тоже все видел и чувствовал. Уилл почувствовал какое-то садистское наслаждение в том, чтобы Ганнибал видел это извращение, участвовал в нем. Это чертовски возбуждало. Язык скользнул вниз, то обвивая человеческий член, будто лиана, то словно лакая как воду в летний полдень. Жарко… Так жарко внутри… -Какой он красивый… - восхищенно прошептал Ганнибал, - я вижу его в мельчайших деталях, человечьи глаза так не могут видеть… -Видишь, я могу показать тебе что-то помимо охоты, - усмехнулся вендиго. -Раньше не на что было смотреть. Будь бережен. Я не хочу, чтобы ему было больно… -Не беспокойся, все будет хорошо, - вендиго обнял Ганнибала со спины и положил голову на макушку своего человека, - ты чувствуешь, как я касаюсь его? -Да, он такой мягкий и твердый одновременно. Как будто я сам прикасаюсь к его бархатистой коже. -Ты прикасаешься, - кивнул вендиго, - вместе со мной, вместе… Стоны Уилла отзывались под сводами черепа сладкой музыкой, и глаза Ганнибала заблестели, а губы пересохли. Руки вендиго обнимали обнаженное тело, передавая все, что чувствовал вендиго за пределами внутреннего мира. Неудовлетворенная страсть терзала будто голод. Ганнибал чувствовал, как вендиго осторожно положил Уилла на ворох одежды, бережно развел белоснежные колени, а потом скользнул языком под мошонку, туда, к призывно сжимающемуся кольцу мышц, что дрожит от ожидания его прихода, туда в тесноту мышц. Осторожно проникая кончиком языка, который все равно слишком велик. Уилл стонет, но тянущая и распирающая боль, что он чувствует, всего лишь аперитив перед грядущим запретным наслаждением. И даже эта боль тает, когда слюна вендиго проникает глубже, лишая боли, как последней завесы, обнажая мужское естество, полное звериного желания, ибо похоть тоже появилась прежде человека, чтобы безраздельно властвовать над ним, даря свой собственный зимний голод.