01:27

мотыльки летят на свет. – побудь со мной немного, ладно? эта просьба по-прежнему не покидает его дурную голову – джено вспоминает, как вплетал полевые цветы в волосы золотого ребенка, драгоценного неприкосновенного мальчика; как его ладони покоились на чужой бледной шее и джено чувствовал себя абсолютно и бесповоротно уязвимым. но потом эта просьба. «ладно?» – ему нужно сконцентрироваться на учебе и на своем светлом будущем, – голос женщины в строгом черном пальто рвет сознание на кусочки, и джено переполняет стыд вперемешку с ненавистью. – я запрещаю тебе видеться с моим сыном вне университета. а в учебное время джемина поймать – считай везение. вокруг него без конца крутятся шумные компании – такие, как он, золотые дети богатых родителей. только джемин порой поглядывает с легкой грустной улыбкой куда-то в сторону – на джено, такого простого и уставшего, в растянутом свитере и с ярко-желтым рюкзаком. мальчик, который лишь стремится подлететь немного ближе к своему свету. джемин курит тайком, несмело, на заднем дворе университета; а после каждой сигареты закидывает в рот сразу полпачки фруктовой жвачки, как будто это действительно может помочь. джено вспоминает их прошлое лето, беззаботные каникулы, когда они днями и ночами гуляли только вдвоем и джемин светил так же ярко, как все бесчисленные звезды на ночном небе. он тогда впервые закурил, потому что очень сильно захотелось попробовать; после прочно подсел на табак, а джено – на него. и то, и то, в общем-то, смертельно. только джено лишний раз не показывается, под пули не выходит, дабы не казаться смельчаком, потому что в действительности все совсем иначе. мама джемина – чудесная улыбчивая женщина, но своим строгим и беспрекословным запретом она в одно мгновение оборвала джено крылья. но джено продолжает несмелым мотыльком биться о прочное стекло, потому что вон же он, свет; сияет в непроглядной темноте своими глазами-кометами, яркой улыбкой, приветливыми жестами издалека. своими осторожными и робкими совсем еще просьбами. «останься со мной. останься, останься, останься…» дрожащими руками джено неторопливо поглаживает голые джеминовы коленки; смотрит из-под спадающей на лицо челки и безмолвно обещает остаться. ярко-красный мак в волосах джемина, кажется, понемногу увядает. джено цепляется за цветок взглядом и смотрит долго, пристально; джемин перехватывает его руку и осторожно проходится большим пальцем по содранным в кровь костяшкам. – болит? джено отрицательно качает головой. остаться ради его улыбок, ради его робости, ради его заботы; остаться, несмотря на преграды и запреты, остаться и продолжить мягко касаться его волос, его перламутровой кожи и упиваться даже мимолетными взглядами золотого ребенка как имбирным пивом или самым сладким вином. джено чувствует, что это сильнее его; это – в венах. болит. джемин касается костяшек губами – осторожно, едва ощутимо; лунный свет из окна как-то небрежно и ломано мажет по его коже, пока у джено внутри волнение смешивается с непреодолимой радостью. они сейчас вдвоем сбегают от мира, но получилось бы еще сбежать от самих себя… невозможно. «ты – невозможен». – я вообще-то очень рискую, находясь сейчас здесь с тобой, – как бы между прочим сообщает джено, пока джемин пристально рассматривает раны на костяшках – неглубокие и несерьезные, но ощутимые. – заслуживаю ли я вознаграждения? джемин делает задумчивый вид – возможно, чисто для галочки, – а затем падает на разбросанные за его спиной подушки; закусывает губу, явно стараясь не улыбаться, пока джено смотрит на его освещенную лунным светом кожу и забывает обо всех запретах и данных обещаниях. джемин притягивает его к себе за ворот футболки. – бери. мотыльки летят на свет. и сгорают.