01:27

сухость у донхека в горле вполне себе соответствует сухости в солнечном сплетении и такой же сухости за окном, когда рождество подступает, совершенно не зимнее, очень туманное, а небо с каждым днем будто становится только ближе и ближе к земле, если даже на самом деле неба – куда больше, чем земли. изменения в погоде замечают все: донхеков престарелый сосед, бабушка, торгующая свежими овощами в лавке через дорогу от дома, его однокурсники и друзья. никто из них уже давно не видел солнца, забыл его щекотку на своей коже. каждое утро донхек ездит в университет, прислонившись лбом к холодному окну автобуса, глядя в небо и надеясь, что оно хоть что-нибудь ему скажет, но небо уже слишком давно бесконечно немое. донхеку становится стыдно за то, что он сам такой шумный. впрочем, когда практически вся планета скорбит по тому, что, пускай еще не успело уйти, но уже стремительно сыпется сквозь пальцы, шуметь как-то не получается. становятся тише телевизоры, радио, новые альбомы даже самых популярных рок-групп, а все человечество, притаившись, всеобще поднимает взгляд к небу, ожидая, когда же оно вынесет свой вердикт. и посреди этого всего – вдруг, как в неуклюжей опере, – лязг посуды, гулкий грохот, стук шагов, громкий театральный вздох. это марк, новичок в кофейне при донхековом университете, пытается приготовить свой первый капучино. донхек не придирчив – он пьет американо со льдом даже в самую ветреную и пакостную погоду, а делает его всегда сыльги – бариста со стажем, с которой они дружат с первого курса. пока они переговариваются за стойкой, марк очень бездарно делает вид, что не подслушивает, одновременно с этим расставляя на витрине свежие десерты. донхек оставляет чаевые и, уходя, мимолетно окидывает его взглядом, но никогда ничего не говорит. он думает, что смысла заводить новые знакомства нет, когда планете осталось жить несколько месяцев. антиутопия, думает донхек, пока пьет свой американо на скамейке в парке и листает ленту в твиттере, где единицы еще пытаются верить, что в итоге все будет в порядке. срывается ураган, и приходится найти укрытие в ближайшей подземке, кутаясь в алый шарф до самой переносицы и стараясь не потеряться в паникующей толпе. и хорошо, что шарф у донхека именно алый, сигнально-алый, – может, так возрастут шансы, что его быстрее найдут под завалами. если, конечно, вообще будут искать. пока вся земля беспокоится о конце света, марка беспокоит лишь то, как перестать перегревать молоко для латте. сыльги говорит, что перегрев сильно влияет на вкус и, очевидно, не в лучшую сторону, и марку в такие моменты хочется только карабкаться на стены от стыда. через неделю донхек, абсолютно живой и посвежевший, приходит в кофейню, к своему привычному заказу берет меренговый рулет и садится за столик в углу вместо того, чтобы искать где-нибудь укрытие. в последние дни никто уже не задерживается посидеть – все обеспокоены тем, как бы поскорее добраться домой да не попасть в очередной ураган по дороге. в кофейне безлюдно; тихо играет джаз пятидесятых, сыльги выходит на перекур и снова ругаться с парнем по телефону, а марк протирает от влаги чистые блюдца. когда он подходит к столику донхека, чтобы убрать посуду, они на секунду встречаются взглядами, но ничего друг другу не говорят. так продолжается еще несколько дней, прежде чем не становится окончательно понятно, что ходить на работу (как и на учебу, как и вообще куда-либо) – опасно. закрывают абсолютно все, и единственное место, куда донхек может выходить (легально, но только в дозволенные часы) – парк неподалеку от университета (и, соответственно, дома). кажется, что половина района сбегается в этот парк, лишь бы создать какую-то иллюзию того, что жизнь продолжается как обычно и в нескольких десятках километров от них не бушуют вовсю страшные лесные пожары, которые грозятся вот-вот перекинуться на город. донхек пьет чай из термоса, который взял из дома, читает книгу и изредка поднимает взгляд на небо, пока сидит на одинокой, заметенной песком и пылью скамейке. в это же время марк, лежащий на точно такой же скамейке в другом конце парка, выпускает в воздух сигаретный дым и жалеет лишь о том, что перед смертью так и не научился готовить кофе. когда он собирается уйти прочь, они с донхеком на секунду пересекаются удивленными взглядами, и марк – из чистой вежливости – решает подойти и немного неуклюже присесть рядом. донхек больше не читает, но бумажная книга лежит открытой на его коленях, и марк бросает мимолетный взгляд на страницы, но ничего не успевает прочитать, потому что донхек кладет свою руку поверх. марк отворачивается, и какое-то время они оба молча смотрят в пустоту перед ними. срывается страшный ветер, а воздух начинает очень сильно пахнуть огнем. – как думаешь, – тихо подает голос марк, – ты готов? донхек пожимает плечами и жестом указывает на книгу. – я не дочитал. – а я так и не попробовал ни один из тех десертов, которые вечно выкладывал на витрину, – говорит марк, просто потому что ему в голову не приходит ничего более драматичного. ему просто совершенно незачем жить, и это понимается так обыденно, что ни о какой скорби по упущенному и речи быть не может. сейчас, кажется, рождество, а погода как в пыльном и сухом августе. единственное, что дает подсказку на зиму, – донхеково пальто и шерстяной алый шарф на его шее. сигнально-алый шарф. человечество встречает апокалипсис так, будто это – не более чем очередной приевшийся всем ежегодный музыкальный фестиваль. с принятием и, у кого получается, равнодушием. у марка равнодушным быть не получается, как бы он ни старался, но ему становится немного спокойнее, когда он, каждое последующее утро приходя в парк, встречает там донхека. тот действительно категорически отказывается погибать, пока не дочитает свою книгу, а марк не знает почему, но боится всякий раз, как видит, что непрочитанных страниц становится меньше. будто эта книга на чужих коленях – таймер, отсчитывающий их последние секунды. марк же в это время учится готовить кофе дома и пьет его сам до тех самых пор, пока его не начинает тошнить, но хоть сколько-то устраивать вкус. в день, когда донхек читает последнюю главу, они молча сидят рядом на скамейке и держатся за руки. у марка ладони пахнут кофе, как и вся его одежда, но запах химикатов в воздухе это все равно не заглушает. вдали виднеются столбы черного-черного дыма, людей в парке – на пальцах сосчитать. а донхек, доходя до самых последних страниц, вдруг закрывает книгу. на марка снисходит облегчение, но вместе с ним – тревога. он ведь был готов, он не выдержит еще одного дня, оттягивая неминуемое. – почему ты не дочитываешь? – тебе не повезло, – хмыкает донхек несколько самодовольно, крепче стискивая его ладонь в своей. – тебе попался человек, который никогда не дочитывает концовки.