Strange Birdy

Его не было с ними полгода и ещё несколько недель. Они искали его всё это время, но постепенно почти смирились с тем, что он ушёл — и это была самая безобидная мысль, которую они смогли принять. Он не раз сбегал, оказывался в других штатах просто потому, что резко так захотел, пересекал границу страны, не удосужившись предупредить никого из братьев или хотя бы общих знакомых. Но он никогда не исчезал так надолго и хотя бы держал с ними паршивую, но связь. У них были хоть какие-то доказательства того, что он жив. В этот раз всё случилось слишком быстро. Они все начали орать, потому что устали от вечного напряга, они все высказали своё мнение, но больше всех был недоволен Рэб. Угадайте, кем именно он был недоволен? Свифт просто швырнул горсть таблеток ему в лицо, выкрикнул что-то яростное и умчался, так и не дав привести его раны в порядок. Сказанное повисло в помещении тяжёлым удушливым облаком, которое в погружённой в темноту кухне, казалось бы, можно было пощупать. Вся боль, звенящая в выкрике их лидера, оглушила их. Эмси, думая не слишком долго, рванул следом. Они так и не смогли найти его, потому что гадёныш умел прятаться. Он всегда был лучшим в этой игре. Звонки на телефон также не дали никакой информации, так как он его отключил. Так прошло несколько дней неизвестности и напряга, пока, наконец, он не вышел на связь. Единственный, с кем он захотел увидеться, был Эмси. Между ними всегда была какая-то особо доверительная атмосфера, да и среди братьев он был единственный, кто кричал меньше всех, поэтому никто не удивился. Но встреча не состоялась. Свифт не пришёл. Не пришёл ни через день, ни через два, ни через несколько недель. Телефон был недоступен, а отслеживание последнего звонка привело их в какое-то старое здание, где не было ни одного даже крошечного признака, что кто-то здесь был. Они начали поиски тут же, потому что телефон старшего был найден в углу в горе мусора, а уж с этой штукой расстаться он не мог никак. Не важно, какая ссора прогремела в стенах их дома, он всегда ставил семью превыше своих обид и никогда не разрывал связь. В головах у панков было много мыслей по этому поводу. И мысль о том, что старший действительно решил бросить их, была самой безобидной из них, хоть и приносила боль. Они надеялись на то, что у него снова случился приступ и он сейчас где-нибудь в ближайшем штате. Потому что если это так, то у него точно получится вернуться, как только он придёт в себя. Но он так и не вернулся. *-*-* — Зачем ты ушёл? — Свифт поднимает глаза от пены, в которую был погружён по плечи, и смотрит на Рэба. Тот стоит, облокотившись о стену плечом, со сложенными на груди руками, и хмурится. Всё как всегда, в общем-то. — А ты как думаешь? — Клептоман склоняет голову к плечу, ненадолго задерживая взгляд на глазах брата, и снова смотрит на пену. Маленькие пузырьки переливаются в свете, когда он немного наклоняется. — Ты мог запереться в комнате, как обычно. — А ты мог не орать на меня, но тоже решил так не делать. — Панк смотрит на бойца снова, смотрит холодно и остро, от чего тот морщится недовольно и цыкает раздражённо. Лидер команды беззвучно усмехается и проводит рукой по краю ванны. — Многого можно было не делать, но мы сделали. — Мы думали, что ты умер, — шепчет Рэбел и опускает взгляд. Когда Свифт на него смотрит, тот кажется уязвимым, по-настоящему младшим, он наконец-то выглядит на свой возраст, может, даже младше, его хочется спрятать и обещать, что всё будет хорошо, дать прикоснуться к себе, чтобы убедился, что всё в порядке. Мысль о том, что братья, возможно, могли действительно в это верить, задевает внутри что-то, и мечник касается подушечками пальцев рубца на груди неосознанно. Рэбел наблюдает за старшим и ловит его движение взглядом, щурится, запоминая новую деталь, на которую не обращал внимания или старался не обращать. И садится на край ванны, встречаясь со Свифтом взглядом. — Я тоже, — признаётся лидер и прикрывает глаза. — Я тоже. *-*-* Первая за последнее время тренировка вчетвером проходит на удивление тихо. Нет привычных усмешек и подколов, никто — то есть Свифт — ни к кому не пристаёт, никто — опять он — не мешает, не влезает в споры, не болтает без умолку, не комментирует каждое новое действие — своё или чужое. Рэбел внимательно наблюдает за упрямо пыхтящим старшим, пытающимся выжать из себя как можно больше, и боец знает, что младшие тоже наблюдают в готовности в любой момент помочь или прервать кое-чьи страдания, но все они делают это незаметно. Раньше, когда Свифта не было, зал казался пустым и слишком большим, ведь их было меньше и это была ощутимая разница с тем, к чему они привыкли за всю жизнь. Сейчас, когда Свифт здесь, но от него не следуют привычные язвы и смешки и издёвки, помещение кажется неуютным, чужим. Им не хватает привычных моментов, связанных с лидером, который наконец-то к ним вернулся. Пробежка, разминка и растяжка проходят вполне сносно, хоть они и выбирают средний темп, стараясь ничем это не комментировать — не вслух, по крайней мере. А вот на силовых что-то идёт не так, потому что… Свифт встряхивает руки, едва ощутимые от того, насколько онемели, и заметно дрожащие от всех тех упражнений, что они проделали. Полгода без тренировок дают о себе знать, но тем не менее он справляется с тем объёмом упражнений, что они выделывают. Он в раздражении косится на то, как его руки дрожат, но останавливаться не собирается, хотя, если бы всего этого не произошло, наверняка бы послал всё к чёрту и развалился бы на матах, отсыпая каждому по полсотни шуточек минимум. Говорить желания нет, он ощущает кожей их взгляды исподтишка на себе, чувствует повисшее в воздухе напряжение, вызванное волнением о нём, и раздражённо вздыхает. Пронёсшийся искрами по пальцам заряд пролетает по гантели в его руке и ударяет в основание ладони, заставив его негромко вскрикнуть и выронить груз, который приземляется всего в паре сантиметров от его ноги. Теперь все взгляды обращены на него открыто и встревоженно, но он уже не обращает на это внимания — панк покидает тренировочный зал, встряхивая искры с рук, словно воду. Он уходит в ванную, где принимает душ, думая о том, что это было такое на тренировке, а потом закрывается в комнате на пару с любимыми сигаретами. Несмотря на длительный перерыв, дым скользит в лёгкие легко и просто, сворачивается там уютным клубком, будто вернувшийся домой после длительного путешествия кот, и становится тепло и как-то легче. Может быть, он сможет пережить это. Что бы там ни было, он уверен, что всё должно наладиться. Да и, кто знает, может, ему показалось. Ему очень хочется в это верить. *-*-* Он сидит на крыше, уютно устроившись между стенкой дымохода и сетью труб, позади которых находится стена небольшой кладовой, и расслабленно смотрит на заходящее за горизонт алое солнце. В мирное время они редко когда выходили на улицу в течение дня, но ему нужно это сейчас, он не видел солнца всё то время, что был в плену, и нуждался в нём, как в воздухе. Тёплый глубокий капюшон сложился под головой наподобие подушки, и панк чувствует себя таким умиротворённым, несмотря на то, что город, кажется, решил всё же свести его с ума. Тонкие сизые струйки змеятся из ноздрей клептомана, растворяясь и улетая вместе с лёгкими порывами ветра. Это идеальное место для него сейчас, потому что холодные потоки не достают до него слишком сильно. Свифт почти засыпает, убаюканный теплом и комфортом, когда в поле его зрения появляется бунтарь. В груди вспыхивает недовольство, но внешне панк не выражает его, только наблюдает прикрытыми глазами, что дальше будет делать младший братец-надоеда. — Так и знал, что здесь тебя найду, — говорит Рэбел, на что клептоман только беззвучно хмыкает. Ему не интересно знать о том, как боец пинал всех остальных, чтобы искали тоже, он просто хочет, чтобы его оставили одного ненадолго. С ума сойти можно, но только сейчас он вдруг приходит к мысли о том, что, возможно, привык к одиночеству за столько времени. Рэб присаживается недалеко от него, но так, чтобы иметь возможность видеть, чем вызывает у чуть более старшего мутанта новую волну раздражения. — Всё хорошо? Ты странно ведёшь себя. Тебя волнует что-то? Свифт вскидывает бровные дуги в откровенно удивлённом "ого" и хмурится после, а потом поглубже зарывается в трубы панцирем и в толстовки всем телом. — Всё нормально, — отвечает он негромко и снова переводит взгляд на небо, на красивые алые перья облаков. — Иди к младшим. Ты им нужнее. Он старается не обращать внимания на то, как выражение боли скользнуло по лицу бунтаря, и вполне преуспевает в этом. Что бы ни происходило с ним сейчас, лучше Рэбу и всем остальным держаться подальше. Та жидкость в его венах не просто так в них циркулирует. — Какого чёрта, Свифт? — только и слышит он, и ему не нужно даже смотреть на младшего, чтобы убедиться в своих подозрениях. Панк плотно закрывает глаза, давя ощущение вины на корню. — Серьёзно, мать твою, что происходит? Ты сам не свой с тех пор, как вернулся. Зачем делаешь это? Зачем отталкиваешь снова? Я не враг тебе, пойми. Что… — Рэб. — Свифт поднимает взгляд и смотрит твёрдо и напряжённо. — Я сказал, всё нормально, что тебе ещё нужно? Я не хочу разговаривать. Отстань от меня. В его взгляде сквозит усталость, когда Рэбел поджимает губы и хмурится, а потом резко поднимается и щурится с привычной злостью в разноцветных глазах. — Хватит вести себя, как ребёнок, ей-богу! — взрывается он, загораживая собой вид на закатывающее небесное око. — Мы волновались за тебя! Ты убежал, весь обиженный, ни слуху ни духу и поминай, как звали, пропал где-то и не возвращался больше полугода! Ты не представляешь себе, сколько плохих мыслей мы успели от себя отогнать, ты не видел, как они изводили себя круглые сутки и тонули в своей вине! Они были, как привидения, и постоянно спрашивали меня, не знаю ли я, всё ли с тобой хорошо, жив ли ты вообще! Представь, каково было мне говорить им, что я не знаю?! Что я не знаю, где их старший, блять, СТАРШИЙ БРАТ!! Хочешь быть один? Да будь на здоровье! Можешь хоть снова исчезнуть, ничего никому не сказав, давай, ты же взрослый мальчик! — Это была не моя вина, и ты это знаешь! — шипит панк в ответ и напрягается всем телом, готовый в любой момент сорваться с места и умчаться или врезать или сигануть прямо с этой крыши в неизвестность — там ему самое место, да. — Ты знаешь, что я не хотел, чтобы всё кончилось так! Хватит обвинять меня во всех смертных грехах и в том, в чём нет моей вины! Иди, заботься о них, подтирай им сопли, если у тебя комплекс старшего брата разыгрался, это тоже не моя вина! — Ты мог хотя бы дать нам знать, где ты, — с горечью выдыхает бунтарь, руки, напряжённые, пульсирующие от ярости, висят вдоль тела абсолютно беспомощно. Свифт злобно смеётся, захлёбываясь в собственной ненависти к себе. — Отправил бы вам открытку, если бы мог. — Слова ядом змеиным скользят по языку и разъедают душу, оставляют зияющую пустотой рану под пластроном, которую ничем не закрыть. Рэбел пытался, и Свифт пытался. Бунтарь качает головой. — Какой же ты кретин, — говорит он так разочарованно, как будто его предал тот, от кого он меньше всех ожидал подлянки. — Можешь возвращаться туда, откуда пришёл. Протянем без тебя. Рэбел исчезает с крыши, оставляя Свифта одного, как тот и просил. Только вот о разрывающей плоть боли клептоман не просил никогда. *-*-* Он в ярости — этого можно было ожидать. Он осознаёт это тогда, когда врывается в комнату Рэба прямо через окно и врезается в брата всем телом, заваливая его на пол и рыча ему в лицо, получая почти такой же ответ в рычаще-угрожающей форме. Обида и боль и гнев клокочут в груди, словно он – готовый вот-вот начать извержение древний вулкан с самой жгучей на свете лавой. — Что ты знаешь о том, где я был, ты, чёртов ублюдок! — кричит он в лицо брата и бьёт его затылком о пол, пресекая его попытки укрыться и вырваться. — Что ты знаешь о том, как это было, мать твою, а?! Что ты знаешь о том, каково это, просыпаться от ужаса и холода, и чувствовать, как откачивают твою кровь, а вместо неё в твои вены течёт яд?! Что ты знаешь?! Рэбел выкручивает запястья из судорожной хватки и перекидывает старшего через себя, перекатывается и вскакивает на ноги, морщась от резанувшей по мозгу боли, но не сводя с брата яростно сверкающих глаз. Глаза Свифта светятся изнутри ледяным опасным светом, пока из его рта вырывается хриплое дыхание. Рэбел, по крайней мере, начинает осознавать… — Что ты знаешь, — говорит Свифт снова, прикрыв глаза и позволив боли скользнуть на лицо алой тенью, — о страхе, когда не знаешь, проснёшься в следующий раз или нет, убьёт ли тебя эта штука или нет, увидишь ли ты свою семью ещё хоть один раз или уже больше нет? Что ты знаешь об этом ужасе, Рэб? Кто ты такой, чтобы осуждать меня за то, в чём я не был виноват? Кто ты, блять, такой, чтобы посылать меня обратно?! Осознание накатывает ледяной волной и бьёт прямо в спину. Вырывает воздух из лёгких громким хрипом, режущим горло, и заставляет трястись руки. Плен — это та мысль, которую он гнал от себя всеми возможными способами, но плен у сумасшедших учёных? Хуже не придумаешь. Он ощущает тошноту от того, насколько глупо он поступил, и понимает всю масштабность ситуации тогда, когда видит, как трясутся руки старшего и как его глаза сверкают от застывших в них слёз ярости и обиды. — Я даже не помню, кормили ли меня, — выдыхает вор так, будто сил у него не осталось больше. — Не помню, чтобы спросили, как я себя чувствую, им было плевать, я не был живым ни для кого… Даже для вас! Всё, о чём я мог думать, были вы, то, что вам будет лучше без меня, и что вы, наверное, с ума сошли, но единственным, кто сошёл, был я. Я прошёл через это всё и смог выбраться оттуда, я был мёртв, но вернулся, чтобы приползти сюда! Мне не нужно твоё прощение, понимание или поддержка, в жопу себе это засунь и поглубже, и себя туда же! — Яростный огонь снова вспыхивает в нереально синих радужках и искажает черты красивого, пусть и заметно повзрослевшего и заострившегося лица, кулаки сжимаются так крепко, что слышно, как натягивается кожа, как щёлкают суставы. — Хочешь, чтобы я исчез? Да я легко тебе это устрою! Только не заливай мне потом о том, как ты боялся меня не найти и ВЕРИЛ В ТО, ЧТО Я МЁРТВ! ВЕРИЛ! Рэбел замечает, как что-то искрится по рукам старшего, и смотрит встревоженно, делает несколько шагов навстречу, в то время как клептоман наоборот отходит, вдруг заходясь смехом. — Хотя можешь не утруждаться особо, потому что знаешь, что? Пошёл ты нахуй, Рэб! Разряд тока ударяет в грудь вместе с двумя ладонями, прошибает насквозь, приносит боль и заставляет всё тело звенеть от напряжения. Кончики пальцев немеют от прошедшего сквозь него электричества, потолок встречает привычной белизной и парой пятен от красок, которые в темноте должны светиться, но при свете выглядят отвратительно. В комнате повисает звенящая тишина, нарушаемая только хриплым дыханием. Свифт смотрит на брата широко раскрытыми глазами, выражение на его лице — ничем не прикрытое поражение увиденным и сделанным, одновременно с тем неверие, приправленное почти бетонной коркой страха. Он ждёт, когда хоть какая-то реакция последует за братом, и делает шаг назад, когда замечает движение. Облегчение проскальзывает в его глазах. Не убил. — Тише, тише, — говорит Рэбел хрипло, поднимаясь с пола и двигаясь осторожно, как будто пытается успокоить дикого зверя. — Всё хорошо, братишка, давай я к тебе подойду и… — Нет. — Свифт качает головой и снова отходит назад. — Не подходи, я… Я не знаю, что это такое, не могу контролировать, не хочу ранить сильнее. Не подходи ко мне, Рэб. Не трогай. Не хочу, чтобы убило. — Вспышки пробегаются по его пальцам и рукам и затухают у глаз, смотрящих снова холодно и немного озадаченно. — Не убьёт, — возражает Рэбел и снова двигается к нему. — Я знаю, ты не сделаешь мне больно. Давай, иди ко мне. Я в порядке, видишь? Дай я посмотрю… Очередная вспышка бьёт его по кончикам пальцев, когда он почти касается брата, и они оба вздрагивают. Свифт делает несколько шагов назад и нащупывает рукой дверь, немного приоткрывает её. — Они пытались меня убить, — отвечает клептоман негромко и встряхивает руками, искры сыплются на пол брызгами и исчезают, пока он низко и мрачно смеётся, пока на его лице появляется снова это выражение нереальности происходящего. — Они пытались меня убить, — повторяет он шёпотом и закрывает глаза, трясёт головой и смотрит на младшего с какой-то мольбой в глазах. — Не подходи ко мне пока. Я твой лидер и я запрещаю тебе. — Но… — Рэб делает шаг вперёд и замолкает, когда видит, как уязвимо опускаются плечи брата. — Рэб, пожалуйста. Дай мне время. Он уходит, зная, что бунтарь будет ждать его каждую минуту, зная, что им придётся обо всём этом поговорить. Он уходит, осознавая, что они его всё-таки убили. *-*-* Проходит много времени, прежде чем он решается. Плечо Рэбела прижимается к его собственному, пока они сидят на полу в его комнате. За окнами бушует дождь и сверкают молнии, ему страшно оставаться в одиночестве, но царящее молчание давит и душит, потому что полно невысказанным и недосказанным, и это хочется исправить. Он цеплялся за семью, когда был ТАМ, она была его якорем, лишь бы не лишиться рассудка окончательно. Почему же теперь он решает отгородиться от неё? — Я думал, меня не было всего пару недель, — признаётся он со вздохом и Рэб вскидывает бровные дуги в удивлённо-вопросительном выражении. — Они, типа, пичкали меня всякими штуками, особенно после того, как я сбежал в первый раз. Не знаю, сколько времени провёл в отключке, но, видимо, не так мало, как думал. Я смог только выбраться из клетки. Во второй раз на меня натравили псов, забавлялись, как на охоту пришли, загнали в клетку снова. Чтобы не сбегал больше, посадили на цепь. Унизительно. — Мы искали тебя по всему Нью-Йорку, — говорит темперамент и тяжело вздыхает, откидывает голову на край кровати и прикрывает глаза устало. — На земле, под ней, в каждый уголок заглянули, мониторили новости с утра до ночи, вдруг там всплывёт одна зелёная морда. Но не было совершенно ничего, ты словно сквозь землю провалился. — Мы были не в Нью-Йорке, — отвечает клептоман и немного наклоняет голову вперёд, будто что-то пытаясь разглядеть. — Не в этом штате точно. Мне пришлось добираться на самолёте и на поезде несколько дней, так что сомневаюсь, что это вообще были Штаты. Рэбел видит краем глаза, как старший потирает запястья. В темноте видно не очень хорошо, но это первый раз, когда, после возвращения Свифта, его руки не прикрыты ничем. Он засучил рукава, видимо, чтобы избавиться от зуда или боли, и этого хватило бунтарю, чтобы что-то заметить. Видимо, реагирует он достаточно открыто для того, чтобы Свифт заметил это, потому что он вдруг еле заметно улыбается и приподнимает руки так, чтобы их было видно в полумраке. — Я пытался сбежать, знаешь, — говорит он тихо, на случай, если братья всё же подслушивают, чтобы они не смогли услышать. — Но меня ловили каждый раз всё дальше и дальше и в итоге пичкали седативными постоянно. И руки связали, потому что... — Он снова приподнимает руки и рассматривает места, где он расцарапал себе всё в запястьях до крови. Оно реально там было, он видел кости даже. — Потому что я начал бредить. Это был единственный способ проверить. Чтобы проверить, что живой. Что это реальность. Рэбел закрывает глаза и просто слушает шум дождя, раскаты грома, из-за которых старший мелко вздрагивает каждый раз, слушает звуки машин и перекрикивания, смех и просто приглушённые отдалённые переговоры людей. Слушает дыхание своего вернувшегося лидера и пытается услышать его сердце. Пытается убедиться, что он на самом деле тут. Голова клептомана ложится на его плечо в жесте доверия и это многое значит, особенно теперь. — Мы искали тебя, — повторяет бунтарь и снова закрывает глаза, не в силах смотреть на новые раны брата, от которых он не смог его уберечь, как ни клялся себе и ему и всему миру, что сможет. Ничего он не может. — За городом тоже. Везде и повсюду. Не делай так больше, Свифт, не поступай так с нами. — Если ты думаешь, что это курорт какой был, Рэбби, ты ошибаешься. — В голосе старшего сквозит ледяная усмешка, которая морозит кожу, словно зимний ветер. Рэб чувствует, как покрывается мурашками от всей той горечи, что брат несёт в каждом слове. — Я вечно был не в себе и даже не помню… многого. Знаешь, как они мыли меня? Поливали из шланга. Как какую-нибудь собаку. — Мы очень боялись, что ты мёртв. — Признание срывается с языка так легко, но выходит таким тяжёлым, что давит к полу осознанием. Они жили с этим столько времени, почти поверили в то, что брат мёртв, почти похоронили его. Свифт горько улыбается. — Я пытался сбежать, Рэб, но у меня не получалось, а в предпоследний раз меня даже убили. Я… — Он поджимает губы и делает судорожный вдох. Никогда раньше смерть не пугала его так, как после их свидания. — Я был мёртв больше десяти минут. И ты всё ещё собираешься мериться членами или обнимешь меня наконец? Давай, Рэбби, обними своего глупого братика, я знаю, ты скучал по этому. Рэбел сглатывает вязкую слюну при мысли о том, что их опасения были оправданы, их самый большой страх сбылся, но по какой-то причине мир решил сделать им подарок и вернул брата с того Света. Он откидывается на край кровати и прижимает мастера краж к себе ближе. Свифт мычит что-то и молчит какое-то время, может, вспоминая, а может, думая, что лучше рассказать, а о чём не стоит. Его тёплое размеренное дыхание скользит по не прикрытому тканью плечу с татуировкой, пока рука бунтаря покоится на противоположном ему плече мечника. Спустя ещё несколько минут тишины он хрипит в висок клептомана: — Расскажи ещё. — Что тебе рассказать? — Свифт звучит насмешливо, но они оба знают, что ему не смешно. Бунтарь пожимает свободным плечом и обнимает крепче. Свифт прикрывает глаза, признаваясь: — Я думал о вас. — Часто? — Постоянно. — Как ты выбрался? Ты же был… — Он делает неопределённый жест свободной рукой, пытаясь выразить мысль, но вор понимает и так. — Смутно помню, — честно отвечает он и покусывает губу. — Я был там, где не было ничего, никакой боли, только спокойствие. А потом вернулась и боль, и холод, и запах этот мерзкий. Когда я пришёл в себя, они все… Я их всех убил. Они даже по-английски не говорили, представляешь? И в такое дерьмо ввязались. Сожалеет ли он о том, что убил их? Нет, нет, ни капли не сожалеет, они получили по заслугам. Он отплатил им, как и хотел. Сожалеет ли он вообще о чём-то? Да, определённо. О том, что не может убить их всех ещё раз, но собственными руками, а не с помощью нового умения. — Тот удар, — вспоминает бунтарь внезапно. Какой-то набросок связи появляется у него в голове. — Это типа твой сувенир с того Света, я так понимаю? Улучшенный Свифт, теперь как Пикачу? Свифт смеётся и сверкает в темноте глазами. — А ты думал, братец! Не всё так просто. Рэбел поднимает руку и треплет его по макушке, накрытой капюшоном, и прижимает к себе ближе, воссоединяясь с главой их семьи так, как будто между ними существовала реальная мистическая связь. Они оба чувствуют её, чувствуют это единение. У Рэба наверняка остались ещё вопросы, но сейчас задавать их он не спешил определённо. Свифт расслабленно прижимается и нагло ворует тепло, которое, он уже успел смириться, он почти потерял. Если что-то ещё появится в их жизни, что попытается забрать у него это ощущение дома, он уничтожит это. Неожиданная мысль, стукнувшая в голову, не может ждать до утра, нет. Рэбел рычит недовольно, но Свифта мало это волнует. — Хэй, а могилу вы мне сделали? — весело спрашивает он и скалится в широкой улыбке, сверкая глазами. — Хочу посмотреть! Его совсем не обижает обрушившийся на его макушку подзатыльник. И ему совсем не обязательно знать, что его место было рядом с Мамой. *-*-* Они устают — он знает. Ведь это по его вине электроприборы с ума сходят. Но Рэб упрямо валит всё на перебои в сети, особенно помогает то, что на улице который день бушует дождь, который, судя по всему, не собирается кончаться, и братья верят. С другой стороны, ну, а что ещё им остаётся? Свифт благодарно прикрывает глаза и откидывает голову на спинку дивана, позволив себе утонуть в мягких подушках. Он устал тоже, да. Бесконечное напряжение в мышцах и где-то намного глубже выводят его из себя, но он не знает, что с этим делать, поэтому вынужден хотя бы пытаться держать себя в руках, чтобы не… Мало ли что он может сделать. Второй Лаборатории ему не хочется. Лампочка над головой трещит, хотя и не горит, панк морщится от назойливого звука, медленно, словно спагетти на вилку, накручивающего нервы на звенящее острие мигрени. На виски давит, и не важно, как часто он их массирует, это не помогает. Мечник раздражён, откровенно говоря. Перед ним на край журнального столика опускается кружка с только что сваренным какао и Рэб присаживается рядом, легко пихает его в плечо своим и смотрит, ожидая, что будет дальше. Свифт криво улыбается и обнимает кружку, складывает ноги по-турецки и вдыхает запах шоколада с чем-то терпким. — Не стал тебе кофе делать, — бурчит бунтарь и ухмыляется, закидывая руки за спинку дивана и расслабляясь. — Тебя коротит сильнее и дольше и ты становишься дёрганный из-за него. — В какао кофеина едва ли меньше, — с усмешкой говорит клептоман и всё равно делает глоток — вдруг братишка передумает и заберёт? Тепло разливается по конечностям и расслабляет, прогревает даже, кажется, панцирь. — Да, я знаю. — Рэбел кивает и смотрит в упор. — Но тебя от самого слова «кофе» заряжает, так что заткнись и пей какао. Свифт смеётся негромко, но следует указаниям своего терапевта и пьёт какао небольшими глотками, наслаждаясь вкусом шоколада и едва не урча, как довольный котёночек. Лампочка над головой мигает снова и неожиданно взрывается. Свифт раздражённо рычит и жалостливо стонет после, сворачиваясь под боком у брата тугим комком, пока Рэбел негромко смеётся и накрывает его затылок и заднюю сторону шеи ладонью в жесте защиты. *-*-* Непогода затягивается. Вместо прогнозируемых трёх дней вода льётся с небес уже вторую неделю, и вроде нет в этом ничего плохого на самом деле, Нью-Йорк умирал от зноя и просил хоть немного прохлады и влаги. Но залитые по щиколотку улицы действительно способны ввергнуть в ужас. По-хорошему было бы остаться дома ещё на пару дней, ничего бы не случилось. Но Свифт так не считал. Он возвращается домой, мокрый, замёрзший, голодный и немного злой, потому что его кеды промокли так, что уже и пользы от них не было. Можно было вообще их снять и босиком идти, разницы никакой. Панк кидает рюкзак с едой на пол и стягивает кеды под недовольное ворчание Рэбела насчёт того, что в доме и так достаточно грязи, не обязательно было тащить ещё больше. Свифт отмахивается и пробирается в комнату, чтобы найти более-менее нормальную одежду, натягивает вместо промокшей обычной толстовки другую, побольше, потеплее, поудобнее, с более глубокими карманами, накидывает капюшон и утыкается носом в ворот, согреваясь. Он забивает карманы толстовки блистерами и пьёт пару таблеток заодно, потягивается и идёт на кухню. Если он прямо сейчас не выпьет чего-нибудь горячего, он точно сдохнет от очередной простуды. А ведь он только с того Света, так что не готов пока возвращаться туда. Они как раз сидят на кухне всей своей семьёй и обсуждают, куда могут пока перебраться, желательно, чтобы там было не так мокро, и хорошо бы, если бы потеплее, когда слышат грохот взрыва. Стёкла в окнах дрожат от взрывной волны, гремит посуда в шкафчике, стакан с соком падает со стола. Рэбел шипит что-то сквозь зубы и выглядывает в окно, пока Эмси мчится в гостиную, чтобы включить телевизор. Женщина на экране сквозь надоедливые помехи передаёт что-то о мощном взрыве в Мэдисон-Сквер Парке, говорит, что есть жертвы и их число уточняется. Она говорит громко, стараясь перекричать шум вокруг, чужие крики паники, голоса, выкрикивающие имена, прикрывает глаза ладонью, как козырьком, и несмотря на то, что на ней дождевик, её волосы и часть одежды всё равно мокрые. А потом за её спиной вдруг обваливаются горящие деревья и камера начинает ходить ходуном, кто-то за кадром кричит: «Землетрясение!!» — и эфир обрывается. Как в каком-то дурацком фильме ужасов, больше сравнивать не с чем. Гостиная погружается в тишину, не считая голоса ведущей, сквозь профессионализм которой пробивается волна тревоги. Даже часы, кажется, перестают идти и затаились в углу комнаты. — Там же, — говорит вдруг негромко Эмси, непривычно сильно хмурясь, но вместе с тем он умудряется выглядеть растерянным, — много остановок вокруг парка? — Какое может быть землетрясение в Нью-Йорке? — озадачено поджимает губы Свифт, пожимая плечами. Ему на самом деле никакого дела вообще нет до всех тех людей, что сейчас впадают в панику и, может, уже мертвы, или умирают, или пытаются помочь умирающим. — Искусственное, — хрипло отвечает Призрак, привычно хмурый и отстранённый, но радужки его глаз горят решительностью. — Мы же не собираемся… — начинает Свифт вяло, кривя лицо в выражении страдания. Ему совсем не нравится мысль о том, что им придётся выйти на улицу, чтобы помочь всем этим людям. Почему они должны? Что эти люди сделали им такого, чтобы они жертвовали ради них своей безопасностью и здоровьем? Панк совсем не хочет, чтобы кто-то из его братьев пережил что-то такое, что пришлось ему, потому что ничто на свете не стоит всех тех страданий и ужаса. Однако по взглядам младших он понимает, что они ещё как собираются. Полный муки стон срывается с его губ и устремляется в потолок, окрашенный переливами бликов отражающегося в воде света. Он легко пихает ногой край дивана и складывает руки на груди, раздражённо раздувая ноздри. Он не пойдёт никуда, они должны понимать. А потом стены и пол трясутся, свет в окнах напротив мигает и с оглушающим скрежетом обваливается конструкция пожарной лестницы, перегораживая улицу, по которой бегут кричащие люди. Звук режет слух и что-то внутри замирает в ужасе. Они покидают дом, выходя под проливной дождь, горящие фонари, панику на улице, бесконечное хаотичное движение, и им даже разговаривать не нужно — тут и так всё ясно. *-*-* Они как раз пробегают по Мэдисон Авеню к пересечению между ней и 29 Восточной, когда он замечает. Вся улица словно вспаханное асфальтовое поле, куски дорог зловеще торчат кольями, словно в полной готовности метнуться туда, куда направлены, то есть вообще во все стороны сразу, между всеми этими переломами месится грязь, бегущая вместе с дождевой водой подобно кровеносной системе, плывёт какой-то мелкий мусор, обрывки ткани и бумага, листья, обувь, игрушки и банкноты. Несколько деревьев попадали, сети электропередач вспыхивают то тут, то там, искры сыплются снегопадом под громкий электрический треск, машины смятые и некоторые из них горят. То тут, то там можно увидеть торчащие конечности, кто-то зовёт на помощь умирающему или умирая, кто-то просто кричит, кто-то проносится мимо в панике, не разбирая дороги. Такой хаос на улице по душе был бы Свифту, но сейчас он чувствует, что его тошнит. Потому что он смотрит на машину, застрявшую между вздыбленной частью дороги и упавшим на крышу фонарным столбом. Водитель, судя по всему, мёртв. Ребёнок, зовущий на помощь с заднего сидения, очевидно, нет. Свифт никогда не любил людей, он желал им сдохнуть в муках. Все те страдания, что принёс им род человеческий, не стоили того совершенно. Но они дали панкам определённый опыт – опыт, что лучше держаться от человека подальше, и не имеет значения, какой это человек. Все люди делают больно, всегда, всё то время, что вообще существуют. Он обжигался слишком много, он видел, как обжигались его братья, а он пытался их предупредить, но они его не слушали, и кто знает, что было бы, если бы он не делал так, как считал правильным. Он давал им шанс, снова и снова и снова, говорил младшим: «Я попытаюсь», — возвращался с обожжёнными руками или охрипшим голосом или головной болью, или с ранами и повреждениями, которых не было видно. Он пытался. Честно пытался ради своей семьи, потому что они не были виноваты в том, что он получал от людей больше них всех. Но он пытался уберечь их, и он был им благодарен за понимание. Даже когда он пришёл однажды, уставший от всего на свете, пьяный вдрызг, от него несло всем, чем только можно, а на языке всё ещё стоял привкус табака и тех чудесных таблеток, которые он нашёл в заднем кармане девушки, которая была слишком неосторожна, когда решила, что он будет прекрасным любовником этой ночью. Он сказал: «С меня достаточно этого дерьма, простите, брос». Они поняли. Но это крайне редко распространялось на детей. Он не был идиотом, чтобы не понять, что дети отличаются. Хотя бы тем, что они повторяют за старшими всё, что видят, а значит, и поведение тоже. И отношение. Он не считал их виноватыми в том, что они просто следовали за старшими. Но он всегда верил в лучшее и хорошее, что в этих детях было. И редко когда ошибался. Может, это и является той причиной, по которой он ныряет в лабиринты вздыбленных асфальтовых глыбошпилей, чтобы помочь. Мальчишка кричит и плачет, но его крики не волнуют никого — у каждого в этом мире свои проблемы. Свифту горько от того, насколько эта жизнь никому не важна. Он слышит крики братьев позади и рык Рэба, когда тот понимает, что задумал старший, слышит шлепки шагов за спиной. Итак, существует значительная проблема, с которой он один может не справиться, и она состоит из ещё нескольких составляющих. Первое: зажавший машину фонарный столб. Стоит отдать ему должное, ведь он не даёт мальчишке скатиться на лобовое стекло, которого, если приглядеться, тоже нет. Второе: сразу там, под машиной, куда направляется основание глыбы, разверзается пропасть, куда вода стекает шумящим потоком. Ударяясь о трубы и их останки, она издаёт жуткий звук, похожий на вой, будто все чудовища из-под кроватей подали голос одновременно из недр земли. Но существует и третье. Погнутый каркас машины не даёт мальцу так просто выбраться, к тому же у него что-то непонятное с ногами. Свифт не медик, он не знает, поэтому смотрит на Рэбела, который слегка толкает его в плечо, чтобы рассмотреть. Они катятся по скользкому от грязи и воды склону скола и поэтому вынуждены держаться за металлическую раму, чтобы не соскользнуть в пропасть, из которой не выберется никто из них. Никогда. — С лодыжкой, — говорит Рэб резко, словно отчитывается командиру, и щурит глаза. Слегка толкает раму, проверяя, держится ли, недовольно рычит, замечая, как и скол, и машина, и фонарь соскальзывают постепенно. — Нужно что-то делать, пока не стало… — Мы тебя вытащим! — обещает Свифт и смотрит на бледное от ужаса лицо ребёнка, но тот вряд ли боится монстров, появившихся перед ним. Для него они сейчас единственная возможность выбраться отсюда, вряд ли он поддастся страху и забьётся в дальний угол. В конце концов, пацан дружит с головой, судя по всему. — Какого!.. — Рэбел едва успевает зачем-то схватить машину за раму, будто сможет её удержать, если она всё же решит укатить в неизвестность, и злостно сверкает глазами в сторону забравшегося на кузов брата. — Свифт, слезь оттуда! Ещё не хватало, чтобы ты вместе с этой колымагой туда улетел! — Держи молча! – командует клептоман и протягивает руку мальчишке, который хрипло выдыхает и смотрит с мольбой. — Смотри на меня, — говорит панк спокойнее, мягче, чтобы не пугать человеческого детёныша, чтобы завладеть всем его вниманием, и чуть сильнее наваливается на машину. — Давай, хватай меня за руку, малой, я вытяну тебя оттуда. Всё будет хорошо, веришь мне? — Мальчишка кивает и тянется к нему, опирается осторожно на коробку передач одной ногой и пытается толкнуться навстречу сильнее, чтобы дотянуться. — Хорошо, давай, ты молодец. Давай ещё разок, ты сможешь. Призрак пристраивается с другого бока, хватает машину там, пока Эмси замирает рядом со Свифтом и тянет бампер на себя так, как будто один может удержать машину на месте, как будто это его миссия. Они соскальзывают вниз вместе с ней на несколько сантиметров, когда Свифт поднимает вторую ногу и полностью забирается на кузов. — Как тебя зовут? — спрашивает клептоман, стараясь не думать о том, что будет, если ничего не получится. Мальчишка опускает голову, переставляет ногу и снова смотрит на него, тянет руки. — Дэниел, — шепчет он, и Свифт кивает, принимая его ответ, пока протягивает руку ему навстречу и мажет кончиками пальцев по его фалангам. — Давай, Дэниел, нам осталось совсем немного, — обещает он и наконец чувствует, как рука ребёнка хватается за его собственную, а вторая цепляется за мощное зелёное запястье. Шрамы вспыхивают пламенем, но терпеть можно, и панк тянет человека за собой, пока тот вдруг не издаёт пронзительный крик. Он борется с ремнём, обернувшимся вокруг его щиколотки. — Похоже, перелом, — ворчит сбоку Рэб, весь напряжённый, со всеми этими венами на виске и шее, вода бежит по его лицу и он сдувает и смахивает капли с носа, смешно его морща. У Свифта нет времени пялиться на него, он должен помочь пацану выбраться. Какого вообще чёрта они сюда все полезли? Кто их за панцири тянул? — Поспеши. — В голосе клептомана слышатся нервные нотки, когда он слышит, как лежащий перед машиной куст проваливается в пропасть. Фонарный столб, удерживающий машину, издаёт страшный звук, пропарывая землю сбоку, и заметно смещается, из-за чего автомобиль немного поворачивается. — Ну! Быстрее! С этой секунды всё идёт, словно в самом реалистичном фильме с жутким сюжетом о катастрофе: машина скрипит и подрагивает, пока передние колёса не оказываются по ту сторону, мальчишка бьётся в истерике, пока Свифт пытается его вытянуть, Эмси тянет брата за толстовку, помогая, чем может, и одновременно пытаясь удержать транспортное средство на месте. А потом по рукам мечника несутся яркие мощные искры и мальчишеское тело изгибается в судорогах, истошный крик боли мечется по разбитому салону и, вырываясь, застывает в небесах, отражаясь в ушах загнанным в замкнутое пространство эхом. Тело мальца повисает безвольно и не шевелится больше, пока Свифт смотрит на него широко раскрытыми в неверии глазами. Он ведь не мог… Он ведь не… Это же… — Вылезай! — слышит он сквозь шум дождя и отзвуки детского крика, его дёргают назад за шкирку две сильные руки и вот он валится в грязь под глыбой, братья оказываются рядом и скол проваливается под землю. Сердце в груди застывает, словно отказываясь биться дальше, из горла рвётся странного типа хрип. Этого не может быть. Свифт позволяет себя ощупать на предмет повреждений, которых, конечно же, нет. Он поднимает руки и смотрит на свои ладони, на то, как слегка дымятся и дрожат перепачканные пальцы, на то, как мелкие, еле заметные искры проносятся по фалангам, словно плетут сети. Он чувствует, как руки братьев хватают его, и вырывается, в упор уставившись на Рэбела и оскалившись. Его глаза сверкают от ярости. — Свифт. — Рэбел кладёт широкую ладонь поверх плеча старшего и наблюдает краем глаза за сведёнными в судороге и мелко потрескивающими от электрического напряжения кулаками. Братья стоят по правую сторону от него и смотрят на мелькающие вспышки, готовые помочь, не понимая, но начиная осознавать. — Послушай меня, нам нужно идти. Если мы этого не сделаем… — Я убил его! — кричит вор, схватив брата за грудки и хорошенько встряхнув. Разряд проходится еле ощутимой щекоткой, от него кожа покрывается словно лёгким налётом инея. — Если бы не я, он… — Ты не виноват, — как можно жёстче, как умеет, говорит бунтарь и сжимает пальцы крепче, второй рукой накрывает кулаки брата и прижимает к себе, после всё же освобождаясь от его хватки. — Идём, пока нас не заметили. Свифт делает судорожный вдох и смотрит на то место, где ещё несколько минут назад был скол, где от его рук погиб мальчик, которому он обещал помощь. Он смотрит туда до тех пор, пока они не скрываются за поворотом, но даже тогда не в силах выбросить из головы искажённое болью лицо Дэниела. *-*-* Может, их заметили тем вечером, в новостях не раз мелькали сводки о непонятных существах, выбравшихся на поверхность из дыр в земле. Если считать городские потери, то в общей сложности Нью-Йорк лишился нескольких районов, ушедших под землю, жертвы просто неописуемые. До сих пор ведётся подсчёт погибших и без вести пропавших, но даже имеющиеся цифры пугают. Свифт часто думает о… о многом на самом деле. Он думает о плене, о всех тех литрах разноцветных и разноболевых жидкостях, что в него влили, о своей смерти, о том, что было за её порогом. О том, почему он вернулся. О мальчике, которого не смог спасти. О его последнем взгляде, обращённом на мутанта. Боль прошла, а может, затупилась, но больше не вызывала в панке ничего, кроме неприятного осадка и тугого кома в горле. В тот вечер он осознал, что получил не просто дар. Смерть дала ему это, чтобы он отомстил, она дала это для разрушений, а он забыл и не смог удержать вовремя. Он вспоминает все те бесконечные минуты, что он говорил «Я опасен», сидя в углу своей комнаты, пока всевозможные тени шатались вокруг него и заглядывали ему в лицо. Вспоминает крик мальчишки, от которого замолкли все сирены и улицы вокруг на миг, заглохли все абсолютно звуки, полностью сконцентрировав внимание клептомана на сгорающем изнутри маленьком человеке. Он стоит на балконе, сигарета зажата в зубах, тонкие струйки дыма змеятся вверх изящными изгибами, растворяясь чуть выше головы мечника. Его руки свисают с ограждения на балконе, пока чистая электризованная энергия струится по ним, словно вода. Он не может выпускать её иным способом, потому что не хочет больше крови тех, кого хочет спасти, и тех, кто случайно может оказаться рядом в момент, когда он себя не контролирует. Он не хочет, чтобы братья пострадали по его вине. Рэбел появляется рядом и облокачивается на ограждение панцирем и локтями, перекрещивает ноги в лодыжках и смотрит вверх. В одной руке держит банку с газировкой, в другой шоколадный батончик, одним концом направленный в сторону клептомана в предложении. Свифт усмехается уголком губ и делает глубокую затяжку, прежде чем выкинуть окурок и выдохнуть густое облако дыма. — Воняет, — бурчит Рэб, и это первое, что он говорит спустя несколько минут немного напряжённого молчания между ними. Трескучий звук стекающей энергии щекочет слух и навевает воспоминания. Свифт что-то согласно-нейтральное гудит себе под нос, не отвлекаясь от созерцания прекрасного. — Опять о нём думаешь, — говорит — утверждает, а не спрашивает — бунтарь и вор даже не пытается скрыть это. Он кивает в ответ и видит, как Рэбел кивает тоже, как будто убеждаясь, что правильно всё понимает. — Ты же знаешь, что это была не твоя вина? — Это случилось потому, что я не опытный, не умею контролировать это, нужно больше тренироваться, чтобы обрести этот самый контроль, чтобы ничего похожего не происходило больше никогда, а ещё это была чистая случайность, которая происходит со всеми… — Свифт усмехается и едва заметно кивает несколько раз, взглядом скользя по сгрудившимся над золотой линией горизонта облакам. — Ты мне столько раз это сказал, что скоро начну верить. Но ты знаешь, что я прав. — Это не твоя вина, потому что ты сделал это не специально, — поправляет бунтарь (так себе утешение) и распаковывает батончик, покачивает им в воздухе и ухмыляется, наблюдая, как голодное выражение мелькает в глазах старшего брата. — И ты знаешь, что я не успокаивать твои бури пришёл. Сопли утри и жри шоколадку. Свифт смеётся негромко и потряхивает руками, смахивая энергию на пол, принимает батончик и вгрызается в него, как волк голодный в кусок мяса. Рэб удовлетворённо кивает и поднимает голову снова, смотрит на накатывающие сумерки, медленно сменяющие закат приятной синевой. — Этот твой малец, Майки, спрашивал меня о твоих способностях, — как бы между делом говорит бунтарь и кивает на руки старшего, пока тот ухмыляется вслух, старательно пережёвывая сладость. — Он не дурак. — Свифт облокачивается на ограждение локтями, стоя спиной к дому и наблюдая за тем, как потихоньку гаснет пожар на черте горизонта. Он не выглядит удивлённым, будто понимал, что это лишь вопрос времени. — Хорошая и удобная модель поведения не делает его на самом деле глупым, так что я не удивлён. — Тебе ли не знать, — негромко хмыкает Рэб и Свифт хихикает сбоку, как идиот, но атмосфера между ними от этого расслабляется и разряжается. — Играть в плохого парня не значит быть плохим парнем, ты должен это помнить. Не заигрывайся, Свифт. Клептоман снова что-то гудит и вдыхает воздух носом, немного сдвигает капюшон на глаза, как будто в попытке закрыться от брата и уйти в себя, в своё чувство вины, от которого его уже не спасёт искреннее «простите», каким обычно он просил этого у братьев. Рэбел вздыхает. — Рэбби? — Бунтарь склоняет голову, показывая, что слушает, и Свифт продолжает немного тише. Почти смущаясь. — Ты говорил тогда о них, что они не могли себе места найти. — Рэбел хмурится, вспоминая, о чём брат говорит, и кивает, как только мозг подкидывает нужную информацию. Свифт делает негромкий выдох, подытоживая: — Но ты не сказал о себе. Мастер ближнего боя вскидывает бровные дуги. Не этого он ожидал. Он не думал о том, что брат запомнит, о чём они тогда говорили, потому что все те слова были сказаны в ярости, в обиде, в страхе, он и сам их почти забыл, хоть и чувствовал вину за них. Мутант прикрывает глаза и облизывает губы. — Переживал ли я? Да, — признаётся он, невесело улыбаясь. — Искал ли тебя? Конечно. Боялся ли? Определённо, очень боялся, что мы не найдём тебя никогда. Мне было бы спокойнее, если бы я знал, что ты жив, но я не знал. Эта неизвестность, Свифт, я терпеть её не могу, ты знаешь. И она висела над нами больше полугода. Иногда я... Иногда я молился о том, чтобы узнать. Даже если ты мёртв, — его голос срывается, надламывается, пропускает хранимую внутри яркую тягучую боль, но он продолжает, — я хотел это знать, чтобы идти дальше. Мы не могли. Я не мог. Все мысли только об этом были, столько вариантов в голове, и любой мог быть правильным. Верным. Я завидовал им, потому что они младшие и они могут позволить себе немного слабости. Я — нет. Мне пришлось быть сильным за нас двоих для них. — Я горжусь тобой, — шепчет Свифт негромко и легко бодает брата в плечо лбом, после возвращаясь в исходную позицию. Рэбел негромко ухмыляется и прикусывает губу. Между ними снова повисает тишина, после чего он спрашивает, переводя тему: — Ты пьёшь таблетки? — Сегодня уже дважды, — отчитывается панк и легко пинает мыском кеда ограду. Рэб краем глаза наблюдает за тем, как старший откусывает ещё, и прикрывает глаза, успокоенный тем, что кое-кто не падёт голодной смертью, потому что не пришёл на ужин, а предпочёл кормить себя сигаретным дымом. А затем старший поворачивает голову и смотрит на бунтаря с привычным с детства открытым выражением, но прикрытыми глазами, и он кажется спокойным. — Что там с кино? Рэбел тратит что-то около минуты, рассматривая его лицо, вылавливая намёки на какие-либо мысли, он замечает, как слегка приподнимаются бровные дуги клептомана, и дёргает уголком губ в ответ. — Попкорн почти готов. Не заставляй нас долго тебя ждать. — Он отлепляет себя от ограды и кладёт руку на плечо брата, сжимает и хлопает по дельтовидной, показывая, что он по-прежнему всегда здесь и в любом случае поможет. — И зубы почистить не забудь — воняешь. Свифт смеётся и посылает воздушный поцелуй, кидает в спину: «Как скажешь, ма!». Рэб застывает в дверях и сжимает пальцы на косяке, напряжённо вздыхает сквозь плотно стиснутые зубы и поворачивается к брату. — Сви? — Он ждёт, когда старший повернётся к нему с вопросительно приподнятыми бровными дугами, и говорит: — Прости меня. За, ну, ты знаешь... те слова. Я не это имел в виду. Я не хотел, чтобы ты снова... Свифт хмурится, вспоминая, а потом открыто улыбается. В уголках его глаз лучики, и он позволяет ветру смахнуть уютный капюшон с его головы, когда он сам поворачивается к брату всем телом, отрывая ему душу. — Я знаю, Рэбби, — говорит он легко и просто, его голос полон лёгких интонаций. Он искренен и от этого на душе у Рэбела становится легче. — Я не злюсь, правда. Мы оба были виноваты. Рэб кивает в ответ и уходит, оставляя напряжение ветру, который его уносит. Свифт смотрит ему вслед, после отворачивается обратно и доедает батончик, сминает обёртку и плавит её в руках, концентрируясь на ней. Получившийся комочек держит пальцами и отпускает в свободное падение на улицу, ещё недавно бывшей заложницей упавшей в тот вечер пожарной лестницы. Город постепенно оправляется от страшной трагедии. И ему пора. Рэбел смотрит за ним ещё какое-то время, стоя возле дивана, потом переводит взгляд на Майки, застывшего в дверном проёме, и кивает. Всё будет лучше, чем сейчас. Стоит только подождать. *-*-* — Ну, что, — Рэб ухмыляется, наблюдая за мастером нунчак, растерянно теребящим конец маски, спускающийся аж до грудины, — получил ответы на свои вопросы? Майки хмурится, ему такая формулировка не по нутру, слишком отталкивающая, но кивает, расслабив мышцы лица всё же. Пальцы переплетаются с полинявшей и повидавшей виды оранжевой тканью и легко её дергают — ниндзя задумывается. На его лице внезапно появляется восторженная улыбка. — Он же почти как супергерой! — восклицает он и мечтательно щурится. Рэб не может сдержать снисходительной улыбки уголком губ, но быстро прячет её. Только потеплевший взгляд и немного сгладившиеся черты лица говорят о том, что он отчасти понимает своего собеседника. — Это по этой причине его техника не любит, да? Потому что он не умеет со своими способностями управляться? — Энергии нужен выход, — говорит Рэбел и пропускает идущего мимо них Призрака с двумя глубокими тарелками с попкорном. — Он не даёт ей его. Вот и получается то, что получается. — Вы не разговаривали об этом? — Майки прислоняется к стене панцирем, чтобы не мешать братьям панков ходить мимо них. Может, было бы правильнее, если бы они наконец перебрались куда-нибудь в более свободное место, где никому не будут мешать, но сейчас его мало это волнует. — Ну, то есть о его, знаешь, типа, способностях? Рэб только головой качает. — Он не хочет о них говорить, — признаётся он и потирает под подбородком, косится в сторону комнаты с балконом, где застрял их старший. Доносящийся оттуда запах дыма говорит о том, что Свифт снова курит. — Думаю, ты понимаешь причину. — Дэни, — говорит нунчаконосец и бунтарь в ответ на это только кивает, потому что даже стенам понятно, что дело в нём. Смерть ребёнка ранила клептомана действительно сильно. Рэб говорит о том, что это на самом деле редкий случай, когда их старший идёт на помощь к человеку, тем более к незнакомому. — Видимо, было что-то в этом мальчишке, — подытоживает боец и пожимает плечами. Он не был таким лютым ненавистником людей, как его брат, но понимал и его мотивы, и его логику, и даже чувства. Когда те страшные события случились с ним, он принял их, как опыт, как наказание, но когда пострадал Призрак, он осознал, о чём именно говорил Свифт, когда вбивал им, что люди опасны и лучше держаться от них подальше. Потому что Призрак не хотел никого слушать, а наблюдать за этим со стороны, не имея возможности вбить это в чужую голову, действительно страшно. На чужом примере понял это, но не смог осознать, откуда это знал к этому времени сам вор. Появившаяся из-за косяка голова Эмси забавляет и привлекает внимание. — Вы надолго тут? — спрашивает мастер паркура и указывает большим пальцем за своё плечо. — У нас всё готово, давайте быстрее. Эмси исчезает снова и Рэбел переводит взгляд на задумавшегося снова Майки, слегка кивает ему, чёрт знает, выражая этим что-то или просто говоря, что он понимает, и скрывается в зале, присоединяясь к братьям. Майки остаётся тут ещё на пару минут, прежде чем идёт следом. Он думает о том, что должен помочь осознать Свифту его невиновность и неизбежность ситуации. И он должен помочь ему принять себя и свои способности, понять, что он особенный, понять, что, получив контроль над своими новыми силами, он сможет делать то, что хочет, без страха, что они сделают плохо. Он думает об этом, пока идёт до балкона, и даже тогда, когда заглядывает туда, смотрит на то, как спокойно курит Свифт, как течёт энергия по его пальцам бело-голубоватыми искрами, негромко потрескивая. Лицо у него умиротворённо-задумчивое, он смотрит прикрытыми глазами на почти погрузившийся в синь сумерек горизонт, пока ветер покачивает концы его маски, свисающие с плеча спереди, словно перебирает их успокаивающе. — Хэй, Свифти, — зовёт нунчаконосец и панк поворачивает к нему голову, его взгляд мигом становится более осмысленным и на губах появляется привычная косая улыбка. — Ты долго ещё? Идём быстрее, а то без нас начнут! — Сейчас приду. — Голос у панка звучит хрипло – Майки старается думать, что из-за выкуренных старшим сигарет. Он негромко вздыхает и проходит на балкон, становится рядом и прижимается плечом к чужому, выражая поддержку. Свифт улыбается более естественно, Майки чувствует благодарность и спокойствие, исходящие от вора, и расслабляется рядом с ним. Они стоят здесь ещё немного, пока на пороге не появляется молчаливый Призрак. Майки впервые задумывается о том, насколько сильно пугающий оружейник переживает за своего брата и вместе с ним все эти тяготы, и проникается уважением. Внутри него вспыхивает тепло, распирающее изнутри, и он уже не в силах стереть улыбку с лица. Свифт засыпает ещё до титров, но его никто не будит, чтобы перешёл в комнату и спал, как все нормальные черепахи-мутанты (Майки не думает о Рафе и его гамаке, не-а, нет, ни разу вообще). Панки молча и почти бесшумно выключают телевизор, убирают со стола и стряхивают крошки с дивана, стараясь не тревожить своего лидера, и оставляют его одного. Уже ночью Майки проходит мимо двери в зал, ему хочется в туалет и пить, его голова слегка кружится от того, что он ещё не до конца проснулся. Но он застывает в коридоре, накрытый темнотой, и смотрит на то, как Эмси осторожно подкладывает под голову своего старшего большую мягкую подушку и целует в край щеки, совсем как в детстве делал сам Майки, когда Лео, измученный тренировкой или битвой, засыпал возле его кровати на стуле, потому что Майки снились кошмары. Майки не знает, заметил ли панк его или нет — он успевает ретироваться на кухню и затаиться там. Шаги раздаются по коридору и застывают у одной из комнат, и становится тихо. Ниндзя наливает себе воды и внезапно улыбается. На обратном пути он видит, как Рэбел присаживается возле дивана, где спит его старший брат, берёт его руку и обрабатывает кончики пальцев какой-то мазью, проделывает то же самое с другой рукой и укрывает пледом в большую чёрно-белую клетку. Он сидит тут ещё несколько минут, прежде чем прижимается ко лбу вора своим и что-то говорит ему, а потом поднимается. Куда дальше пошёл самый сильный защитник их семьи, Майки уже не знает. Он сворачивается под одеялом и греет ладони о тепло в груди, свернувшееся тугим комком, не в силах перестать широко улыбаться. Мурашки бегут по его телу, когда он открывает для себя эту семью с другой стороны. Несмотря ни на что, Свифт не остался один, братья по-прежнему с ним и они не бросят его, это видно в том, как они заботятся о нём. Это видно в том, как Призрак, пугающий и заставляющий кровь в жилах стыть одним взглядом, занимает те позиции, где мечника видно, даже когда они дома. Это видно в том, как Рэбел позволяет себе откровенные прикосновения, открытое доверие и произнесённые вслух слова о прощении. Это видно в том, как Эмси иногда ставит в зоне досягаемости старшему кружку с какао и спрашивает, голоден ли он. Майки негромко смеётся в подушку и зарывается в неё лицом со счастливым выражением на нём. Семья — хороший якорь, мощный, это прочный канат, который не даст Свифту свалиться в безумие и пуститься в разрушения. Он засыпает с твёрдой уверенностью в том, что они смогут.