Одержимость

Томас подрывался на каждый звонок в дверь, чтобы хоть чуточку избежать всеобщей суеты. Он привык к шумным семейным застольям, но ноябрьский день рождения матери, открывающий Большой Праздничный Сезон, всегда было выдержать труднее всего. Слишком много женщин, слишком. Причем про каждую до ее прихода он узнавал много нового. И когда все уже были в сборе обсуждать стали одну опаздывающую Оливию. Уж больно тема была животрепещущей. Мать с теткой и две их подруги («разведенка» и «вдова, сама мужа в могилу и свела») в едином порыве осуждения неодобрительно поджимали губы, и Томас слышал, правда, слышал, как они цокали языками. Это при том, что на нее все боялись дышать, чтоб не сглазить. Не надеялись уже на ее свадьбу. Томас всегда улыбался про себя на их разговоры, он то знал, что своим одиночеством сестра не тяготиться, но сегодня даже его пробрало. Он, не сдержавшись, закатил глаза. И так не так, и этак не этак. Приводить бойфренда на материн день рождения после двух недель знакомства! Но лучше так, чем на семейный день благодарения! Да, наверное, но вы только подумайте, называть его бойфрендом в его то 50! Ну и она уже не девочка, ей уже под сорок, а не за тридцать! Томас ретировался к Луизе на кухню, помогать жене носить еду на стол, по пути вытаскивал детей из-под стола и убавлял звук орущего телевизора, который глуховатый дядя Вито прибавлял, как только он отворачивался. Поэтому на долгожданный звонок он чуть не вылетел на улицу, так сильно и стремительно он распахнул дверь. И ох, вот бы ему так выглядеть в пятьдесят! Холёный высокий подтянутый блондин, глаза голубые, прическа стильная, взгляд уверенный. Томас замер с широкой улыбкой на лице. Перед его лицом пестрел яркими красками роскошный букет. - Вы не мама Лив,- улыбка в голосе, на лице, в глазах. - Нет, - Томас выдохнул, мотнул головой,- нет. Протянул вперед руку. - Томас. - Маркус. Роскошный серый костюм, сидящий точно по фигуре, выдавал богатство его владельца. Рукопожатие было твердым, но не давящим, идеальным. - Мне уже все косточки перемыли?- только теперь Томас заметил Оливию. Пальцы правой руки покалывало искорками от прикосновения сильной и теплой ладони. - Уже перемололи, заходят на второй круг. За столом они сели с краю, друг напротив друга. Томас владел английским в совершенстве, в отличии, от остальных, говорящих в основном на испанском, поэтому его негласно выдвинули на передовую допроса с пристрастием. Олив стратегически отсекла Маркуса от матери с теткой, дядя Вито смотрел только в свою тарелку, а Луиза в кои то веки взяла на себя присмотр за детьми, поэтому они были практически один на один в этом шуме и гаме. Томас что-то вежливо спросил про работу в прокуратуре, Маркус усмехнувшись, уточнил про его учительство в младших классах, привычен ли он к такому шуму? О, да, ответил Томас и глотнул вина больше, чем следовало. Томас чувствовал себя странно, его взгляд то и дело цеплялся за светлые, четко очерченные брови, модельную стрижку – виски короче, сверху длиннее, изогнутые в полуулыбке губы. А какая осанка! Практически военная выправка, смягченная грациозной пластичностью. И взгляд, внимательный, сконцентрированный только на нем. От вина стало жарко. Тетя что-то сказала матери про классное тело «бойфренда», про его аппетитную задницу, по-испански, конечно, но Маркус дернул бровью. Томас слегка наклонился вперед к столу и, приподняв вопросительно брови, собрал морщины на лбу гармошкой, сколько раз мать говорила ему так не делать перед девочками! Маркус наклонился к нему тоже. - Да, я понимаю. Да, я говорю. Прошу, не выдавай меня,- его глаза смеялись прямо ему в глаза, аж дыхание перехватило. - Эй, вы о чем? – Томас вздрогнул от голоса Лив, моргнул, вспоминая, о чем собственно они разговаривали. - Выспрашиваю детали вашего романтичного знакомства,- Томас стал резать мясо ножом. Ему почему-то казалось, что делает он это крайне неуклюже. - В очереди в налоговую? Подумать только!- он фыркнул.- Если б не твоя привычка напевать под нос… - Эй, - Лив понизила голос и смотрела на него с теплотой,- это была твоя песня. Маркус и Томас одновременно вскинули на нее глаза. - Ты ее напевал тогда весь день и меня заразил. Я даже слов то толком не помнила, мычала себе что-то под нос мелодию и «это-чудо, чудо!». - А-а-а,- протянул Томас. Маркус перевел взгляд с Оливии на него, пристальный, изучающий, под которым чувствуешь себя букашкой под микроскопом. - Моя любимая,- пожал плечами Томас, и вернул все свое внимание на тарелку, где горошина никак не хотела насаживаться на вилку. Он ощущал непривычную неловкость , болезненно нелепо чувствовалась щетина на лице, вроде и брился недавно, а казалось, что каждый волосок уже пробил себе новую дорогу наружу, белая рубашка прилипла к спине между лопаток, и когда успел так вспотеть? Ах, да, жарко. Рукава рубашки, закатанные до локтя, выглядели неаккуратно мятыми, а руки, выигравшие войну с горохом, теперь вдруг не знали куда приткнуться. Он нервно расстегнул пуговицу сверху на рубашке. - Покурим? – Маркус так и смотрел на него пристально, не отводя взгляд. - Я не курю,- голос хоть петуха не дал, и то спасибо. - Я думаю, он не курить зовет,- улыбнулась ему Оливия, на миг, отвлекшись от разговора с теткой. - Ах, да, конечно. Пойдем, выйдем,- он суетливо поднялся, вышел из-за стола. Маркус пошел вслед за ним на улицу, во внутренний двор. Осенний воздух приятно охладил пылающие щеки, а уличная тишина стала подарком для ушей. Томас не отказался от предложенной сигареты, Маркус зажег ее о свою. Томас слегка закашлялся, но под насмешливым взглядом продолжил затягиваться. - Черт, со школы не курил,- объяснил он Маркусу, потом удивленно добавил,- и не чертыхался. - Я на тебя дурно влияю,- в голубых глазах, будто искры плясали. И шея длинная, красивая. А как так красиво небрежно можно держать сигарету пальцами? Томас попробовал и чуть не уронил свою. - Блядь,- вырвалось у него, и Маркус рассмеялся. Томас засмеялся вслед: - Да, ты – дьявол! - Бывало в суде мне так и говорили. Смех раскрепостил, он чуть расправил плечи, приосанился. - Очень плохие парни? - Да,- и Маркус неторопливо стал рассказывать историю из своей практики. Про задержание банды мотоциклистов-убийц. Этот мужчина на «ты» с оружием и убийцами, удивленно подумал Томас, и сердце опять бешено застучало непонятно почему. Он слушал, открыв рот, искренне восхищенный, заинтересованный. - Черт,- забытая сигарета обожгла пальцы, он стряхнул пепел, откинул окурок. Маркус достал еще две. - А у меня самое опасное дело за последний учебный семестр – это девичьи войны за самого красивого мальчика в классе. У восьмилеток! Представляешь размах? Маркус засмеялся, у Томаса внутри все словно завибрировало от этого звука. Не добавлено ли чего в сигареты? Но Маркус – помощник прокурора, нет, точно нет, но определенно что-то добавилось в самого Томаса. - Не представляю, как ты работаешь с большим количеством детей. Ад какой-то. Лучше уж убийцы и преступники. - Да. Моя бы бабушка с тобой согласилась. Она хотела, что б я стал священником, наставлял заблудшие души, работал бы с убийцами и преступниками. - Ты - священник? – Маркус окинул его удивленным оценивающим взглядом. - А тебе бы пошло,- сказал задумчиво, пустил кольцо дыма в сторону и добавил,- не поверишь, я тоже мог бы. - Ты? – почти вскрикнул Томас в удивлении, потом улыбнулся.- Ты был бы очень злым священником. С пистолетом. - Возможно,- Маркус провел по нему взглядом, который Томас ощутил физически. Да что ж такое-то. - Меня же усыновили, знаешь? Взрослым уже пацаном. А так бы остался в церковном приюте, пошел бы по стопам священников. Авось и встретились бы, падре. - И ты бы на меня дурно повлиял,- усмехнулся Томас и неожиданно для себя пустил облачко дыма в сторону Маркуса. Тот улыбнулся хищной, акульей улыбкой, стрельнул глазам, потянулся за следующей сигаретой. - Возможно. Они разговаривали, Маркус рассказывал про свое детство в приюте, про смерть родителей и Томас понял, откуда такое рвение к профессии обвинителя, он же рассказывал про свою жену, детей, родителей, которые чуть не развелись, да и хорошо бы. Когда хоронили отца, на свет выплыла вся материнская ярость на его похождения, тогда то и Томас и Оливия вдвоем подумали, стоило ли это того, стоили ли они этой жертвы? Может, родителям нужно было развестись, а не мучить себя из-за детей? Они рассказывали друг другу такое, что обычно не говорят при первом знакомстве, и не чувствовали в этом ничего особенного. А потом вышла Оливия, обхватившая себя за локти, спросила, не окочурились ли они тут. Битый час болтают! И о чем? Вытащила последнюю сигарету, захихикала на потрясенный пересказ Томаса про одну из операций спецназа, в которой Маркус участвовал. - Поди ж ты, он меня так не обольщал, как перед тобой тут перья распустил,- тыкнула Маркуса в бок. Тот улыбнулся, смотрел на Томаса. - Ой,- спохватилась, уже докурив.- Тебя Луиза искала. Дети там разбесились, нужно укладывать. Точно, разбесившихся детей мог угомонить только он. Магия. Он кивнул Маркусу, Оливии и побежал в дом, в надежде усыпит детей быстро и сразу. Обычно у него срабатывало, но, как назло, не в этот раз. Дети перегуляли, и Томасу как никогда в жизни хотелось наорать на них, заставить спать, вырубиться сейчас же, ибо его ждут. Обычно он укладывал детей с большим удовольствием, те давали передышку в общении с кучей знакомых и родственников. Большие застолья всегда проводились в их доме – самом большом в семье, остальные жили в квартирах. Но в этот раз он торопился, как мог и не успел. Оливия с Маркусом ушли раньше всех. Без него они не стали задерживаться. Перед сном ему виделась длинная белая шея, пальцы держащие сигарету, мягкая улыбка тонких губ и насмешливый взгляд голубых глаз. - Черт. - сказал он тихо в подушку.- Блядь.