Время летит незаметно, тянет за собой цепочку дней, разбрасывая бусы мгновений по канве жизни. Ничто не стоит на месте. Все меняется, пусть даже и не резко, пусть незаметно, но теперь, спустя два месяца, Паша может с уверенностью заявить, что все, абсолютно все в его жизни изменилось с тех пор, как он познакомился с Леонардом.
Ничего не случается как по волшебству, но после долгой и упорной работы над собой, над тем, что его окружает, Паше становится лучше. Он становится мягче и улыбчивее, теперь в нем можно заметить того самого мальчика, которого он с самого детства прятал глубоко внутри. Он открывается — самому себе, людям, что находятся рядом с ним, окружающему миру, позволяет заглянуть в себя, но все равно делает это осторожно, потому что не шрамы, но воспоминания о том, что может быть иначе, что было совсем недавно, еще слишком свежи, они сдерживают и не позволяют распахнуть душу нараспашку. Но Паше все равно лучше, потому что Леонард — рядом. Он помогает и поддерживает, он ведет Пашу к тому, чтобы избавиться от призраков прошлого и стать другим человеком. И Паша крепко держит его руку, чтобы случайно не потеряться в этом огромном мире, отпустив ее, чтобы не унесло потоком перемен, чтобы все знали, что у Паши есть тот, кто будет на его стороне.
Но лучшей частью их отношений Паше кажется то, что не все идет гладко. Он бы, наверное, сошел с ума, если бы все было идеально. Между ними нет крупных громких ссор с обидными словами, но они разные — хотя бы по возрасту, потому что Леонард старше на целых семнадцать лет, а в их случае это — целая жизнь, прожитая по-своему. Они по-разному видят мир, потому что Леонард — врач, а Паша — только готовится к поступлению в университет. Они часто не сходятся во мнениях, потому что каждый — упрям и уверен, что именно его видение правильное. И Паша благодарен за эту непохожесть, потому что в пререканиях — жизнь, потому что в них — движение, которое так ему нужно.
Но есть кое-что, что безмерно раздражает Пашу — бесит до глубины души, одно только слово доводит до белого каления. Это — как бы забавно ни звучало — вопрос секса. Паше уже можно — и по закону, и по факту, потому что, господи, Леонард не будет первым, и парень не раз говорил об этом, но Леонард остается непреклонен.
«Чего ты ждешь?» — спрашивает однажды Паша, сидя у него на коленях и буквально тая от поцелуев.
«Ничего конкретного», — звучит в ответ, и после — Леонард целует снова, не позволяя вернуться к обсуждению.
Пашу это бесит. Паша хочет его с самой первой встречи, хочет так, что пальцы колет от желания, а в животе, кажется, и вовсе скоро разовьется гастрит, потому что внутренности сводит от каждого взгляда даже. Паше уже даже не смешно, потому что вот так, сидя у Леонарда на коленях, он прекрасно чувствует, как мужчина тоже хочет его. И боже — они оба взрослые люди, почему нет?
Но Леонард ничего не объясняет. А все Пашины угрозы вроде шутливого «Тогда мне придется тебя соблазнить» — просто не воспринимает всерьез. Паше не смешно. Паше обидно до чертиков, потому что это кажется ему таким несправедливым недоверием, что просто не передать словами. Как объяснить ему, что он уже готов? Как показать, что Паша хочет сильнее, чем Леонард может думать? Как дать понять, что тянуть дальше — уже просто нельзя?
План рождается сам собой. Паша нервничает перед встречей, но по-другому — просто нельзя, иначе он, наверное, взорвется. У секретарши Леонарда он выясняет, когда у того последний на сегодняшний день сеанс, и все время до этого — готовится дома. Не столько физически, сколько морально, потому что он очень боится, что Леонард будет злиться на него, что он останется недоволен. А вдруг Паше показалось, что он его хочет? Вдруг Паша просто надумал себе все? В голове столько вопросов, что ко времени, когда ему нужно уже выходить, начинает болеть голова — противно ноет в висках, и боль змеей расползается от шеи и вниз. Паша просто старается не думать об этом, отгоняет мысли на задворки сознания и уверенно идет на встречу.
Над городом сгущаются сумерки, на улицах включаются фонари, и Паша чувствует себя героем американского кино, запутавшимся в жизни подростком, который идет домой после вечеринки, все еще чувствуя музыку в венах. Он улыбается себе под нос и поудобнее надевает рюкзак, в котором нет ничего, кроме самого необходимого (он надеется) на сегодня: пакетик смазки и пачка презервативов. Он, конечно, готовился дома, но лучше у него все будет при себе.
Добравшись до Леонарда, Паша приветливо улыбается секретарше и входит в кабинет, тут же закрывая за собой дверь на замок. Леонард смотрит на него удивленно, потому что никак не ожидал сегодня увидеть его у себя, потому что сеанс у них назначен на другое время.
— Как ты узнал, что я еще на работе? — спрашивает он, опираясь бедрами о стол.
— Секретарша подсказала, — отвечает Паша, ставя рюкзак на знакомый диван. — Она у тебя хорошая, ты должен ей премию.
Леонард ухмыляется, чуть качая головой.
— А если серьезно — что ты тут делаешь?
— Я соскучился, — честно признается Паша, и в этом даже есть огромная доля правды. Они не виделись почти неделю, и — если откровенно — Паше хочется буквально на стенку лезть от того, как ему мало звонков и смс. Леонард был занят, Паша не хотел навязываться, но сегодня все дошло до точки кипения. Пашино терпение и так не было безграничным, но сегодня он просто понял, что бороться с собой больше не может. — И здесь ты никуда от меня не сбежишь.
— О, так ты все-таки решил меня соблазнить? — Леонард улыбается, действительно наслаждаясь разговором с Пашей и этой игрой в непонимание. Леонард не дурак, он догадывается о том, зачем Паша здесь и почему он закрыл дверь на замок, чего раньше никогда не делал. Но он просто не может отказать себе в удовольствии подразнить Пашу, завести его еще сильнее, распалить до того состояния, когда тот не сможет сдерживаться.
— О, так ты все-таки слушал меня в прошлый раз? — парирует Паша. Леонард смеется. Паша улыбается следом, и — боже — улыбка как раз та самая, дьявольская. Леонард понимает, что парень настроен серьезно, и он не будет ему мешать. Ему интересно, насколько далеко тот сможет зайти в своих действиях.
Паша подходит к нему и тут же целует, добровольно попадая в капкан чужих рук и губ. Он прижимается ближе, от чего ему приходится задрать голову чуть сильнее, потому что он не сильно, но ниже Леонарда. Кладет руки ему на талию, а после — шепчет куда-то в шею, обжигая дыханием:
— Я очень сильно тебя хочу. Не понимаю, как ты этого еще не заметил или почему ты продолжаешь делать вид, что не заметил. Но, пожалуйста, прекрати, — шепот звучит горячо, и Леонард рефлекторно сглатывает ставшую вязкой слюну, потому что Паша умеет быть обольстительным, Паша умеет быть каким угодно, когда ему это нужно. И сейчас — это самый настоящий змей-искуситель, потому что он прижимается, трется, касается губами шеи. Такому, черт возьми, трудно отказать, тем более, если тоже хочешь так, что сводит колени. — Я не умею соблазнять взрослых мужчин, поэтому, пожалуйста, направляй меня, Ленн. Я очень хочу тебе понравиться. Направляй меня, чтобы я сделал все правильно, хорошо? Мне это важно.
Леонард кивает.
Паша отстраняется на пару сантиметров и заинтересованным взглядом скользит по чужому телу, скрытому рубашкой. Он терпеливо, пуговица за пуговицей, расстегивает ее, открывая глазам разлет ключиц, подтянутый живот — то, к чему он так давно мечтает прикоснуться, то, что волнует его вот уже столько месяцев подряд. И Паша трогает — любопытно, как маленький щенок, касается всего пальцами, ведет ими долгую дорожку — от ключиц и ниже, к пупку, и дальше, не останавливаясь. Ему жарко. Пальцы колет от касаний, руки слегка дрожат, потому что он действительно волнуется о том, делает ли он все правильно. Да как, черт возьми, это вообще надо делать? Паша понятия не имеет, ему не приходилось соблазнять мужчин, а потому он просто действует по наитию, думая о том, что бы понравилось ему самому.
Леонард молчит и этим ни черта не помогает, но Паша слышит, как участилось его дыхание. Значит, он на верном пути, и это не может не радовать.
Он касается ключиц губами, выцеловывает рельеф, и сам наслаждается тем, что делает. У него самого давно стоит, и от этого только хуже, потому что Паша не может нормально соображать. Но он старается — целует, чуть лижет, слегка прикусывает кожу, и когда Леонард втягивает воздух через зубы, — улыбается, понимая, что все идет хорошо.
— Что дальше? — по-прежнему шепотом спрашивает Паша.
— Моя очередь, — говорит Леонард и, разведя в стороны полы Пашиной рубашки, снимает ее, оставляя его лишь в черной борцовке.
Мужчина ведет ладонями по его плечам, после — ниже, по груди, цепляя соски пальцами, и от этой неожиданной ласки у Паши вырывается тихий, слегка удивленный стон. Леонард повторяет движение — и Паша стонет чуть громче, теперь это более просящий звук, и это, черт возьми, лучшая музыка для ушей Леонарда. Он не ждет долго — стягивает майку следом, жадным взглядом осматривает юное тело, которое вверено в его руки, и чувствует, как от осознания этого внутри что-то скручивается в тугой узел. Он скользит руками ниже и притягивает Пашу к себе за пояс джинсов. Парень не сопротивляется, податливо делает шаг навстречу, целует, запуская руки в задние карманы чужих брюк и прижимаясь бедрами ближе.
Если бы Леонард только мог знать, как сильно Паша его хочет. Если бы он только на мгновение догадался, насколько велико в нем это желание, он бы, наверное, перестал его дразнить. Но Леонард не догадывается или делает вид, а потому — дразнит дальше, разрывает поцелуй и губами скользит по чужой шее, касается ее языком, прикусывает несильно, но оставляя неяркий красный след, а Паша от этого всхлипывает, и Леонарду даже кажется, что он слышит тихое «еще». Он прикусывает снова, чуть ниже, и звук становится отчетливее, ярче, и от одного только тона, которым это сказано, вся кровь стремительно устремляется вниз. Леонард усмехается и кусает сильнее. Паша хрупкий, тонкий, еще слегка угловатый, а потому его плечи — торчат острыми углами. И Леонард кусает туда — чувствует зубами нежную кожу, всем своим телом впитывает чужую дрожь, чужие всхлипы-стоны и то, как Паша толкается бедрами вперед снова и снова, пока Леонард, наконец, не размыкает зубы.
Он смотрит на Пашу. У него абсолютно шальной взгляд, алые от поцелуев губы, а в глазах — одно большое «еще», от которого в комнате становится на порядок жарче.
Паша уже откровенно не понимает, кто кого соблазнил, но он не готов отступать, а потому — берет Леонарда за руку и тянет его к дивану, заставляя сесть там, а после — усаживается на колени, снова целуя, приоткрывает губы, позволяя языку скользнуть внутрь своего рта, сплетает его со своим. И ощущение — будто его имеют прямо в рот, одним только языком. И оно расползается по всему телу мурашками, искрится где-то в венах, вытесняя головную боль и связные мысли.
Паша стягивает с Леонарда рубашку, оставляя ее валяться на диване бесформенной кучей, а потом принимается за пряжку ремня, почти мечтая расправиться с нею поскорее. Руки не слушаются, и это чертовски раздражает, но Леонард накрывает его ладони своими и помогает — сначала с ремнем, а после и с замком на брюках.
Паша расстегивает и свои джинсы тоже и — пока решимость еще не покинула его, — спускает вместе с бельем ниже, насколько вообще позволяет их поза, сначала брюки Леонарда, а позже — и свои. И тут же вжимается своим телом в его, чувствуя все так остро и ярко, что, кажется, вот-вот сойдет с ума. Леонард опускает руку вниз, обхватывает оба их члена, и Паша стонет в голос, едва ли не кричит от пронзившего наслаждения. Это не его первый раз, конечно, но с Леонардом — первый, — а потому такой возбуждающий и волнительный. И потому от одного только прикосновения земля будто входит из-под ног, голова кружится, а мурашки бешеным темпом бегут по спине.
Паша не знает, что он говорит, но Леонард может разобрать в этом шепоте бесконечное «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», которое буквально поджигает его изнутри, заставляя двигать рукой чуть быстрее. Паша стонет в его руках, изгибается, жмется ближе и сам толкается бедрами. Он, как пластилин, — податливый, мягкий, жаждущий всего, что ему могут дать, его едва ли не трясет от желания, и Леонард останавливается, перестает целовать, просто чтобы дать парню небольшую передышку и достать все необходимое.
— Я так понимаю, ты готовился? — голос звучит хрипло, и до Паши даже не сразу доходит, что от него чего-то хотят.
— Д-да, — с запинкой отвечает он. — Все в рюкзаке.
Он будто приходит в себя — встает, сбрасывая джинсы, заставляет Леонарда подняться и сделать то же самое, а после — снова толкает на диван. Леонарда это слегка смешит, потому что на этом диване был их первый поцелуй и, кажется, если Паша сейчас не остановится, здесь же произойдет их первый секс. Это кажется забавным.
Леонард действительно находит в рюкзаке и смазку, и презервативы, и это вызывает у него добрую улыбку.
— Не отступишь? — спрашивает он, обращаясь к Паше. Тот хитро улыбается.
— Не надейся, — говорит он и, взяв руку Леонарда, кладет ее себе на ягодицу, намекая на продолжение. Леонард тихо смеется, но послушно скользит пальцами по чужой заднице. Оглаживает вход, пораженный тем, что там скользко и два пальца входят свободно, и удивленно смотрит на Пашу. — Я, черт возьми, готовился к этому. Так что, пожалуйста, просто не останавливайся.
Леонард кивает, двигая пальцами внутри, и Паша насаживается на них, закусывая губы, и тихонько стонет.
— Ленн,
пожалуйста, просто сделай это уже. Пожалуйста. Сделай меня своим, — сбивчиво шепчет Паша.
И кто Леонард такой, чтобы отказать ему?
Он убирает пальцы, быстрыми, резкими движениями раскатывает презерватив и входит — медленно, единым движением. А после — поднимает взгляд на Пашу. Они так и не меняют позу, а потому Паша сидит у него на коленях. Леонард смотрит на него. Паша закусил губу, а его глаза блестят от подступивших слез, ресницы слиплись, но все это выглядит так чертовски горячо и восхитительно, что Леонард тянется к нему, целует — сначала в щеку, а потом ниже, ниже и, наконец, находит его губы своими губами, касается нежно и мягко. Паша отстраняется буквально через секунду, потому что ему нечем дышать. Что-то внутри рвется наружу, он дышит часто, потому что иначе — просто задохнется от всего происходящего, от ощущения единения с Леонардом, от того, что тот держит его за руку, пока входит до конца, от того, что Паша сверху. От всего подряд в голове — просто калейдоскоп ощущений и мыслей. И все путается, кружится с бешеной скоростью, не позволяет нормально соображать и действовать. И Паша отдает — наконец-то, полностью — себя в руки Леонарда. Разрешает делать что угодно, шепча тихое «давай же».
И Леонард двигается. Делает первый толчок, следом — еще один. Паша стонет, наслаждаясь ими, подается навстречу, позволяет кусать свою шею, сам целует в ответ, царапает спину — отдается полностью и без остатка. Так, как давно хотел.
И калейдоскоп кружит его, ломая на части. Бешеный вихрь подхватывает, уносит куда-то за рамки реальности, и все для Паши стирается. Нет никакого «здесь», «сейчас». Понятия о времени, месте, пространстве — исчезают. Остаются только ощущения. Остается только восприятие, дикое наслаждение, изнутри испепеляющее, удовольствие, тянущееся по венам вместе с кровью.
Паша не знает, что он говорит и говорит ли вообще. Он стонет, часто дышит, но, кажется, что-то произносит, потому что он слышит голос Леонарда, пусть и не понимает, что тот говорит. Потому что всего слишком много. Касаний, движений, всего-всего. Оно буквально ломает Пашу изнутри, потому что он просто не уверен, что сможет все это вынести, что сможет со всем справиться. Но Леонард рядом, Леонард держит его в своих руках, и Паше от этого — спокойно.
Паша не знает, сколько все длится. Он теряет себя в круговороте чувств, но он точно уверен, что, когда наслаждение выплескивается за край, когда оно проникает в самую суть и взрывается там разрушающей волной, он кричит.
х х х
В этот день Паша ночует у Леонарда. Они добираются до его дома уже почти ночью, но Паша успевает прислать маме сообщение, что сегодня не появится дома. Он еще не рассказал ей об их с Леонардом отношениях, и, если честно, не уверен, что вообще собирается.
Но даже при этом, утром, проснувшись и первым делом подойдя к зеркалу, обнаружив россыпь маленьких синяков на шее и плечах и темные следы на бедрах, Паша чувствует себя самым счастливым человеком на свете. А когда Леонард, проснувшись, утаскивает его обратно в постель, прижимает к себе, обнимая и утыкаясь носом куда-то в шею, Паше кажется, что он становится еще счастливее.
х х х
Спустя полгода после первого сеанса Леонард, наконец, говорит, что на этом — все. Он долго и вдумчиво объясняет маме Паши его диагноз, рассказывает, что к этому привело, и уверяет, что ее вина есть только в выборе мужчины. Она все делала правильно и, пускай поздно, но все же забила тревогу из-за Пашиного поведения, а потому Леонард смог ему помочь. Про себя он думает, что его помощь еще никогда не была настолько своеобразной, но главное — что это помогло. И он ничуть не жалеет, потому что Паша — на редкость отзывчивый и чуткий парень, и не любить такого — не влюбиться в такого — нельзя.
Пашина мама благодарит его, обещая советовать всем своим знакомым, а Леонард не может не улыбаться, зная, что ему предстоит сегодня вечером. Паша решил не тянуть больше и познакомить, наконец, маму и Леонарда, представив мужчину в качестве своего парня. Звучит комично, особенно, если учесть, сколько «парню» лет, но он просто подумал, что полгода — это достаточный срок для того, чтобы познакомиться с родителями.
И вообще Паша чувствует себя гораздо лучше. Он улыбается и реагирует на все спокойнее. Он не спешит закрыться в себе и даже налаживает отношения с ребятами, с которыми ходит на курсы подготовки перед школой.
А еще — он любит Леонарда. Он говорит ему об этом и старается всяко это доказать, но не навязчиво, не перегибая палку, а так, как это делают дети с родителями. Он просто любит — и Леонард понимает все.
Паша чувствует себя невероятно счастливым. И, стоя перед входом в дом, держа Леонарда за руку, он уверен, что у них все получится.
