Dummy boy

Одолеть расстояние до Тэхёна самостоятельно у Чонгука не получилось бы еще долго. Появление рядом Чимина на несколько минут лишает дара речи. Чимин пожимает плечами и мило улыбается, осторожно беря Чонгука за руку. ― Пойдем уже, вытащим его отсюда. ― Чимин? Ты как? Ты откуда?... Как любому живому, Чонгуку свойственно задавать вопросы, а не знать на них ответ. Чимину теперь тоже понятно, поэтому ответом служит простое: ― Так надо. Захотелось мне. Ты выбраться хочешь отсюда или как? Они подходят к Тэхёну безо всяких проблем, и Чонгук, склонившись, притягивает его к себе, прижимает и не встречает сопротивления. Тэхён словно бы в полусне, узнаёт, но не может говорить. ― Тэхён, это я. Всё будет хорошо. ― Текст мог бы и посложнее придумать, ― кривит рот Чимин, а Чонгуку нечем крыть, потому что Тэхён накрывает его губы своими. В действительности Чимин очень доволен проделанной работой. Видеть их двоих обнимающимися и целующимися с нежностью и воздушной чувственностью - удовольствие. Будто нашёл отсутствующий годами последний пазл. Чимин стучит по невидимой грани куба, и молочно-голубая стена покрывается трещинами, лопается, что стекло. За гранью белый мягкий свет, не ослепляющий, его изобилие тянет, как раскрытые объятия матери. ― Ну, вперед. Так долго тут нельзя, если сердце там еще бьется. ― Чимин, объясни, ― умоляет Чонгук, и Тэхён утешительно гладит его по плечу, качая головой. ― Нам пора. Чонгук хмурится, до него доходит, но признавать вслух больно. ― Поймешь когда-нибудь. Давайте, топайте, ― Чимин выталкивает их в спину. ― Как проснетесь, уничтожьте остатки зодиака и поезжайте из страны на время. Всё разрулится рано или поздно. Обернувшись, Чонгук только и видит его спокойное, но быстро удаляющееся лицо. Они падают вниз, и ему следует держать Тэхёна покрепче. За пределами домика слышен шум дождя. У Чонгука сильно болит голова, виски сжимает, и в глотке пересохло. Тэхён, очнувшись чуть раньше, уже сидит напротив и подает ему бутылку с водой. Сам только что пил за двоих. Они оба понимают, что чудом выбрались из-за кулис. У «чуда» есть имя, но его не называют, боясь спугнуть эфемерное и тонкое чувство реальности. Некоторые потери невосполнимы, а некоторые - очередной урок. Болезненный, угнетающий, жуткий. Следует отнестись с пониманием. Не сдержаться. ― Спасибо, ― Тэхён делает шаг к Чонгуку, тот делает в ответ. Объятия естественны и больше не вызывают смущения. Совершенная химия. Тэхёну нет смысла выдумывать новые формулы. Через полчаса домик пуст, и в ожившей ненадолго печке дотла догорают последние угольки.

***

Он знал, что Юнги не будет до утра следующего дня. Первым в глаза бросается искрящийся отблеск. Солнечные лучи падают прямо на стол, где раскиданы пустые кластеры от всевозможных таблеток. Свежим воздух остается благодаря ветру, пущенному в открытое окно. Юнги не знает, что думать, пальцы его дрожат, начинают трястись и колени. Он совсем как та бездомная кошка, понимающая, что позаботится о ней старина-случай, старина-приговор. Постель не заправлена, и это понятно. В квартире тихо. И это тоже понятно. Всё потому, что хозяин её не поднимался. Чимин неподвижен и умиротворен. Он спит. И сон его глубок. Ткань белого белья еще никогда так не подходила к цвету кожи. Вместо яда он приправил зодиак кучей таблеток. В том, что именно зодиак, сомнений не возникает. Иных побочных нет. Ни следов рвоты, ни судорог - простыня была взбита еще ночью, проведенной вместе. Тело выглядит полумертвым и полуживым, но никак не окончательно. И оттого оно страшно красиво, неувядающая статика, тонкие черты, как подведенные карандашом. Светотень - прекрасный компаньон летаргии. На краю стола лежит записка, на ней обручальное кольцо. Дрогнув, Юнги замедленно приближается к кровати. Он не щупает пульс, не хватается в панике за телефон, его взгляд блуждает по сторонам, и мысли пребывают в хаосе. Но это не безответственность, а уверенность в неизбежном, и она точит сознание, пока плавающее. Потянувшись за запиской, Юнги подносит к влажным глазам не сразу, борется с желанием скомкать и выбежать, выблевав тревожное и скотское ощущение пустоты. Почерк скорый, но читаемый. Чимин неплохо рисовал, потому и буквы какие-то художественные не по теме.       «Не люблю прощальное. Трата бумаги. Мы оба знали, что финальные титры останутся за мной. Еще при первой встрече. Теперь я полноправно мальчик-манекен. Если честно, Юнги, устал я. Усталость не является оправданием. А я вот заколебался и страшно. Вытряхиваться из терапии, таблеток, истерик, порезов. Если не получается через сто раз, на сто первый сил тоже не будет. Не суди строго.       Хорошо бы, не будь самоубийц, были бы более сильные, настоящие бойцы, не как я или мои предки. Сложно косить под волевого, поэтому игра – не для всех, а канава общая. Если вопрос в сроках, то я свой выстрадал. Терпеть никто не заставляет. Терпилой ходить – вообще последнее, за что стоит держаться. И я держался за наше «что-то». За тебя. Максимум.       Ты ждешь этой фразы, но я не напишу её. Чувства - херовый вклад, ты был прав. И в сказку про «раз и навсегда» я так и не поверил. Но если ты это читаешь, значит, ты вернулся и видишь меня мёртвым, и наше «раз и навсегда» когда-то всё-таки имело место.       Насчет моего тела, если у меня получилось, и оно вдруг похоже на восковое. Уйти - проще простого. Но выбор за тобой. Всегда был». Всхлипнув, Юнги закрывает лицо руками. Не помогает. Тяжесть давит грудную клетку, воздуха не хватает. Он видит сквозь муть и море в глазах выбитое тату своего имени, неоправданно страдавшее от порезов. Имя-то его, а вот кожа, бархатистая, кажущаяся все еще теплой – Чимина. Вспышка ясности и трезвости. Как отрезало. Юнги встаёт, как под беспрекословный диктат в тишине их совместного горя. Ничего больше не тронув, он уходит и возвращается через два часа. В квартире гремит два выстрела.