***
Несколько лет о Дамблдорах ничего не было слышно, Джон постепенно начал забывать бывших соседей, завел себе новых друзей, но когда ему исполнилось одиннадцать и пришла пора ехать в Хогвартс, внезапно столкнулся на платформе с сильно повзрослевшим Аберфортом. После сдержанных приветствий и непродолжительной беседы, из которой Джон узнал, что оба брата учатся на факультете Гриффиндор, младший Дамблдор как-то спешно попрощался и растворился в толпе, а Джонатан еще долго пребывал в недоумении. Из их короткого разговора он успел понять, что отношения между братьями за прошедшие годы не наладились, как можно было ожидать после постигшего их несчастья, а наоборот окончательно испортились. Это подтвердилось и по приезде в Хогвартс, когда стоя в очереди на распределение, Джон заметил, что Альбус и Аберфорт сидят на противоположных концах стола, каждый в своей компании, не обращая друг на друга внимания. А со временем Джон, которого шляпа распределила на Рейвенкло, понял причину этой холодности. Братья и в детстве были очень разными, а теперь стали совершенно полярными людьми. Альбус — лучший студент курса, староста и пример для подражания — был очень амбициозным и целеустремленным. Он с головой уходил в учебу, блистательно отвечал на уроках и стремился стать лучшим во всем. Аберфорту же на всеобщее признание было глубоко наплевать. Он учился кое-как, часто ввязывался в драки, обожал квиддич, а в свободное время проводил какие-то странные магические эксперименты, цели которых были никому неизвестны. Неудивительно, что его считали слегка чудаковатым братом «того самого Дамблдора, который звезда школы». Джон не знал, устраивала ли Аберфорта такая жизнь в тени своего гениального брата или он просто хорошо скрывал свои истинные чувства, но никакого раздражения по этому поводу он не демонстрировал. А вот Альбус, как ему казалось, искренне огорчался тому, что его брат не уделяет должного внимания учебе. Впрочем, на этом осведомленность Джонатана о жизни Дамблдоров исчерпывалась. У него было полно своих забот и интересов. Но когда он приехал в Хогвартс на четвертый курс, внезапно выяснилось, что в семье Дамблдоров произошла новая трагедия — при загадочных обстоятельствах погибла Кендра. По официальной версии — в доме случился пожар, и на женщину, пытавшуюся погасить огонь, упала горящая балка, но Джон, хорошо помнивший давнишнюю гибель деревенских мальчишек, сразу заподозрил, что братья просто выгораживают Ариану. Аберфорт, перешедший в тот год на шестой курс, был сам на себя не похож. Нервный, дерганный, он постоянно писал домой, проводя в совятне почти все свободное время в ожидании ответов, а однажды во время ужина в большом зале вдруг вскочил и убежал собирать вещи, с твердым намерением прервать обучение и уехать. Джонатан, который единственный из студентов был в курсе семейной тайны Дамблдоров, догнал его тогда в коридоре, искренне сочувствуя и желая помочь. И Аберфорт, у которого, очевидно, сдали нервы, выплеснул на него лавину информации. Оказалось, что подозрения Джона были верны. Именно четырнадцатилетняя Ариана, которая после случая в Насыпном Нагорье совсем замкнулась и отказывалась использовать магию, не сдержав в очередной раз стихийный выброс, убила Кендру, а братья, желая ее защитить, выдали смерть матери за несчастный случай. Но после похорон, когда все улеглось, встал вопрос: кто будет приглядывать за девочкой теперь? Аберфорт, искренне любящий сестру, настаивал на прекращении своей учебы, но Альбус неожиданно принялся уговаривать его закончить школу, обещая, что позаботится о сестре. После долгих разговоров и споров Аберфорт, скрепя сердце, согласился уехать, но теперь, оказавшись далеко от дома, не находил себе места. Он не был уверен, что брат, занятый своими исследованиями и гениальными идеями, сможет уделять Ариане достаточно внимания, да и Альбус никогда не был близок с сестрой, в отличии от Аберфорта, который единственный мог успокоить девочку во время припадка. В тот вечер Джонатан и Аберфорт долго сидели на верхней площадке Астрономической башни, разговаривая и размышляя над ситуацией. Джон, как мог, утешал детского приятеля, убеждая его, что Альбус не допустит, чтобы с сестрой что-то случилось, ведь чем чем, а отсутствием ответственности старший Дамблдор никогда не страдал. И в конце концов, ему удалось убедить Аберфорта, что все будет в порядке. Как же он ошибался. Над семьей Дамблдоров будто висел злой рок. Уже следующим летом погибла Ариана, а Альбус и Аберфорт разорвали всяческие отношения друг с другом. Джонатан, в то лето путешествовавший вместе с родителями о несчастье не знал, но едва увидев первого сентября за столом Гриффиндора бледного и осунувшегося Аберфорта, мгновенно понял, что случилось что-то непоправимое. Правда, желая поддержать приятеля, Джонатан даже не предполагал, во что выльется их разговор. А Аберфорт, и раньше-то не отличавшийся сдержанностью, словно обезумел. Услышав вопрос Джона о причине его мрачного настроения, он внезапно разразился гневной тирадой, в которой проклинал последними словами своего ненормального брата с его планами по захвату мира, какого-то Геллерта Гриндевальда и самого себя за то, что поддался уговорам и оставил Ариану с Альбусом. Джон из его сбивчивого рассказа, щедро присыпанного ругательствами, мало что понял, уловив только общую мысль — в смерти сестры Аберфорт винил Альбуса, и это не укладывалось в голове. Джонатан, всегда искренне восхищавшийся умом и талантом старшего Дамблдора не мог поверить, что тот мог подвергнуть жизнь Арианы опасности, да еще и вынашивал какие-то планы по захвату мира, и неосторожно ляпнул об этих своих соображениях. Лучше бы смолчал. Аберфорт, услышав слова поддержки в адрес брата, пришел в ярость, наорал на Джона, обвинив его в слепоте и глупости, припомнил даже детский спор девятилетней давности, когда Джон встал на сторону Альбуса, и плюнув ему под ноги, гордо удалился, прошипев напоследок, что все еще поймут его правоту, когда увидят истинное лицо его «гениального» братца. Джонатан после того разговора зарекся иметь дело с Аберфортом, решив, что с него довольно этой сумасшедшей семейки. До конца года они больше ни разу не общались, и даже не здоровались, столкнувшись в коридоре, а затем Аберфорт закончил Хогвартс и больше о нем ничего не было слышно. А вот имя Альбуса Дамблдора стремительно набирало вес в обществе. В газетах и тематических журналах то и дело мелькали публикации его исследований в различных областях магии, затем его приняли на работу в Хогвартс, в качестве преподавателя трансфигурации, а уже к началу двадцатых годов начали приглашать в качестве консультанта в министерство. Джонатан, который после окончания школы женился на своей однокурснице, осел в Лондоне и всерьез увлекся изучением рунной магии, о достижениях старого знакомого узнавал в основном из прессы, искренне радуясь, что несмотря на все несчастья, выпавшие на его долю, Альбус смог оправиться и наладить свою жизнь.***
Жизнь самого Джона тоже складывалась удачно — он души не чаял в своей жене, воспитывал сына, названного в честь отца Бенджамином, потихоньку делал карьеру в министерстве, к концу двадцатых заняв должность штатного рунолога, а в свободное время занимался переводом древних рунных текстов. Казалось, небо над его головой всегда будет ясным и безоблачным, но в начале третьего десятилетия двадцатого века на семью Фоули внезапно обрушилась череда несчастий. Началось все с того, что в Насыпном Нагорье скончались родители Джона. Первым умер отец, тяжело болевший последние годы, а почти сразу следом за ним ушла и мать, угаснув буквально на глазах. Джонатан, разумеется, скорбел после похорон, но понимал, что это было неизбежно. Однако, оказалось, что это было лишь началом. Спустя год, во время отдыха в Австралии, его обожаемая жена Миранда заразилась драконьей оспой и скончалась, оставив Джона с шестилетним сыном на руках. Это был удар. Джонатан замкнулся, не зная, как справиться с горем, почти полностью потерял интерес к жизни и работе, но продолжал держаться ради Бена, всеми силами стараясь заменить сыну обоих родителей. Получалось плохо. Мальчик сильно тосковал по матери, отказывался общаться со сверстниками, часто запирался в своей комнате и подолгу плакал. Джон, погрузившийся с головой в работу, только надеялся, что со временем Бен оправится от потери, но однажды, вернувшись вечером домой, обнаружил ужасающую картину. Двое мрачных колдомедиков, бледная как смерть гувернантка, нанятая для сына после смерти Миранды, и Бенджамин с окровавленной головой, неподвижно лежащий на постели и смотрящий в потолок жутким, стеклянным взглядом. Дальнейшее помнилось смутно. Кажется, Джон потерял сознание, колдомедики отпаивали его успокоительным, а гувернантка, рыдая и заламывая руки, бормотала что-то о стихийном выбросе и обвалившемся потолке в детской. После длительных разбирательств и тщательных допросов — Джон употребил все свое влияние, чтобы докопаться до правды — смерть мальчика была признана несчастным случаем. Джонатан, пребывая в каком-то странном оцепенении, похоронил сына рядом с женой и… ушел в глубокий запой. Жизнь окончательно потеряла для него смысл, и больше всего хотелось просто уснуть и больше не просыпаться. Несколько месяцев он почти не выходил из квартиры, топя горе в алкоголе и игнорируя сочувственные визиты коллег и знакомых, и неизвестно, чем бы закончилась для него эта затяжная депрессия, если бы однажды, во время очередного похода в магазин за выпивкой, ему не попалась бы на глаза газета со статьей, подписанной именем Альбуса Дамблдора. В голове Джонатана будто щелкнул невидимый рычаг. Схожесть судьбы детского друга с его собственной показалась удивительной, и Джон воспринял это как знак свыше. Так и не дойдя до магазина, он вернулся домой и написал Альбусу письмо, в котором просил о встрече. А получив ответ с согласием, привел себя в порядок и аппарировал в Хогсмид. Там, сидя за шатким деревянным столиком в баре «Три метлы», он и поведал старому знакомому свою печальную историю, а затем, подняв на Альбуса покрасневшие, совершенно больные глаза, спросил: — Как мне жить дальше? И Дамблдор, заглянув своими яркими голубыми глазами, казалось, в самую душу, ответил: — Я помогу. И помог. Уже к концу лета, как раз перед началом нового учебного года, ему пришло письмо от директора Хогвартса Диппета с предложением занять должность преподавателя древних рун. Джонатан согласился без раздумий. Уволился из министерства, собрал минимум необходимых вещей, продал свою квартиру, купив вместо нее небольшой домик в Хогсмиде — возвращаться каждое лето туда, где погиб его сын, не представлялось возможным — и перебрался в Шотландию, с твердым намерением начать новую жизнь.***
Первое время, конечно, было неимоверно тяжело, но Альбус оказывал ему неоценимую помощь, поддерживая, направляя, объясняя нюансы преподавания, в котором Джонатан, будучи по складу характера больше ученым, не был силен… И благодаря этому участию, к концу первого года Джон ощутил, что снова может дышать полной грудью. Время летело, он сам не заметил, как они с Альбусом снова сблизились, превратившись из просто коллег, знакомых когда-то в детстве, в добрых приятелей. Правда, о дружбе речи не шло. Едва Джонатан пришел в себя, справившись с горем, как начал замечать, насколько сильно изменился Альбус за прошедшие годы. Он был совершенно не похож ни на того мальчика, с которым Джон дружил когда-то, ни на того юношу, которым он был, заканчивая Хогвартс. Нет, он по-прежнему был невероятно умен, бесспорно талантлив и готов прийти на помощь в трудную минуту, но вот его взгляд… Взгляд стал другим. Альбус мог улыбаться, шутить, сочувствовать, но его глаза оставались холодными, не отражая никаких эмоций. И Джонатан понял, что душа Дамблдора уже давно закрыта ото всех. Он никого не подпускал близко к себе, держа всех коллег на расстоянии вытянутой руки. Очевидно, именно так он справлялся со своей болью, безусловно, терзавшей его после смерти родных. Джон понимал его, как никто другой, и не собирался лезть к нему в душу, но однажды, за вечерней партией в шахматы их неспешная беседа коснулась прошлого, и он, не совладав с любопытством, спросил об Аберфорте. Альбус грустно усмехнулся, сообщив, что с братом их пути давно разошлись, а дальше… Слово за слово, и разговор сам собой зашел о смерти Арианы. Джон осторожно поведал о версии Аберфорта, услышанной много лет назад, и ожидал, что Альбус свернет эту тему, но тот внезапно предложил выпить по глотку вина, а затем откровенно рассказал, как все было на самом деле. О своей дружбе с Гриндевальдом, о безумных идеях покорения мира, о своем пренебрежении братскими обязанностями и о роковой схватке, во время которой погибла сестра. Сказать, что Джонатан был удивлен услышанным, это ничего не сказать. Он не понимал, почему Альбус вдруг решил открыться перед ним, но в правдивости его слов не усомнился ни на минуту. Да и как можно было сомневаться, если он видел, как от болезненных воспоминаний в глазах Дамблдора появились слезы? После того нелегкого разговора отношения между ними стали еще теплее. А тем временем, на материке назревали волнения. Имя Геллерта Гриндевальда то и дело мелькало в прессе, в Америке, а затем в Болгарии и Германии Гриндевальд обвинялся в серьезных преступлениях, тучи сгущались, обещая скорую грозу, а Альбус все больше мрачнел, словно предчувствуя, чем все это может обернуться. На фоне этих тревожных новостей, приходящих из-за границы, мало кто обратил внимание на поступление в Хогвартс обаятельного, талантливого сироты из маггловского приюта. Джонатан так точно не обратил бы… если бы не Альбус. Оглядываясь назад, Джон мог только поражаться невероятной интуиции Дамблдора, потому что к юному Тому Реддлу тот начал присматриваться еще на первом курсе. Одному Мерлину известно, что такого видел Альбус в этом ребенке, чего не замечали другие, но факт оставался фактом. Весь преподавательский состав, включая Джона, был в восторге от умного, харизматичного и амбициозного студента, и только Дамблдор настороженно наблюдал за ним, впрочем, вслух своих соображений не высказывая. Но так или иначе, а время шло, к началу сороковых в Европе уже начались активные военные действия, спровоцированные Гриндевальдом, Том Реддл переходил с курса на курс, все больше увлекаясь темными искусствами и собирая вокруг себя пеструю толпу единомышленников, атмосфера ощутимо нагнеталась и к сорок пятому году достигла критической точки. В конце июня, едва студенты Хогвартса отправились по домам, на пороге дома Джонатана появился бледный, крайне сосредоточенный Альбус. После того, как Джон проводил его в гостиную и осторожно поинтересовался целью его визита, тот несколько минут молчал, словно не решаясь начать, а затем вытащил из кармана запечатанный конверт. — Джон, ты единственный, кому я могу довериться. Я уезжаю завтра на рассвете. И если я не вернусь, прошу тебя, разыщи Аберфорта и передай ему это письмо. Вот записка, здесь его последний, известный мне адрес. — Погоди, что значит, если ты не вернешься? О, Мерлин, Альбус, неужели ты действительно собираешься… Он так и не договорил, прочитав ответ в голубых глазах. И одновременно с этим понял, что любые уговоры будут бесполезны. Альбус был твердо намерен встретиться лицом к лицу с Гриндевальдом и либо победить его, либо умереть, полагая, что лишь ему под силу справиться с бывшим другом. И все же… — Альбус, ты не обязан… — Обязан. Я должен остановить его, Джон. Ради общего блага. Джонатан тогда невольно вздрогнул, впервые услышав от Альбуса эту формулировку. Он, будучи человеком более приземленным и прагматичным, не слишком верил в такое абстрактное понятие, а вот то, что эта фраза являлась девизом Гриндевальда и была выбита над воротами Нурменгарда, рождало внутри нехорошие ассоциации. Но Джон быстро выбросил эти мысли из головы. В конце концов, дело ведь не в формулировках, а в намерении, а намерение Дамблдора было безусловно благородным. Слава Мерлину, письмо Аберфорту передавать не потребовалось. Альбус победил сильнейшего темного мага столетия, и с триумфом вернулся в Англию, где его встретили как героя, наградив орденом Мерлина первой степени и еще массой различных званий и регалий. И только Джон, знавший историю с самого начала и видевший в каком состоянии вернулся Альбус после великой дуэли, догадывался, чего ему стоила эта победа. Но так или иначе, а магический мир ликовал, радуясь освобождению, впереди замаячил размытый призрак светлого будущего и, казалось, солнце еще долго не скроется за тучами. Вот только тогда еще никто не мог и предположить, что тем же летом, выпустившись из Хогвартса, свой путь начал новый Темный Лорд. И переломным моментом в этом пути, по мнению Джона, стал тот факт, что Тому Реддлу отказали в должности профессора ЗоТИ, о которой он пришел просить в августе сорок пятого. Уже много позже Альбус, который присутствовал при разговоре Тома с Армандо Диппетом и посоветовал директору отказать юноше, с сожалением признавал, что это была вторая роковая ошибка в его жизни. Беседуя как-то с Джоном за стаканом огневиски, он заметил, что, вероятно, если бы Реддл остался в Хогвартсе, под присмотром, дальнейших трагических событий можно было бы избежать. А Реддл, получив от ворот поворот, устроился на некоторое время в лавку «Горбин и Бэркес», а после и вовсе исчез куда-то, очевидно, отправившись в свое путешествие по миру, из которого он вернулся уже совершенно другим человеком. Возвращения бывшего ученика на родину Джонатан уже не застал.***
В тысяча девятьсот пятьдесят пятом, вскоре после назначения Альбуса директором Хогвартса, Джону пришло приглашение из Парижа. Французское министерство магии заинтересовалось его работами в области расшифровки древних рунических манускриптов, и ему предложили место в отделе тайн, занимающимся преимущественно изучением рунных ритуалов и в перспективе — изобретением новых. И Джон, которого исследования всегда привлекали куда больше, нежели преподавание, посоветовавшись с Альбусом и получив его одобрение и поддержку, с чистой совестью избавился от профессорской мантии и, обещав писать, отбыл в Париж. А через три года, возглавив исследовательскую группу, отправился в Египет, где в одной из пирамид были найдены неизвестные рунные артефакты, насчитывающие по самым скромным подсчетам не менее двух с половиной тысяч лет. Затем судьба забросила его в Скандинавию, после в Россию, жизнь играла яркими красками, Джонатан занимался любимым делом в окружении единомышленников, фанатично преданных своему делу, радовался новым находкам и открытиям и о родной Англии вспоминал нечасто. В целом, его существование можно было назвать почти счастливым, вот только личная жизнь не складывалась, Джон так и не смог забыть любимую жену, но погруженный с головой в науку, не слишком огорчался по этому поводу. Скорее всего, он так и остался бы жить во Франции, где в магическом квартале Парижа у него была чудесная квартирка с видом на Нотр-Дам, кот Феликс и бесчисленное количество знакомых и приятелей, но в середине семидесятых до него начали долетать тревожные слухи с родного Туманного Альбиона. Откровенно говоря, услышав впервые о появлении в магической Британии темного волшебника, именующего себя лордом Волдемортом, Джонатан и предположить не мог, что новый Темный Лорд и его бывший студент Том Реддл — одно и то же лицо. Более того, читая короткие заметки о продолжающихся на территории Британии исчезновениях и смуте, он не особо беспокоился на этот счет, ведь там был Дамблдор. Уж если Альбус сумел одержать победу над Гриндевальдом, то с каким-то новоявленным колдуном-магглоненавистником справится и подавно. Но пришедшее в конце семьдесят восьмого письмо от старого друга развеяло его заблуждения. Оказалось, что в реальности дела обстоят намного хуже, чем казалось Джону. Волдеморт, в отличие от Гриндевальда, мир захватывать не собирался, только отдельно взятую Британию, и исходя из слов Альбуса на данный момент ему это почти удалось. Дамблдор, разумеется, оказывал сопротивление, собрав вокруг себя верных сторонников, и просил его вернуться и присоединиться к ним в борьбе с новой угрозой. Нельзя сказать, что Джонатан был в восторге от перспективы бросить свою привычную, налаженную жизнь и ввязаться в войну, исход которой был почти предопределен, но отказать Альбусу, которому он был обязан очень многим, в его просьбе о помощи он не мог. Да и судьба родной Британии не оставляла его равнодушным, хоть он давно считал своим домом Париж. В общем, после недолгих раздумий и сомнений Джон уладил все дела на работе, попрощался с коллегами, клятвенно обещая вернуться, как только сможет, и, поручив заботу о Феликсе своей соседке Женевьеве, отправился в Лондон. Чувства, которые он испытал, осознав истинный размер катастрофы, словами описать невозможно. А уж когда выяснилось, что самый опасный темный маг столетия — тот самый обаятельный юноша, который, вопреки предостережениям Альбуса, никогда не вызывал у Джона негативных эмоций, у него и вовсе случился шок. Два года Джонатан, как мог, оказывал помощь Альбусу, проводя защитные ритуалы для членов Ордена Феникса, поддерживал организацию финансово и морально, и, используя свои обширные связи в магической Европе, даже добыл парочку редких артефактов, один из которых спас жизнь чете Поттеров в очередной схватке. Но занимаясь всем этим, Джон подсознательно ожидал, что когда наступит критический момент, Альбус поступит так же, как тридцать пять лет назад, вызвав нового Темного Лорда на магическую дуэль, и одержит сокрушительную победу. В исходе поединка Джон не сомневался, Волдеморт хоть и обладал огромной магической силой, но Дамблдор, определенно, превосходил его опытом и мастерством. Однако, Альбус отчего-то медлил, так и не решаясь на открытую схватку, и спустя некоторое время, проанализировав ситуацию критически, Джон понял, почему. Альбус боялся проиграть. Несмотря на все свои таланты и умения, он с годами не молодел, да и посты директора Хогвартса, Верховного чародея Визенгамота и президента МКМ не предполагали постоянной практики боевой магии. Волдеморт же напротив был молод, активен и находился в самом расцвете магических и физических сил, и при таком раскладе… Да, пожалуй, итог мог быть совсем иным, нежели наивные предположения Джона. Но даже придя к этим неутешительным выводам, Джонатан не мог быть до конца уверен в своих подозрениях, а потому, понимая, что ситуация с каждым днем ухудшается, решился на откровенный разговор со старым другом. И, как оказалось, был прав. Дамблдор действительно не был уверен в своей победе, но боялся он не смерти, как можно было бы предположить. Нет, он понимал, что если сойдется с Волдемортом в открытую и проиграет — это будет означать конец всему. Ведь если даже он, величайший светлый волшебник современности, потерпит поражение, кто рискнет после этого пойти против узурпатора? Правильно, никто. А пока решающей схватки не произошло, у людей остается надежда, помогающая бороться и не опускать рук. — Но ведь это не может продолжаться бесконечно, Альбус, — сказал тогда Джон, с сожалением признавая правоту его доводов. — Рано или поздно чаша весов склонится, и не дай Мерлин, она склонится в его сторону. — Я сделал все, что мог, — покачал головой Дамблдор, тяжело вздохнув. — Нам остается только надеяться. — Надеяться на что? На чудо? — На случай. Я верю, что скоро нам представится шанс переломить ход войны. И вот тогда… тогда мы его не упустим. И снова Альбус Дамблдор оказался прав. Им действительно представился шанс в лице молодого Питера Петтигрю, раскрывшего самую большую тайну Темного Лорда — рождение наследника. И когда вечером тридцать первого июля Джонатан прибыл в Годрикову Лощину и увидел Альбуса с новорожденным младенцем на руках, он понял, что судьба на их стороне. — Мы должны защитить этого ребенка, Джон, — Дамблдор был очень бледен, но голос его звучал твердо. — Нельзя допустить, чтобы его нашли. Помнишь, ты рассказывал мне о ритуале, способном оградить его от любого рода поисковой магии? Джонатан в первую минуту растерялся. — Но, Альбус, это очень темная магия. Невозможно полностью предсказать все последствия… — У нас нет выбора. Мы должны уберечь мальчика от того ужаса, на который обрек себя его отец. Для его же блага. Джонатан посмотрел в серьезные голубые глаза друга, взглянул на личико спящего младенца и согласился. Уже спустя два часа печати были наложены, мальчика было решено отдать на воспитание в семью Поттеров, а Джонатан, все еще не до конца уверенный в том, что поступил правильно, вернулся домой собирать вещи. Переломный момент состоялся, вражеская армия была обезглавлена и более его присутствие здесь не требовалось.***
Париж встретил его ярким солнцем, голубым небом и удивительной атмосферой спокойной, мирной жизни, от которой он успел отвыкнуть. Родная, любимая до последней полосочки на обоях квартирка, изумительный аромат кофе и свежей выпечки, доносящийся из кофейни на первом этаже, привычная утренняя суета на бульваре за окном… Уже на следующий день после возвращения у Джона появилось ощущение, что он никуда и не уезжал, а ужасы войны, победа, давшаяся с таким трудом и не самый безобидный ритуал, проведенный над сыном темного мага показались дурным сном. Вот только в доме у соседки, жизнерадостной хохотушки Женевьевы, поселились родственницы. Бледная, какая-то изможденная женщина с потухшим взглядом и следами горя на красивом, аристократичном лице, и ее шестилетняя дочь — очаровательная светловолосая девочка по имени Алекс. Джонатан познакомился с ними случайно, когда пришел забрать кота Феликса, который за прошедшие два года стараниями Женевьевы разжирел и обленился до неприличия. — О, познакомься, Джон, это моя сестра Роуз Мальсибер и ее дочь Александра! — воскликнула Женевьева, за чашкой ароматного кофе с пирожными, которыми угощала блудного соседа. — Они погостят у меня какое-то время, уверена, вы подружитесь! Они, кстати, тоже приехали из Англии, вот только что, три дня назад, сам знаешь, там сейчас такой кошмар творится! Джонатан едва не выронил чашку, глядя на печальную, сломленную женщину и очень тихую девочку. Три дня назад. Первого августа. Как раз сразу после победы над Темным Лордом. Значит, скорее всего, они — семья кого-то из пожирателей, спешно отправленные за границу во избежание ареста. А уже спустя несколько секунд Джон вспомнил и фамилию — Мальсибер. Один из ближайших сторонников Волдеморта. Кажется, кто-то из Ордена говорил, что Эван Мальсибер был убит во время сражения в Салазаровых Топях… Бедная женщина. А малышка? Джон посмотрел на девочку и ощутил укол в сердце. Шестилетняя Алекс вдруг напомнила ему его сына, оставшегося без матери в таком же возрасте. Предрассудками Джон не страдал никогда. Он прекрасно понимал, что в любой войне на обеих сторонах страдают люди, зачастую не имеющие к ней прямого отношения, а потому ему и в голову не пришло относится к новым соседкам предвзято. Наоборот, будучи пожилым и глубоко одиноким человеком, он неосознанно потянулся к маленькой Александре, которая оказалась удивительно умным и обаятельным ребенком. Он стал частенько заглядывать в гости к соседям, предложил помощь в освоении магической части Парижа, провел парочку экскурсий… А затем, видя, что убитой горем Роуз совершенно не до дочери, стал приглашать девочку к себе. Поил чаем, рассказывал увлекательные истории о дальних странствиях, после начал потихоньку учить ее контролю над магией, а когда Алекс внезапно проявила интерес к рунам, и вовсе пришел в восторг. Прошло всего несколько месяцев, а Джонатану уже казалось, что эта солнечная, жизнерадостная малышка была в его жизни всегда, и он порой ловил себя на том, что воспринимает девочку кем-то вроде любимой внучки, которой у него никогда не было, да уже, наверное, и не будет. Вместе с Александрой Мальсибер в его жизни снова появился смысл, который после смерти сына, казалось, утерян безвозвратно. Но сказка оборвалась так же внезапно, как и началась, когда спустя два года вновь ожившая и пришедшая в себя Роуз сообщила, что возвращается вместе с дочерью в Англию, где, как уже знал Джон, у нее остался старший сын. В день их отъезда Джонатан не мог сдержать слез, а Алекс, успевшая привязаться к нему так же крепко, как и он к ней, вцепилась в рукав его мантии и умоляла поехать с ними. Но Джон, несмотря на острое желание поддаться на уговоры, понимал, что его роль в жизни этой семьи завершена, а значит, как бы ни было больно, девочку придется отпустить. — Ну не грусти, Жон-Жон, — утешала его Женевьева, когда порт-ключ унес его маленькую воспитанницу в туманный Лондон. — Это не конец жизни. Ты ведь не хуже меня знаешь, ничто не происходит просто так. Послушай, а может тебе усыновить малыша из приюта? Уверена, ты стал бы замечательным отцом! Джон только болезненно поморщился. Никто из его «французской» жизни не знал, что когда-то у него была семья, а расковыривать старые раны, рассказывая о прошлом, он не собирался. — Я слишком стар, дорогая, — печально улыбнулся он, качая головой. — А ребенок — это огромная ответственность. Боюсь, мне уже не по годам. — Вот уж глупости! — всплеснула руками соседка. — Сколько тебе, девяносто? — Девяносто семь, — Джон вздохнул. — Ерунда, — констатировала Женевьева. — Для мага — вообще не возраст! Мой дядюшка Жан-Люк дотянул до ста восьмидесяти, и знаешь что? Когда он скончался, его младшей дочери было восемь! А старшему сыну сто тридцать шесть! А всего у него было четырнадцать детей и двадцать девять внуков! — А жен? — лукаво усмехнулся Джонатан. — Кажется, шесть, — легкомысленно отмахнулась Женевьева. — Но я тебя умоляю, кто считает? Кофейку?***
После того разговора Джон некоторое время всерьез раздумывал над неожиданной идеей соседки. Даже посетил приют для сирот-волшебников, но так и не решился на ответственный шаг. Он не чувствовал в себе готовности взять на себя обязательства за судьбу ребенка, а потому ограничился тем, что предложил руководству приюта пару раз в неделю проводить лекции для дошкольников, рассказывая о традициях магического мира, его истории и обо всем на свете. Прошлое постепенно стиралось из памяти, жизнь текла своим чередом, но Джонатана не покидало странное предчувствие, что ниточка, связывающая его с Англией еще не оборвана. Предчувствие не обмануло. Прошлое вновь напомнило о себе спустя восемь лет, когда однажды утром в окно постучалась сова с письмом от Альбуса. Он просил приехать в Годрикову Лощину и осмотреть того самого мальчика, для которого был проведен ритуал семи печатей. Сказать, что Джону не хотелось ехать, это ничего не сказать. Чувство вины за вмешательство в чужую судьбу до сих пор сидело где-то глубоко внутри, но отказаться он не мог. Все же ритуал был проведен им, а стало быть и ответственность его, хотя Альбус и убедил его тогда, десять лет назад, что содеянное будет полностью на его совести. Как и предполагалось, темная магия не прошла для Гарри Поттера бесследно. Проведя все необходимые исследования, Джон обнаружил, что способности мальчика скованы на семьдесят процентов, что не позволяет ему овладеть колдовством даже на уровне стихийных выбросов. И об этом он немедленно сообщил Альбусу, но тот, казалось, не обеспокоился совершенно. — Благодарю за консультацию, Джон, — мягко улыбнулся он, провожая после беседы. — Прости, что побеспокоил, но я должен был убедиться, что мои предположения верны. — Альбус, я должен предупредить, что эти побочные эффекты могут представлять опасность… — Не беспокойся. Я позабочусь обо всем. С мальчиком все будет в порядке. Джон только вздохнул. А вернувшись во Францию, с тяжелым сердцем начал ожидать нового письма. Теперь он был уверен, что так просто эта история не закончится…***
И вот, сейчас, выйдя из кабинета директора Хогвартса, Джонатан почувствовал, что не может снова оставить все как есть и жить своей жизнью. Альбус, который в погоне за мифическим общим благом, кажется, вообразил себя богом, серьезно беспокоил его, а совесть, царапающая изнутри острыми коготками, не позволяла сделать вид, что его все это не касается. Что ж, похоже, ему придется задержаться в Британии на некоторое время.