Цена свободы

Большой и старый, покрытый толстым слоем пыли, автобус, резко и с визгом затормозил перед пешеходным переходом, и водитель открыл переднюю дверь, которая мерзко взвизгнула, испугав прохожих. Они озлобленно и недовольно покосились на водителя, сидевшего с неприступным видом, будто так и надо было. Из транспорта вышел человек в форме, неприятной наружности, с ухмылкой на лице. Он встал возле двери, достал ручку из кармана, а затем из автобуса один за другим стали выходить заключенные, быстро становясь перед ним в линию. Надзиратель с презрением и брезгливостью посчитал уголовников и рявкнул, — Линдеманн! — Казалось бы, его резкий хриплый голос раздался по всей округе. Прохожие зеваки оборачивались, пялились на этих убийц и воров, а также мелких нарушителей закона, которые могли бы избежать тюрьмы. На зов из построения вышел здоровенный мужик с черным ирокезом, исподлобья прожигая взглядом командира. Гэрри, так звали этого охранника, хмыкнул, расплылся в омерзительной улыбке, и подошел ближе к Тиллю. — Если твои псы еще раз учинят драку... То когда ты выйдешь, им не поздоровится. — Линдеманн сжал кулаки, подавляя в себе разбушевавшийся гнев, а Гэрри только и ждал того, как здоровяк выйдет из себя, чтобы ему впаяли еще срок, а он бы наживался на свободолюбивом и порядочном заключенном, который ради свободы готов на все. От него охранникам нужны лишь бабки, им выгодно, если ему впаяют еще лет пять тюрьмы. Продажные твари. Остальные заключенные, стоящие за спиной Линдеманна и являющиеся его закадычными друзьями, а также членами его банды, помалкивали и лишний раз без разрешения босса не открывали рта, но Рихард - мужик с растрепанными грязными волосами, заросший темной щетиной, и с ужасными синяками под выразительными, уставшими голубыми глазами, стал часто пререкаться с Тиллем, и в последнее время смотрел на него с сожалением и считал себя виновным в том, что его друзья попали за решетку, и сколько бы раз ему не говорили, что это была общая идея - ограбить и взорвать банк в Нью-Йорке, Круспе отказывался и продолжал присваивать вину только себе, ведь он закинул удочку не в тот пруд, и рыбка выловилась совсем не та, которой бы хотелось. Рихарду давно хотелось придушить Гэрри за его выходки, и он дернулся вперед, но крепкая хватка стоящего рядом слепого на один глаз Шнайдера, заставила его остановиться и сделать шаг назад в то время, как Тилль немного повернул голову, сжал губы и вернулся в строй, пререкаться с больным ублюдком было себе дороже. — Попридержи коней, Круспе, они тебе еще ой как пригодятся. Когда сосать хуи у пятого корпуса будешь. — Гэрри провел рукой по своему паху и противно засмеялся. Тилль хмуро посмотрел на Рихарда, который пожал плечами, смотря на надзирателя, и коснулся плечом плеча Линдеманна, так Круспе выражал свою покорность боссу, но не в этот раз. — Сосал у пятого корпуса здесь только ты. Видел тебя, как за очко твое транс мацал, расскажу кому, и тебе пиздец, понял, шоха? — Круспе плюнул тому на берцы, и кто-то другой из строя ойкнул, а Тилль незаметно ударил его кулаком по спине, и Рихард рыкнул. Глаза Гэрри мигом залились кровью, он рассвирепел, как бык на ринге перед матадором, и подлетел к Круспе, хотел ударить по лицу, но его рука застыла почти в миллиметре от его лица. Надзиратель не имел права бить никого, особенно тех, которые под защитой влиятельных заключенных, имеющих связи, как внутри, так и на свободе, но можно считать, что этот Гэрри сам себе вырыл глубокую могилу. Рихард, впрочем, даже и не вздрогнул, когда подлетел надзиратель, он стойко отразил нападение тюремной шлюхи, и лишь презренно посмотрел тому в глаза, в душе надеясь, что Тилль его не удавит ночью во сне за его выходку. — Ох, немчура, вы у меня попляшете! Ждите. А теперь, все взяли лопаты и мешки у тех чуваков, и разошлись убирать собачье говно! — Все молча разошлись, а вот Рихард затаил зло и глубокую обиду, но пытался замять в себе зов убийцы с помощью молитв, хотя до этого момента в Бога он не веровал. Тилль ушел от него, присоединившись к молчаливому Оливеру, потому что он не трещал ему на ухо, а старательно занимался делом, но Линдеманн все равно присматривал за Круспе издалека, который небрежно швырнул снасти для уборки и задымил сигаретой. Тилль не вправе был осуждать его порыв прибить придурка Гэрри, но с этим человеком играть было опасно, ведь в какой-то момент не помогут даже деньги, а что уже говорить о статусе Линдеманна. Уборка территории парка прошла спокойно, но ближе к полудню стало невыносимо работать, солнце раскалилось до предела, и все уставшие мужики безумно вспотели и искали место, где можно было спрятаться от палящего солнца. В парке, к счастью, людей было мало, многие разошлись по домам, прячась от жары. Рихард сел под большим раскидистым деревом, оперся спиной на толстый ствол дуба и снова закурил, грустно глядя на смеющихся Шнайдера и Пауля, который все время дурачился и подкалывал всех. Без него было бы скучно, считал Рихард, но глядя на него, он понимал, что Пауль попал в их шайку всего лишь из-за тупого стечения обстоятельств, а ведь этот малой и не похож на злодея, хотя в тихом омуте... Детская улыбка, горящие глаза и задорный смех Ландерса заставляли Рихарда переставать грустить и поднимали боевой дух, осветляя мрак, который царил вокруг. Круспе также смотрел вслед одиноко гуляющему Линдеманну, который оставил компанию Оливера, и ушел в одиночное плаванье. Рихарду хотелось с ним поговорить, но боялся, потому что знал, что Тилль ушел успокоить нервы, любуясь природой, которой он восхищался. Линдеманн боялся, боялся за Рихарда, за их дальнейшее благополучие. В тюрьме вражда с персоналом хуже, чем работать в бабско-змеином коллективе, ибо работники, которые на твоей стороне полезны тем, что они знают обо всех буквально все, а также знают все тайные делишки верха тюрьмы. Коротать дни в этом месте становилось все тяжелее, как Тиллю, так и остальным членам банды, особенно все клином сходилось на Круспе, он самый депрессивный человек, которого знал Линдеманн. И очень часто Рихард ходит мрачнее тучи, его кулаки связаны, выпускать пар положено только в спортзале, но однажды у него случился нервный срыв, и он стал кидаться на людей, будто голодный тигр, готовый убить всех, кто к нему сунется. После этого инцидента в спортзал его не пропускали, даже под присмотром одного из надзирателей, и Рихард научился справляться со своей душевной болью молча. Страшен был молчаливый черт... Тилль размышлял, как помочь себе и всем остальным, но идей никаких не было, персонал тюрьмы меняется так часто, что именно этих людей можно не запомнить. Линдеманн пришел к выводу, что стали менять рабочий штат специально, чтобы за спинами начальства заключенные не проводили никаких сделок. Они боятся бунтов, хаоса, голодовок, и правильно делают. Действовать сейчас не время, потому что будут зря потрачены накаленные до предела нервы, а также деньги, потерю которых можно избежать всего лишь терпением. Тилль горько усмехнулся, потер лицо и обернулся проверить своих. Рихард теперь уже сидел в компании Шнайдера, Пауля и Оливера, они о чем-то оживленно беседовали, и Линдеманн улыбнулся, снова отворачиваясь в сторону. Подул легкий ветерок, немного разгоняя летний зной и обдувая крепкую шею Тилля, который блаженно вздохнул и потер шею рукой, и по телу мужчины пробежались мурашки, когда ветер игриво щекотал его загривок. Предаваясь чуду природы, Тилль на мгновение выпал из реальности. Обычно, это происходит тогда, когда к нему приходит вдохновение на написание стихотворений, которые, к сожалению, никогда не выйдут за пределы его тетрадей, листков. Он пожалел, что не взял с собой ручку, чтобы записать пришедшие к нему слова. Из транса его вывел женский голос, Тилль вздрогнул от неожиданности и обратил свой взгляд на девушку, стоящую перед ним. Она протягивала ему мятый, чуть порванный лист, который Тилль тут же узнал. На нем красивым почерком было написано стихотворение. Линдеманн забыл вложить его в свою тетрадь, так и оставив в кармане комбинезона. — Вы обронили... — Она одарила заключенного вежливой улыбкой, но от Тилля не скрылся страх в ее глазах. На душе стало так тоскливо от того, что его всегда боялись многие люди, даже в те времена, когда он еще не был сыном криминального мира. Тилль протянул руку, которая чуть дрогнула, и взял листок, опуская взгляд на него. — Спасибо за помощь, я бы расстроился, если бы он потерялся. — Линдеманн сосредоточенно нахмурился, почесал подбородок, и все-таки решился попросить помощи еще раз, пока она не ушла. — Простите, у вас ручки не найдется? Или карандаша? — Одну минуту, в рюкзаке должна быть. — Пока незнакомка рылась в поисках ручки в бездонном, как казалось Тиллю, рюкзаке, он осторожно поглядывал на неё, чтобы она не решила, что он сексуальный маньяк. Она была привлекательна для Тилля, невысокая, хрупкая на вид, но что-то ему подсказывало, что она не такая, как кажется. Загорелая бархатная кожа, к которой ему захотелось прикоснуться, но Линдеманн помотал головой, отогнав совсем ненужные мысли. Благодаря ветру, которые раздували темно-шоколадные кучерявые волосы девушки, он смог разглядеть на ее шее татуировку в виде маленькой волны, и мужчине стало интересно узнать, какой смысл имеет эта совсем простенькая татуировка. Их взгляды пересеклись, и она, смутившись, посмотрела сквозь него, протягивая ручку. Тиллю внезапно захотелось кричать о том, что простым людям бояться его не нужно, о том, что он не хочет больше так жить, о том, чтобы эта девушка его не боялась и перестала смотреть с подозрением, но он подавил этот эмоциональный порыв, мягко улыбнулся и взял предмет в руку, растеряно ища место, куда можно положить лист для удобства. Скамья для этого очень подходила, и Тилль опустился на корточки, расположился и принялся записывать поток слов, погружаясь в атмосферу своего произведения. Девушка наблюдала за ним и испытывала непонятные чувства. Она впервые разговаривает с заключенным, не зная ни его истории, ни даже имени, это было пугающе, особенно ей стало страшно, когда она заметила в другом конце парка таких же, как и этот человек. Он был вежлив с ней, но вид... Тилль казался ей танком, и она уже представила, какая из него выходит хорошая машина смерти. Внезапно у нее появилось чувство жалости, когда мужчина чуть подвинул ногу, и из-под штанины был виден браслет, который контролирует заключенных за стенами тюрьмы. Тилль действительно ненавидел этот браслет, который мерзко мигает красным. Глядя на него, он ощущает себя цепным псом, несвободным, сломленным хозяевами свыше. Хозяева, надевшие этот предмет, контролируют заключенных с помощью специальной компьютерной программы, которая имеет функции отслеживания, а в случае нарушения каких-либо правил, браслет бьет нарушителя током. Девушке хоть и стало его жалко, но проникаться к нему, особенно зная то, что он преступник, ей совсем не хотелось, он сам выбрал свой путь, а помочь с ручкой — дело обыденное. Она присела на дальний конец скамьи, и смотрела, как заключенный старательно, прикусив губу, выводит буквы, скрючившись в неудобной позе. Тилль закончил стихотворение и поставил точку. Стих символизировал его решение покончить со страшной криминальной жизнью, ведь он все чаще задумывался о том, что ждет его дальше, и перед его глазами представали ужасные картинки, где он лежит мертвый с пулей во лбу, а вокруг темно-алая кровь, и в обмякшей руке пистолет... Тиллю становилось страшно от осознания того, что когда-нибудь он не выдержит всей мерзости, характерной для преступников, и покончит с собой. Он мечтал о другой жизни, спокойной и размеренной, он хотел исправиться, и с поставленной точкой в стихотворении, он решил для себя, что оно станет последним напоминанием о том, что он убийца. К своему решению Тилль шел очень долго. Свобода стала для него значить гораздо больше, чем шесть лет назад, когда он готов был убивать ради наживы, удовольствия, но сейчас все поменялось, и последней каплей стала эта незнакомая девушка, которая протянула руку помощи, переборов свой страх перед уголовником. Тилль собрал паззл воедино, глядя сначала на несущее глубокий смысл стихотворение, а затем на девушку, он решил, что все происходящее - знак свыше, и нужно брать себя в руки, работать над собой и быть сильным.