Любимец Смерти

      Азкабан, нижний уровень. 22 ноября 1992 года.       Высокий черноволосый парень уверенно шагал по узкому, плавно загибающемуся и уходящему всё глубже коридору. Вокруг него, в кромешной тьме, ни разу не потревоженной лучами солнца, проплывал кажущийся бесконечным ряд выгрызенных в камне уродливых, словно рваная рана, провалов. Большая часть заканчивалась растворяющимися в толще земли трещинами и расселинами, но некоторые, грубо расширенные человеческими руками, упирались в массивные, наглухо врезанные прямо в стену двери из почерневших от времени дубовых брёвен, ставших твёрже железа и камня их окружающего.       Каждый раз, как здесь оказывался очередной узник, в ряду появлялась новая дверь. Появлялась для того, чтобы больше никогда не открыться.       Время от времени охранники спускались сюда и сквозь небольшое окошко, обычно закрытое металлической заглушкой, забрасывали внутрь немного еды. И делали они это до тех пор, пока идущий наружу запах тлена не донесёт до них новость о ещё одной смерти, уже давно поселившейся в недрах тюрьмы, царствующей на костях тысяч грешников. И вот тогда, когда стоны затихали и смрад становился невыносим, под именем на двери появлялась выжженная волшебным огнём дата — последнее пристанище узника становилось его склепом.       Единственным, что радовало тех, кому выпал жребий заботиться о приговорённых умереть в темноте и безмолвии, было то, что им не приходилось спускаться туда слишком часто — всего раз в пару недель, только для того, чтобы закинуть в камеры немного еды. Но им никогда не приходилось поить заключённых, ведь ещё никто и никогда не умирал тут от жажды. Вода была везде: сочилась из кажущихся непроницаемыми стен; тяжёлыми, сытыми каплями падала с потолка, разбрасывая вокруг мелкую морось; мутными, грязными ручейками выбегала из-под дверей и из зевов тёмных провалов. Тут лишь она была тем, что по-настоящему жило и двигалось. Но даже она бежала вниз, во тьму и вечный холод коридора, до конца которого не спускался ещё никто.       Хотя никто, наверное, и не пытался. Здесь не было ни животных, ни птиц. Волшебные твари и духи бежали отсюда. И только люди в своей высокомерной глупости отринули тот голос, что нашёптывал им об опасности ещё с тех времён, когда они зябко жались к умирающему огню в жалкой попытке согреться. Эпохи назад лишь он мог помочь и предупредить, был способен своим неистовым криком заставить схватить камни и копья, чтобы найти ужас, прячущийся в темноте за их спинами.       Люди уже давно забыли об этом голосе, их жизнь была слишком сытой и лёгкой, слишком мирной. Но даже самые изнеженные и праздные, оказавшись тут, понимают — в этой тьме не прячутся ужасы. Здесь они рождаются.       Однако парень шёл легко и свободно, он был не просто гостем, ему не нужен был свет, чтобы осветить свой путь. Гарри Поттер по праву своему был частью этого места. А может быть и хозяином.       — Значит, вот оно как вышло.       Остановившись напротив одной из дверей, Гарри скользнул взглядом по выжженному на ней имени. За его спиной, вынырнув из мрака, выросла высокая тёмная фигура и, на мгновение замерев, с хрипом втянула в себя воздух, тут же возобновляя движение и исчезая за поворотом. Стоило ей исчезнуть, как доносящиеся из соседних камер крики и протяжный, глухой вой затихли, сменяясь отрывистыми рыданиями.       — Дилетанты.       Гарри проводил взглядом ещё одного дементора, скользнувшего мимо него в вырытые неведомо кем и когда катакомбы, а затем, распахнув перед собой невидимую дверь, шагнул внутрь камеры. Хотя назвать так низкий грот, будто вырубленный в скале одним единственным ударом гигантского топора, было сложно. Прямо у входа, лёжа на спине в мелкой луже вязкой от нечистот воды, распростёрлось тело женщины. Её рваный тюремный балахон насквозь промок и не скрывал ничего: ни высохших, как тростинки, рук и ног; ни впалого живота; ни выпирающих наружу рёбер.       Из-за долгого голодания она лишилась почти всех волос, и теперь остатки некогда пышной гривы нелепыми грязными клочьями облепляли её туго обтянутый кожей череп. Возле её руки на выступающем из воды плоском камне лежала отсыревшая, покрытая плесенью краюха хлеба и сморщенная, надкусанная со всех сторон луковица. Что-то внутри женщины, какие-то остатки древних, животных инстинктов толкали её вперёд, заставляли упорно цепляться за жизнь, несмотря на то, что разум женщины уже давно умер.       — Я надеялся, что не мне придётся провожать тебя на ту сторону, — Гарри повернул Беллатрикс к себе и заглянул в её белёсые, запавшие глаза, — но, видимо, такова плата за мои действия.       Не сомневаясь больше ни секунды, Гарри отстранился и, выпрямившись, замер. Его глаза, будто бы нехотя, потонули в темноте, вытягивая всё окружающее тепло. По гроту поползли клочья густого тумана, поверхность воды подёрнулась тонкой коркой льда, а никогда не затихающая капель, отражающаяся от стен звонким эхо, впервые смолкла. Рассеянная в воздухе влага осела кругом колючим инеем.       Закончилось всё так же быстро, как началось. Туман исчез, ледяная стужа стала обычным холодом. Не вернулась только капель — в камере впервые воцарилась полная тишина.       — Том Реддл, — задумчивым взглядом скользнув по пустому, мёртвому лицу Беллатрикс, Гарри отступил на пару шагов, — любопытно.       Камера опустела. Снаружи на двери появилась высеченная уверенными, чёткими движениями надпись:

22 ноября 1992 Во тьме твоей души Открыт мне был ответ, Удел врагов моих он предрешил В том крае, где померк навеки свет.

      Хогвартс, Большой зал. 23 ноября 1992 года.       — Можно мне его погладить?       — Нет.       — Но профессор! Я впервые вижу идиота вблизи!       — Вы не будете гладить министра, Поттер.       Спокойный, отстранённый даже голос профессора зельеварения резко контрастировал с нездоровым оживлением, захватившим большой зал после прихода Фаджа в сопровождении целой делегации журналистов. Он пропарывал это мутное варево из невнятных выкриков, шёпота, скрипа перьев и шипения магниевых вспышек с пренебрежительной лёгкостью, словно острый нож гнилую мешковину. Голос Гарри, впрочем, был слышен ничуть не хуже.       — Ты, кажется, не совсем понимаешь тяжести своего положения, мальчик, — а это уже министр. Невысокий, странно одетый человек всё ещё сохранял достоинство. Как любой матёрый политик он умел держать лицо, произносить слова убедительно и с расстановкой, не срываясь на крик при каждой провокации противника, искусно избегать неудобных, скользких тем, но в данной ситуации все его умения работали вхолостую. Сегодняшний его собеседник не пытался хитростью вытянуть из него какой-либо информации, он не интриговал, не искал выгоды, он просто постоянно, безостановочно сыпал оскорблениями. Откровенно глумился, не размениваясь на мелочи вроде приличий и уважения к старшим.       — Скажите, профессор, а чем их кормят? Я бы хотел покормить его с рук.       — Чтобы кормить с рук министра, вы слишком бедны.       Стащив с головы котелок, Фадж промокнул платком обильно потеющую лысину. Будь люди на это способны, он бы уже начал выделять гнев порами кожи.       — Не заставляйте меня применять силу!       — А вы можете? — впервые с начала разговора Гарри удостоил министра ответом. Осмотрев стоящих за спиной Фаджа авроров, он хищно осклабился, доблестные служители правопорядка — один тощий и прыщавый, только недавно распрощавшийся с прекрасной порой пубертата, а другой низенький, чем-то неуловимо напоминающий ужасно грустную собаку — синхронно вздрогнули, до глубины души поражённые тем, насколько человеколюбивой была эта улыбка. Правда, скорее, в гастрономическом смысле. По всей видимости произведённый эффект показался Поттеру недостаточным, поэтому он осклабился ещё шире. — Или, возможно, эти господа за вашей спиной представляют некую угрозу?       — Это — тренированные авроры! А вы — всего лишь обычный второкурсник!       — То есть, — промурлыкал Гарри, — чтобы арестовывать второкурсника вам нужны специально тренированные маги?       — Вы обвиняетесь в нападении на учеников! — прокричал один из репортёров, яростно размахивая рукой с зажатым в ней ярко-розовым пером и едва не подпрыгивая на месте от возбуждения. — Как вы прокомментируете данную ситуацию?       — Я невиновен, — со страдальческим выражением на лице протянул Гарри, — даже министр говорит, что я обычный второкурсник, мне не по силам совершить такое.       — Похоже на манипуляцию.       — Неужели? Тогда почему наш мудрый вождь пришёл сюда сам, в сопровождении лишь двух авроров, явно не слишком часто держащих в руках палочку? Им милее перья, — Гарри указал взглядом на перепачканные чернилами пальцы своих будущих конвоиров, — власть не верит, что я виновен, они просто хотят замять скандал и сделать меня козлом отпущения! Это произвол!       — Вы навоображали себе невесть чего, — продолжая промокать насквозь сырым платочком лоснящуюся лысину, Фадж заискивающе улыбнулся журналистам, — уверяю вас, это просто рутинная процедура, мистер Поттер, не более того. Вас допросят для уточнения некоторых деталей и препроводят обратно в школу.       — Ох, — Гарри крепко задумался, нарочито медленным движением взлохматив себе волосы, а затем ослепительно улыбнулся, резко хватая министра за руку и принимаясь с остервенением её трясти, — в таком случае, я с радостью вверяю себя правосудию!       — Ч-что?       К тому, что мальчишка двенадцати лет, пусть и необычайно крупный для своего возраста, окажется настолько сильным, Фадж готов не был. Пытаясь выдрать ладонь из жёсткого, как стальные тиски захвата школьника, он несколько раз безуспешно дёрнулся, но Поттер этого даже не заметил, продолжая сжимать руку мужчины мёртвой хваткой. Противостояние продлилось недолго. Со всех сторон защёлкали объективы, и министр, подчиняясь привычке, давно уже ставшей рефлексом, нацепил на лицо отработанную годами практики улыбку, похлопывая свободной рукой парня по плечу.       — Я верю вам, министр Фадж, справедливость восторжествует!       — Безусловно, — в руке мужчины что-то громко хрустнуло. На мгновение болезненно скривившись, он немного развернулся и, приблизившись к Гарри вплотную, положил руку на его плечо, позволяя журналистам взять особенно эффектный кадр, — я лично прослежу за ходом этого дела, ведь сохранение закона и порядка — моя обязанность!       Камеры защёлкали с удвоенной силой, от частоты вспышек начало рябить в глазах, а алчные, заискивающие улыбки журналистов вызывали тошноту. Стряхнув со лба упавшую прядь волос, непривычно чистую и пахнущую чем-то сладковатым, Снейп скрипнул зубами, вспоминая, как ему вновь пришлось искать в переплетении коммуникаций хитро врезанную ёмкость, постоянно выпускающую шампунь в идущую к его душевой трубу, после чего, проводив взглядом удаляющегося из зала в сопровождении министра Поттера, тоскливо посмотрел на пустующее место директора. Старик отправился по делам как никогда не вовремя. Оставшиеся за столом профессора, коллективным решением избравшие его на роль парламентёра, неодобрительно шушукались, вытягивали шеи и, в те редкие моменты, когда совесть всё-таки давала о себе знать, даже порывались встать и сделать что-то полезное, но такие помутнения быстро проходили. Наконец, когда процессия, возглавляемая чинно вышагивающим министром и держащимся сразу за его спиной Поттером, на чьём фоне семенящие по бокам от него авроры казались парой субтильных подростков, жирным червём доползла до выхода, Макгонагалл таки выбралась из-за стола и, чопорно поджимая губы, приблизилась к Снейпу.       — Альбус будет недоволен.       — Неужели.       Развернувшись на каблуках, Снейп облегчённо вздохнул и закрыл глаза. Как только толпа назойливо галдящих, словно стая индюков, писак, пропала из виду, ему сразу стало легче.       — Они забрали Гарри, Северус!       — И слава Мерлину, — быстрым шагом направляясь обратно к преподавательскому столу, зельевар скосил глаза на семенящую подле него Макгонагалл и криво ухмыльнулся, — у меня будет хоть пара спокойных дней.       — Право, Северус, ты как-то слишком спокоен, — произнёс коротышка-профессор, беспокойно ёрзая на высоком стуле, — он ведь всё-таки ваш ученик.       — Будь это любой другой студент, я бы с вами согласился, Филиус. Но речь идёт о Поттере, и вы не хуже меня знаете, насколько он хитёр и живуч. Я даже готов побиться об заклад, что как минимум половина этих бездарей с перьями тут оказались по его наущению, — с отвращением посмотрев на свой обычный завтрак — жидкую овсянку на воде, по цвету и консистенции больше всего напоминающую хорошенько разваренную газету, он отодвинул её в сторону и, ястребиным взглядом найдя на столе невесть как оказавшийся среди тостов и омлетов стейк, отлевитировал его к себе. — К тому же он и ваш ученик тоже, возможно, выступи мы все вместе против его задержания, результат был бы иным.       — Сегодня вы не только необычайно спокойны, но ещё и удивительно словоохотливы, — Флитвик перестал ёрзать и, иронично приподняв брови, смотрел на терзающего ломоть говядины коллегу, — да и выглядеть вы стали значительно лучше. Что бы вы ни думали о мальчике, но он крайне благотворно на вас влияет.       — В данный момент благотворно на меня влияет его отсутствие, — плотоядно усмехнувшись, Снейп закинул в рот истекающий соком розоватый кусок мяса, — итак, господа, как вы собираетесь приводить учеников в располагающее к учёбе состояние?       Окинув взглядом волнующийся, как штормовое море, Большой зал, выбрасывающий на поверхность буквально пенящееся и рассеивающееся по воздуху крошечными пузырьками волнение, Макгонагалл устало вздохнула и, вернувшись на своё место, преобразовала сахарницу в изящный хрустальный бокал. Оценив её реакцию, Снейп удовлетворённо сощурился. После того, как Поттер покинул школу не на жалких пару дней, как обычно, а на неопределённый срок, ничто не могло испортить его настроение. Даже необходимость провести несколько часов в обществе абсолютно бестолковых студентов.       — Внимание, ученики! — провозгласила женщина, постукивая чайной ложечкой по краю бокала. — Внимание! — повторила она ещё раз, несколько громче, впрочем, эффекта это не возымело. — Студенты! — наконец проорала она, остервенело долбя ложкой по бокалу, за что и была вознаграждена всеобщим вниманием. — Кхм… Итак, я хотела бы сделать объявление. В связи с незначительной корректировкой учебных планов в ближайшие пару дней будет произведена небольшая внеочередная аттестация, — ученики в едином порыве испустили горестный вздох, — поэтому рекомендую вам сегодня потратить время с пользой и повторить уже пройденный материал. На этом всё, приступайте к еде.       — Ловко.       — У меня есть достаточно опыта в таких вещах, — Макгонагалл преобразовала бокал обратно и поправила шляпу, — к слову, надеюсь, вы найдёте подходящие темы для контрольных работ.       — Даже не сомневайтесь, Минерва.       Посмотрев на учеников, Снейп улыбнулся. По всей видимости, именно в этот момент, разумеется, по чистой случайности, все те счастливчики, кого он щедро одарил заботой и любовью через эту чудесную ухмылку, вздрогнули, в кои-то веки вспомнив о своих собственных проблемах. И, пожалуй, сейчас у них действительно были для этого причины, очень уже мечтательное выражение застыло на его лице.       А у выхода, отстав от остальной толпы, раздражённо промокала салфеткой появившееся на пиджаке влажное пятно женщина с очень светлыми, вьющимися волосами в чёрных, инкрустированных мелкими камнями очках. ***       — Послушайте, леди, я прекрасно понимаю, вы вся такая важная, торопитесь по своим делам… — плотно сбитый, багровый, как спелый томат, мужчина в короткой коричневой мантии, чёрных матерчатых штанах, разношенных, скрипящих на каждом шагу сапогах и засаленной охотничьей шляпе с пером непрерывно брюзжал с того самого момента, как Лили с Сириусом ступили в следственный изолятор. Не то чтобы он был раздражён или зол. Нет. Это было его обычное состояние. — Но у меня есть приказ начальства не пускать к задержанному никаких посетителей. Так что до особого распоряжения никуда вы не попадёте.       — Я его мать! — перепалка продолжалась уже довольно долго, разумные аргументы у обеих сторон уже кончились, а нервы Лили, и без того натянутые до предела, начали постепенно сдавать.       — А я его охранник и у меня есть приказ — никого к нему не пускать. А теперь освободите помещение, м?       — Ещё чего! — Лили фыркнула и мотнула головой так, что её огненно-рыжие локоны разметались по плечам тяжёлой волной. — Вызывайте ваше начальство, я отсюда просто так не уйду.       — Как и я, — протянул Сириус, ненавязчиво поигрывая палочкой.       — Этого не потребуется, — властный голос вошедшего в комнату человека заставил охранника вытянутся в струнку и нацепить на лицо придурковато-настороженное выражение. Что там говорить, даже Блэка немного проняло, до такой степени, что он убрал палочку обратно в кобуру, принимая более официальный вид. — Отставить, Бойл.       — Рад тебя видеть, Фрэнк, — широко улыбаясь, Сириус шагнул вперёд, протягивая руку старому другу, но затем, удивлённо моргнув, остановился. — Добрый день, Альбус. Вслед за главой аврората в комнату шагнул директор, как всегда спокойный, собранный, но в тоже время странным, парадоксальным даже образом расслабленный.       — Сириус, Лили, — старик мягко улыбнулся своим ученикам, после чего перевёл искрящийся взгляд на охранника, — Генри.       — День добрый, мистер Дамблдор.       — Возможно теперь, учитывая присутствие вашего начальства, — директор кивком указал на стоящего подле него Фрэнка, — нам будет позволено повидаться с Гарри.       — Никак нет! — отрапортовал Бойл, а затем, покосившись на выразительно цыкающего зубом начальника аврората, потеребил внезапно ставший излишне тесным воротник. — То есть только с письменным разрешением и приказом.       Закатив глаза, Фрэнк подошёл к небольшому, заваленному папками столу и, отыскав условно чистый лист пергамента, принялся заполнять его ровными строчками текста. Сириус, подойдя к нему, хмыкнул, увидев на руке друга дорогие, явно новые швейцарские часы и бегающую по бумаге золотую перьевую ручку.       — Так кто конкретно дал вам такой приказ, Бойл? — спросил Фрэнк, не переставая писать.       — Заместитель министра, — охотно ответил охранник, утирая текущий ручейками по лбу пот, — да вы не переживайте, всё с пареньком нормально, я там стажёра оставил.       — Хорошо, если так, — Сириус проследил взглядом за тем, как подписанный и свёрнутый в трубочку пергамент перекочёвывает в руки охранника, тут же жадно в него вцепившегося, после чего, не ожидая разрешения, подхватил Лили под локоть, устремляясь по давно знакомым ему коридорам, — потому что в противном случае я не постесняюсь устроить вам весёлую жизнь. Извини уж, Фрэнк.       — Всё в порядке.       Место временного задержания, как и любое сооружение, построенное руками магов, отличалось несуразными размерами, запутанной планировкой, воплощающей в камне кошмарный сон нетрезвого шизофреника, с множеством глухих тупиков, пустых комнат, выходящих в какие-то колодцы окон и извилистых, как жизненный путь жулика из Лютного, коридоров. Человек посторонний, не знающий каждый проход и поворот, безнадёжно бы здесь потерялся, хотя, возможно, в этом и была своя изощрённая логика. Сириус, впрочем, чужим здесь не был.       — Вы ведь его посадили в камеру под кабинетом начальника?       — Так точно, — с трудом поспевая за широко шагающим Блэком, Бойл смахнул со лба влагу и вытер ладонь о грудь, — апартаменты повышенной комфортности, так сказать. Не каждый день мы таких гостей принимаем.       — Какая трогательная забота, — процедила Лили, сверля взглядом старательно не замечающего её охранника.       — Да… В общем это, я всё равно должен начальника известить, да и ключ у него, так что может не будем бежать?       — Бежать? — Дамблдор, шедший в хвосте процессии лёгким, почти неслышным шагом, удивлённо покачал головой. — Ты совсем не следишь за собой, Генри, мальчик мой.       Обернувшийся к полуторавековому старцу охранник поперхнулся и, проглотив возражения, устремился вслед за Сириусом, на лицах остальных возникли кривые, ехидные ухмылки. Остаток пути прошёл в молчании, только Бойл пыхтел и громко топал, обильно орошая пол каплями пота. Подойдя к небольшой, но даже на вид неимоверно крепкой двери, Сириус прислушался к доносящемуся с другой стороны звону и, хмыкнув, несколько раз грохнул кулаком по закрывающей крохотное окошко ставне.       — Что такое?! — раздражённо воскликнул кто-то с сильным акцентом, присущим выходцам с окраин Лондона. Звон прекратился, скрипнул отодвигаемый стул и раздался сердитый топот, а в следующее мгновение окошко распахнулось, являя взгляду лицо начальника тюрьмы во всей красе. — Блэк? Какого дьявола тебе здесь надо? Тебя же выгнали!       Облик мужчины абсолютно не соответствовал его голосу. Фантазия с лёгкостью рисовала образ жилистого, уставшего мужчины с крупными, будто бы рублеными чертами лица, но взгляду предстал пухлый, холёный господин, капризно взирающий на пришедших.       — Вылезай из своего курятника, Алфи, и веди меня к крестнику, — отчеканил Сириус, опять начиная крутить в руках палочку.       — Вали отсюда, — пробурчал начальник, скрываясь из виду за вновь закрывшейся ставней, — ты здесь теперь никто.       — Мне нужно повторить его приказ, мистер Мур?       Сперва за дверью воцарилась тишина, а затем, спустя всего пару секунд, защёлкали многочисленные замки, засовы и цепочки, позволяя дверце открыться. В дверном проёме, под аккомпанемент давно не видевших смазки петель и тихого побулькивания закипающего чайника, появился невысокий человечек. Вытянувшись, как на плацу, он щёлкнул каблуками так, что два его подбородка колыхнулись, и замер, однако взгляд его беспокойно метался, перемещаясь с одного посетителя на другого.       — Прошу прощения, мистер Лонгботтом, я не сразу вас заметил.       — Очевидно, — холодно произнёс Фрэнк, оттесняя подчинённого в сторону и снимая с крючка массивный ключ, — кстати говоря, о том, что вы не потрудились проверить меня на оборотное, мы поговорим позже.       — Е-есть, — промямлил Алфи Мур, мысленно распрощавшись с тёплым местечком и министерской пенсией.       — Где камера мы знаем, можете нас не провожать.       Процессия молча развернулась и, следуя за уверенно показывающим путь Сириусом, устремилась к ближайшей лестнице. Начальник тюрьмы, простояв несколько секунд, что-то неразборчиво буркнул и, неплотно затворив дверь, поспешил вслед за ними, прижимая руки к груди и торопливо семеня ногами. Камера, в которую поселили Гарри, традиционно использовалась для содержания под арестом крупных чиновников, золотых детишек, одиозных журналистов и вообще всех, кого формально пора бы уже посадить, но чисто практически велено не трогать. Путь к ней от административных помещений по меркам этого места был незамысловат и лёгок: нужно было всего лишь пройти семь развилок, три лестницы и двенадцать не слишком чистых хозяйственных комнат, так что дорога занимала какую-то четверть часа, заканчиваясь в скучном, чисто прибранном тупичке с парой больших окон, занавешенных побитыми молью портьерами. Однако сегодня посетителей в конце маршрута ждал сюрприз.       — А где стажёр?       Вопрос Бойла пришёлся как нельзя кстати. Вкупе с покрытой инеем дверью камеры и тянущим, сосущим чувством утраты, разрастающимся где-то глубоко внутри, поглощающим радость и счастье, он произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Сорвавшись с места, Сириус подскочил к двери и, вцепившись в висящий на ней амбарный замок, с глухим, отчаянным рыком раз за разом безуспешно пытался протиснуть ключ в обледеневшую скважину, тем временем Лили, буквально на глазах побледнев до синевы, опёрлась рукой о стену. Фрэнк, шумно выдохнув, достал из кобуры палочку и сотворил патронуса — сияющий белым светом бизон, еле помещающийся в коридор, подплыл ко входу в камеру, будто стараясь оттеснить от неё Блэка своей гигантской лохматой головой.       — Нас распнут… Распнут… — словно в горячечном бреду шептал посеревшими губами мистер Мур, пока его подчинённый, схватившись за сердце и обливаясь крупными каплями холодного пота, молча глотал ртом воздух. — Мерлин, откуда тут взялись дементоры?       — Расступитесь, — голос директора, глубокий и спокойный, как полноводная река, затопил коридор, расшвыривая в стороны паникующих людей.       Дождавшись, когда Сириус, успокоив дыхание, оторвал руку от замка и отошёл в сторону на пару футов, Дамблдор направил палочку на дверь, испаряя весь намёрзший лёд одним движением. Блэк уже было вновь дёрнулся к двери, но тут произошло нечто неожиданное.       Сквозь тонкую щель между камнем и нижним брусом двери протиснулась серо-синяя, покрытая отвратительными влажными струпьями ладонь. Поначалу она была плоской, как лист бумаги, но почти сразу же раздулась, возвращая себе прежний объём. Таким же образом следом за ней появилось предплечье, плечо и, наконец, протяжно стенающая голова. В тени капюшона не было видно ничего, лишь похожий на воронку, непрестанно шамкающий беззубый рот.       При виде дементора все присутствующие быстро отпрянули в стороны, но существу, похоже, не было до них никакого дела, оно, царапая ногтями камень и отчаянно завывая, пыталось как можно скорее выбраться из камеры. Прошло всего несколько секунд, а оно уже выбралось по пояс, вытянуло наружу бёдра, освободило колени. Бизон-хранитель Фрэнка грозно храпел, стучал копытом по полу и наклонял огромную лобастую голову, угрожающе наскакивая на тварь, но всё никак не решаясь поднять её на рога. А затем, когда дементор, в конце концов, выбрался на свободу, случилось кое-что, возведшее абсурдность ситуации в степень.       Из камеры, разломав укреплённую ставню и с мясом выворотив крошечную решётку на смотровом окошке, высунулась удивительно знакомая, мускулистая рука и, стукнув дементора кулаком по голове, затянула его обратно. Пока все, кроме усмехающегося в бороду Дамблдора, безуспешно пытались осознать увиденное и прийти в себя, рука показалась снова, на этот раз вышвыривая дементора наружу. Крайне униженного, лишённого балахона и гордости дементора.       — Открывай камеру, Сириус, — произнёс Дамблдор, проследив взглядом за понуро утопавшим прочь созданием. В глазах старца плясали лукавые чёртики.       — Ага, да, — ошалело ответил Блэк. Попасть в замочную скважину он смог только с третьего раза, но, возможно, ему не следовало так торопиться, ведь открывшееся их глазам зрелище было слишком фантасмагорично, чтобы быть правдой.       Посреди комнаты, разделённые искусно вырезанным из единого куска дерева и отполированным до зеркального блеска столом, на роскошных, обтянутых красным бархатом креслах, теперь, впрочем, едва видимых из-за толстого слоя инея, сидели Гарри и второй дементор. Причём, если парень был расслаблен и явно уверен в себе, то магическое существо напротив вело себя беспокойно, суетливо перебирая зажатые в руках карты. Сам Гарри был обряжен в красную аврорскую мантию, а на его плечах колыхался в потоках несуществующего ветра плащ первого дементора. В дальнем углу, свернувшись калачиком на полу, навзрыд плакал раздетый до трусов стажёр, а его патронус — крошечный капуцин — сидел рядышком, похлопывая хозяина по плечу и укоризненно посматривая на шлёпающих картами игроков, во взгляде его больших глаз явно читался укор.       — Гарри?..       — Шшш! — парень приложил палец к губам и взглядом указал на разглядывающего карты дементора. Некоторое время существо думало, беря то одну, то другую карту длинными, костлявыми пальцами и протяжно, с хрипом, вздыхало, а затем, на что-то всё-таки решившись, сняло с верха лежащей на столе колоды ещё одну карту и, вглядевшись в открывшуюся картинку, драматично завыло, горестно потрясая воздетыми в воздух руками. Гарри же вскочил с места, ткнул в своего противника пальцем и, сияя, как начищенный пятак, рявкнул: — Ха! Гляди, у меня мусор один!       Гарри швырнул свои карты на стол, заставив дементора заголосить пуще прежнего — на руках у Поттера не оказалось ничего больше четвёрки.       — Всё, давай сюда.       Проныв что-то ужасно жалобное, существо тоскливо вздохнуло и, посмотрев на дверь, скинуло свой плащ на пол. Увидев проплывающее мимо него одутловатое, склизкое даже на вид тело, начальник тюрьмы позеленел и, прикрыв руками рот, отшатнулся. А уж увидев как Гарри, подобрав чёрную, непрестанно струящуюся в воздухе хламиду, спокойно стряхнул на землю подозрительного вида комья и, пару раз пройдясь по ней очищающими заклинаниями, повязал себе на шею на манер шарфа, и вовсе отбежал к стене, сходу опорожняя желудок в горшок с фикусом.       — Гарри, ты не мог бы вернуть одежду несчастному мистеру Тейлору? — с искренней заботой и жалостью посмотрев на продолжающего заливать слезами пол словно Ниагарский водопад стажёра, Дамблдор покачал головой. — Похоже, он очень огорчён её потерей.       — Я честно её выиграл и теперь она моя, — подойдя к маленькому зарешёченному окошку, Гарри завернулся в слегка пованивающую дохлятиной мантию дементора и теперь с видом драматического героя созерцал раскинувшуюся снаружи величественную панораму — кирпичную стену, мусорные баки и кусочек серого неба, — сегодня удача благоволила мне.       Достаточно оправившись, Лили подошла к сыну и, развернув к себе лицом, обняла, гладя по голове и неровно вздыхая, мужчины при этом резко потеряли интерес к происходящему и с независимым видом отвернулись. Лишь мистер Мур, согнувшись в три погибели, сосредоточенно изучал свой внутренний мир.       — Я очень за тебя волновалась, ты в порядке? — женщина отодвинулась и, не выпуская Гарри из рук, через силу улыбнулась. — Хотя, наверное, тебе ничего не грозило.       — Ага, — бережно отодвинув мать в сторону и подойдя к начальнику тюрьмы, парень подал ему стоящий неподалёку графинчик воды.       — Ч-что? — придушенно булькнул мистер Мур, с испугом глядя на мрачного, как разворачивающиеся перед ним перспективы, Сириуса. — Всё обошлось?       — Безусловно, если говорить на вашем языке, то у меня очень серьёзная крыша. Крайне авторитетная. Да вы пейте, пейте.       — Спасибо.       Начальник тюрьмы сейчас был слаб и немощен, как нелепо ковыляющий в ночи на своих коротких ножках котёнок, его нервная система и так была расшатана годами тяжелейшей канцелярской работы, а здоровье подорвано постоянным сидением в мягком, комфортабельном кресле. Удар судьбы в виде дементоров, неведомым образом пробравшихся в камеру важного гостя, его подкосил, но неожиданно подоспевшая помощь позволила мужчине отважно держаться, хотя мысли его и дрейфовали в сторону припрятанной в кабинете бутылки огневиски. Впрочем, как оказалось, у помощника были другие намерения: подхватив заблудившегося котёнка на руки, он хмыкнул и, прицелившись, весело пнул его в так кстати оказавшуюся поблизости камнедробилку.       — Кстати, я вас засужу, меня тут убить пытались.       Поперхнувшийся водой мистер Мур схватился за сердце.       — Ты не можешь! — наконец нашёлся он, тыкая в Гарри пальцем. — Ты — несовершеннолетний.       — Мы вас засудим, — мрачно обронил Сириус, недобро ухмыляясь. Лили кивнула.       С паникой во взгляде посмотрев сперва на Дамблдора, а затем на Фрэнка и, не найдя там ни сострадания, ни даже малейшего интереса, Алфи завыл не хуже дементора и выскочил из комнаты, как ошпаренный. Гарри, стянув-таки с себя мантию стажёра, поднял того с пола и, быстро завернув в алую ткань, словно в тогу, толкнул в объятья Генри, тут же подхватившего подчинённого и ретировавшегося вслед за начальством.       — Рискну предположить, что это представление было разыграно не просто так, — Дамблдор подошёл к столику и, просушив одно из кресел, удобно в нём умостился, с интересом разглядывая присутствующих, — с вашего позволения я сяду.       — Конечно. На оба вопроса. И мне очень нужен камин, вот тут, — Гарри указал на стену, а когда директор, весело сверкнув глазами, сотворил требуемый предмет интерьера прямо из воздуха, опёрся на каминную полку и важно прокашлялся, — я собрал вас всех здесь, чтобы сообщить нечто очень важное… Убийца среди нас, в этой самой комнате.       Услышав знакомые нотки в голосе сына, Лили вздохнула и синхронно с Сириусом закатила глаза, а Фрэнк, непонимающе посмотрев на усмехающегося Дамблдора, прищурился и перевёл взгляд на Поттера.       — Что-то я не понимаю…       Закончить мысль начальник аврората не успел, воздух в помещении всколыхнулся и пришёл в движение, на шершавом полу появилась пара сочащихся резко пахнущим, голубоватым дымком росчерков, а Гарри внезапно вновь оказался у окна, аккуратно сжимая что-то в кулаке. Развернувшись к посетителям, он разжал ладонь и продемонстрировал всем присутствующим маленького медного жучка, тут же попытавшегося взлететь, но аккуратно схваченного и усаженного на место. Легонько прижав насекомое к ладони кончиком пальца, он пояснил:       — Я вас обдурил, тут все, кроме директора — убийцы, даже мисс Скитер, — Гарри погладил жучка по спинке, — правда, Рита? Те два бедолаги не вынесли позора, твоя статья убила их не хуже авады.       — Так, погоди-ка, — подойдя к крестнику, Сириус наклонил голову и задумчиво потёр подбородок, — да не может быть, чтобы в жука. Это же редкость безумная!       — Зато понятно, как она все эти «жареные» сенсации добывает, — Лили, в отличие от Блэка, наклоняться было не нужно, сын уже давно её перерос.       Раз за разом с тихим, едва слышным жужжанием, жук поднимался с руки Поттера, но, не успевая пролететь и пары дюймов, оказывался пойман и водружён на место. Фрэнк, тоже присоединившись к изучению насекомого, неопределённо взмахнул рукой.       — Ладно, даже если допустить, что это мисс Скитер… Как ты выяснил, что это она?       — О, помимо того, что эта леди смердит? Я внимательно читал все её статьи, она знает то, о чём я говорил только Гермионе, и при каждом из этих разговоров звенел этот жучок, — в очередной раз приземлив журналистку, Гарри устало вздохнул, — Рита, прекрати, пожалуйста, или в следующий раз я приземлю тебя плевком.       — Гарри, это некультурно, — дежурным тоном, без огонька, одёрнула сына Лили.       — Мне жаль, но правилами приличия сегодня придётся пожертвовать в первую очередь.       — Ужасная неприятность.       Насекомое, сложив крылышки, покорно замерло, настороженно поводя крошечными усиками.       — Мисс Скитер, будьте добры, превратитесь в человека, — Сириус ухмылялся, как капер, заприметивший беззащитный испанский корабль, — говорить в таком виде… Непросто.       Просьбе такого видного, галантного мужчины Рита противиться не смогла. Решительно всё в его облике, начиная с богато украшенного шрамами лица, щерящегося в похожей на звериный оскал улыбке, и заканчивая тускло светящимся на кончике палочки шариком проклятья, готовым сорваться в стремительный полёт, удивительным образом помогли ей принять верное решение. Хотя, возможно, наибольшую роль сыграла его репутация абсолютно бескомпромиссного, фанатичного до безумия мракоборца — тяжкое наследие Аластора Грюма. И то, что со службы его выгнали, ситуацию только усугубляло.       В последний раз шевельнув усиками, Рита вспорхнула на кресло, к которому её предусмотрительно поднёс Поттер и, оглядев присутствующих, перекинулась, обращаясь в женщину средних лет, облачённую в ярко-розовый, с огромным количеством рюшек наряд, призванный скрыть в широких, расширяющихся книзу рукавах большие, мужские руки. Жёлтые, уложенные в сложную причёску волосы, были залиты лаком до такой степени, что даже вздумай мисс Скитер протаранить головой стену — отделалась бы лёгкой встряской. Хотя, быть может, это имело некий смысл: уж очень много людей жаждали проломить этой милой леди череп.       — Это вопиющее нарушение закона! — сходу протараторила журналистка. — Общественность узнает о вашем самоуправстве!       — Что вы, Рита, — с диким скрежетом отодрав привинченную к полу койку и подтащив её к центру комнаты, Гарри плюхнулся на неё, садясь в позу лотоса, — мы здесь не для того, чтобы причинить вам вред, напротив, эта встреча должна принести нам всем пользу.       — Неужели.       — О да. Ведь мы все собрались, чтобы рассказать вам одну историю. Очень, очень грязную историю, — Гарри протянул руку Фрэнку и тот, после секундного колебания, вложил в неё небольшой флакончик, — мистер Лонгботтом опросит меня по всем правилам, как представитель властей, а затем вы зададите мне вот эти вопросы.       — Никогда не слышала об этом человеке, — быстро пробежавшись глазами по написанному на листке пергамента списку, Рита с сомнением прищурилась, — он чем-то интересен?       — Вы даже не представляете насколько.       — В таком случае, я вся внимание, — деловито порывшись в сумочке, журналистка вынула из неё длинный свиток пергамента и ядовито зелёное перо, тут же зависшее в воздухе над столиком, — но даже не надейтесь на то, что я не докопаюсь до сути того, что здесь происходит.       — Всё просто, — мило, как-то по-детски зажмурившись, Гарри улыбнулся, — мы будем бить врага его же оружием. Именно поэтому вы здесь, ведь пропаганда — это ваш конёк, Рита.       — Льстец.       — Какой есть, — Гарри ухмыльнулся и одним глотком влил в себя всё зелье прежде, чем опомнившийся Фрэнк рявкнул о максимальной дозировке и выхватил у него из рук уже пустой флакон, — спрашивайте только необходимое, у нас есть не больше сорока минут.       Чем дольше парень говорил, тем более размеренным и спокойным становился его голос, глаза его остекленели, а взгляд, не замечая крепких тюремных стен, упёрся в невообразимо далёкую точку. Зелье правды ненадолго взяло верх.       — Это вообще нормально? — возмущённо спросил Фрэнк, обводя широким жестом комнату, будто бы напоминая остальным о плачущем стажёре, дементорах, только что вылаканной дозе зелья, которой хватило бы на полсотни взрослых мужчин и прочих незначительных деталях, вроде развороченной двенадцатилеткой стальной решётки.       — Наверное… — неуверенно ответила ему Лили.       — Да, — в унисон ответил её сын.       — Что ж, ладно, — мужчина одёрнул жилет и, убрав флакон в карман, прокашлялся, — об этом мы поговорим позже.       — Нет.       — Это был не вопрос, — отчеканил Фрэнк, не обращая внимания на реплику Гарри, — теперь начнём. Ваше имя Гарри Джеймс Поттер?       — Да.       — Вы родились тридцать первого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года?       — Да.       Фрэнк уже очень давно не вёл допросов, для этого в аврорате были специальные люди, знающие своё дело досконально и способные задавать правильные вопросы. При должном умении даже святого можно было сделать виновным, а негодяя отпустить на свободу. Сегодня, однако, в подобном мастерстве не было нужды. Но не потому, что в деле этом всё было просто и понятно, нет. А потому, что самая нашумевшая история последних лет никого не интересовала. Ведь Гарри пел о таких вещах, которые не давали многим покоя уже долгие годы.       ***       -…и именно поэтому клей не прилипает к тюбику изнутри, — поучительным тоном закончил Гарри свою пространную речь.       Не переставая смотреть на облака, Гермиона рассеянно почесала босую грязную пятку.       — Здорово, — расслабленно ответила она. Тёплый ветерок, нежный шелест травы, щекочущие ноздри запахи лета и далёкое блеяние овец, подгоняемых неутомимо мечущейся, как челнок в прядильном станке, овчаркой, не способствовали серьёзному настрою, — но я вообще-то не это имела в виду, когда спрашивала, о чём ты думал, выводя министра из себя.       — Но ведь именно об этом я и думал.       Поёрзав, Гарри окинул взглядом пасторальный пейзаж, убегающий к горизонту крутыми холмами, вдалеке вырывающимися к небу лысыми скалистыми вершинами, а иногда растекающимися зелёными, покрытыми травой кляксами. В стороне, далеко внизу, в берег острыми клыками бухт вгрызался океан, тысячелетиями дробящий и проглатывающий многотонные обломки скал, клочья земли и небогатую растительность.       — Хотя если говорить серьёзно, то нужно было, чтобы меня забрали, а я не был уверен, что он пришёл именно за этим. Было похоже, что Фадж просто хотел покрасоваться для прессы, показать свою проницательность и великодушие.       — А мы тут волновались, — девочка с сомнением посмотрела на жующего травинку друга и, тоже сорвав одну, попробовала её на зуб, щурясь и морща носик, — даже Дафна, хотя она не сознаётся.       — Ну и зря.       Ребята вновь замолчали. Подошедшая к ним овца, не переставая монотонно чавкать жвачкой, вперилась в макушку Гарри взглядом почти столь же бессмысленным, как работа министерского клерка, после чего попыталась узнать какова на вкус шевелюра парня и, когда тот лениво отмахнулся, истошно заорала, вприпрыжку уносясь прочь. Несколько секунд Поттер смотрел ей вслед, а затем внезапно звонко рассмеялся.       — Чем тупее животное, тем дольше до него доходит, кто я такой, — пояснил он, видя, что Гермиона не поняла, в чём дело, — а до людей не доходит вовсе. Забавно, правда?       — Да как-то не очень…       — Знаешь, мне пришлось переводить Беллатрикс на ту сторону.       Гарри выглядел спокойным. Закинув руки за голову, он неотрывно смотрел на пронзительно голубые небеса и слегка покачивал в воздухе ногой, но что-то в его голосе заставило Гермиону насторожиться. Быть может, это был еле заметный холодок, потёкший от него по земле незримыми ручейками, или же едва неуловимо сквозящее в его позе напряжение, разливающееся вокруг вязкой предгрозовой тревогой. Что-то давило на него, мешало, сидя в душе гноящейся занозой.       — Это, наверное, не слишком хорошо, — осторожно начала Гермиона, — но она была осуждённой преступницей.       — Ты не понимаешь, — парень вздохнул, взъерошивая свои и без того торчащие во все стороны волосы, — непросто объяснить, как это происходит.       — Я попытаюсь понять.       — Ладно, — Гарри замолчал, собираясь с мыслями, после чего, тяжело вздохнув, продолжил: — Это не то же самое, что перевести человека через дорогу: нет ни прохода, ни пути. Есть только один способ — протащить его за собой.       Застыв, Гермиона округлившимися глазами смотрела на друга. Одна очень простая, но страшная мысль пришла ей в голову и теперь не давала покоя, в то же время объясняя очень многое.       — Люди, к которым я прихожу, замкнуты на себя, зациклены в собственных предсмертных переживаниях и не способны выбраться, но и подпустить кого-то, кто может помочь, они не в силах.       — А ты…       — Срастаюсь с ними, не пытаюсь развернуть этот кокон снаружи, а буквально становлюсь тем человеком, — Гарри лежал абсолютно неподвижно, будто бы обратившись в камень, казалось, даже не дыша, — забираю его самые яркие воспоминания, мысли, эмоции, его суть, сам становясь пустым. Забираю то, что не даёт ему уйти.       Резко поднявшись, Гарри раздражённо зыркнул на очередную излишне любопытную овцу и, размахнувшись, швырнул в её сторону небольшой камешек, пролетевший добрых две сотни футов и с весёлым треском врезавшийся в выступающую из земли глыбу известняка. Овца прониклась и, бодро выдирая острыми копытцами куски дёрна, последовала за убежавшей к стаду товаркой.       — А потом умираю и протаскиваю его на ту сторону. Открываю дверь. То есть тело-то живо остаётся, только вот душа от него оторвана. Знаешь, нужно очень сильно полюбить человека, чтобы сделать ради него такое, его нужно понять и принять, а Беллатрикс мне была отвратительна. Хотя от неё я узнал очень многое. Это иронично, получить нужное именно от неё.       Гермиона облизнула пересохшие губы, она не знала, что сказать, а Гарри молчал, задумчивым взглядом осматривая окрестности. Повинуясь командам пастуха, отара развернулась и пошла в их сторону, блеянием и топотом давя звон насекомых, щебет гнездящихся в траве птиц и шелест ветра. Островок спокойствия стремительно уменьшался.       — И выбора у меня не было, я должен это делать до тех пор, пока не останется нуждающихся. Десятки, иногда сотни людей, разбросанные по всей земле, безнадёжно застрявшие и беспомощные, ждущие только меня, хотя и не знающие об этом. По большей части я не испытываю к ним ничего, по крайней мере, стараюсь отбросить любые чувства и эмоции. Раньше я их жалел, до этого ненавидел, ведь из-за них мне приходилось страдать, — поднявшись, Гарри подал Гермионе руку, и та, подобрав с земли увесистые, покрытой грязью из теплиц ботинки, последовала за ним, уходя с пути приближающейся отары, — а потом погибла Лиза, и я понял, что мёртвые не должны влиять на живых, что если позволять мыслям о них задерживаться дольше, чем нужно, то можно просто сойти с ума. Что это просто работа, хотя с Лизой всё было гораздо труднее.       Стыдливо отведя взгляд, Гермиона пощупала нагрудный карман, в котором лежало фото незнакомой девочки, так похожей на неё саму. Порой, когда никто не видел, она доставала его и быстро осматривала, будто силясь найти какую-то ранее незамеченную деталь или намёк на разгадку. Время от времени Гермиона порывалась выспросить хоть кого-то о произошедшем, но каждый раз находила причину этого не делать, и вот теперь Гарри сам рассказывал ей об этом. Старательно не обращая внимания на изучающий взгляд друга, она вынула фото из кармана и замерла, решительно протянув его вперёд.       — Не знаю, зачем я это сделала, воровать не хорошо… Мне было интересно, и я знаю, что это не оправдание, — забормотала Гермиона, постепенно ускоряясь, но, увидев выражение лица Гарри, изучающего её, словно натуралист-первопроходец какую-то неведомую бабочку, запнулась и удивлённо спросила: — Что?       — Я знал, что оно у тебя.       — Тогда почему…       — Какая разница у кого оно? — Гарри пожал плечами. — Ты взяла его, потому что захотела, ценности оно всё равно не имеет. Зачем оправдываться?       — Я… Я думала, оно тебе дорого. Ты же любил сестру.       — Любил.       Остановившись перед возвышающейся над их головами огромной, плоской, как стол, глыбой, парень коротко хрустнул шеей и, стремительно взлетев на самый верх валуна, свесился вниз, протягивая Гермионе руку. Сжав его широкую шершавую ладонь, девочка тихо пискнула, когда Гарри с лёгкостью оторвал её от земли и, подняв к себе, усадил на тёплый камень.       — Но мне не нужно фото, чтобы её помнить, — задумчиво глядя на руки, Гарри растирал в пальцах налипшие хлопья бледно-зелёного, давно уже высохшего лишайника, — не только её смерть, но и всю её жизнь, счастливую и спокойную.       — Тогда, — Гермиона запнулась и, заправив за ухо выбившуюся прядь волос, постаралась поймать взгляд друга, — в первый раз, в Косом переулке, ты… Не выглядел спокойным и счастливым.       — Точно, — мягко рассмеявшись, Гарри всё-таки посмотрел девочке в глаза, — мне действительно больно, но не из-за Лизы, я очень хорошо знаю, что такое смерть, и умею с ней мириться.       Отвернувшись, Гарри вновь замолчал, на этот раз надолго. Наклонившись вперёд и легкомысленно болтая ногами в воздухе, он с отсутствующим выражением на лице скользил взглядом по вздымающимся у горизонта горам, увенчанным ослепительными в ярком дневном свете снежными шапками. Гермиона терпеливо ждала, ни о чём не спрашивая и не нарушая установившегося спокойствия, вместо этого она обхватила руку друга и положила голову ему на плечо, стараясь хотя бы так поддержать его.       — В тот день я убил не повинного ни в чём человека, — произнёс, наконец, Гарри, — я впитал всю боль и отчаяние своей сестры и, позволив им взять над собой верх, убил Джошуа Карпентера.       В воздухе потянуло холодом. Пробегающие мимо овцы с дурным блеянием ломанулись в разные стороны, сметая возмущённо заоравшего пастуха и будто примороженную к месту собаку, белой волной разливаясь по полю. Прикрыв глаза, Гарри глубоко вдохнул всё ещё тёплый, пахнущий травой, землёй, шерстью и горячим камнем воздух, а затем, сев по-турецки, медленно выдохнул. Температура вновь поползла вверх. Запустив пятерню в волосы, парень шумно почесался и досадливо крякнул.       — Он не успел затормозить, когда Лиза выбежала на дорогу из-за кустов, да и не мог успеть, в общем-то.       — И… — Гермиона с трудом сглотнула возникший в горле ком, — и как?       — Я вырвал его душу, — с расстановкой и каким-то болезненным мазохистским удовольствием произнёс Гарри, — коронер даже и вообразить ничего такого не мог и решил, что сердце Джереми просто не выдержало. Полицейские, выслушав меня, уверили себя, что я выдумываю, даже когда я показал им свои возможности, а Сириус с командой обливиаторов подчистили им память. Психолог назвал это посттравматическим стрессовым расстройством. Никто мне не поверил.       — А потом? — девочка говорила короткими, отрывистыми фразами, ей буквально приходилось выталкивать ставшие шершавыми и слишком громоздкими слова сквозь сдавленное словно удавкой горло.       — Не до конца. Они устали спорить, а я убеждать, — Гарри снова свесил ноги с камня и лёг на спину, — и я убивал других.       — Это неправильно! — вместо крика, с губ Гермионы сорвался хриплый сухой шёпот. — Так нельзя.       — Я знаю.       — Значит, ты не должен!       — Именно, что должен, — закрыв глаза, Гарри хрипло рассмеялся, — дед возложил на меня и такой долг.       — Ты об этом говорил со Снейпом, — немного оправившись, Гермиона напряжённо зажмурилась, вспоминая сказанные на отработке слова — тогда, поражённая дерзостью Гарри, она пропустила их мимо ушей, но теперь их смысл стал понятен. — Яма наказывает виновных.       — О, нет, — знакомый, вибрирующий бас, заставил девочку подскочить на месте и обернуться, нелепо поправляя торчащие в разные стороны волосы и оправляя сбившуюся юбку, — виновных наказывает мой внук, когда всё-таки срывается, а я всего лишь чту старые договоры.       Яма возник чуть в стороне, небрежно привалившись плечом к камню, на котором они сидели, он с кривой улыбкой на бледном хищном лице наблюдал за сгоняющим в кучу овец пастухом. Хоть Смерть и выглядел, как человек, но любой увидевший его тут же понял бы, что с людьми это существо имеет мало общего. Яма подавлял всё вокруг одним своим присутствием: скалы, горы и далёкие облака сжимались, делались мелкими, будто выпавшими на второй план, бледными подобиями самих себя. Звуки стихли, и даже время будто бы замедлило свой бег.       — Это только прихоть, твоя и Мойр.       — Должно быть, это выглядит именно так, — легко вскочив на камень, великан повозился, а затем, осмотрев Гермиону, полностью повторил её позу, с механической точностью скопировав абсолютно всё, начиная с наклона головы и заканчивая нервно подёргивающейся ногой, — яблочко?       — Давай, — Гарри привстал и выхватил как по волшебству появившийся в руке деда фрукт, — ты зачем пришёл?       — Меня поражает инерция человеческого мышления, — Яма прищурился, и несколько портящих вид валунов истлели, развеявшись по ветру мельчайшей пылью, овцы вновь бросились врассыпную, а измотавшийся и упревший на ярком солнышке пастух, разразившись потоком изощрённой брани, швырнул свою соломенную шляпу оземь и начал очередной забег по полю. — Почему ты считаешь, что дедушка не может навестить своего внука просто так?       — Потому что ты ничего не делаешь просто так?       — Верно-верно, — Яма, как и Гарри, замолк, вслушиваясь в изысканные, сочинённые с любовью и фантазией матерные рулады пастуха, бывшего, очевидно, мастером в этом деле, — я пришёл, чтобы показать девочке то, что ты не способен.       — Не надо!       С перекошенным то ли от испуга, то ли от злости лицом парень вскочил на ноги, но тут же был сметён в сторону небрежным ударом Ямы, который, пройдя над Гермионой, заставил её покрыться гусиной кожей и втянуть голову в плечи. Пролетев добрых двадцать футов, Гарри приземлился на все четыре конечности, после чего, оскалившись, рванул к неспешно поднявшемуся гиганту. Ему не хватило какого-то шага.       — Не перечь дедушке, — пророкотал Яма, хватая Гарри за шкирку, как котёнка, и прижимая его к земле, — а ты, девочка, иди сюда.       Придавленный к камню огромной ногой, парень извивался и рычал от бессилия, пытаясь вырваться, а Яма тем временем протянул руку, ловя попытавшуюся убежать Гермиону. Положив одну ладонь девочке на плечо, другой он взял её за подбородок и повернул к себе лицом.       — Ты ведь человек, не так ли? Вам подобает делать выбор сознательно, не следуя на поводу у чувств и инстинктов, — не переставая улыбаться, он слегка встряхнул бледную как мел Гермиону и, когда та отвела взгляд от упорно пытающегося освободиться Гарри, заглянул ей в глаза. — Смотри и решай.       Что мы видим, когда закрываем глаза? Самой мрачной ночью, когда не видно ни луны, ни звёзд, на что мы смотрим, наощупь ища путь к свету и безопасности? Темноту. Ответ сколь очевидный, столь и неверный. Мы не видим ничего, принимая отсутствие света за нечто реально существующее.       Раньше Гермиона думала, что антрацитово-чёрные глаза Ямы, так же, как и всё остальное в его облике, принадлежат человеку. Теперь она поняла, что ошибалась. В них не было ничего, кроме бескрайней, всепожирающей Пустоты, абсолютно чуждой и непознаваемой, но, в то же время, странно живой, терпеливо ждущей чего-то в своём заточении.       Так показалось Гермионе вначале. Перед взглядом её закружилась вереница образов, тёмных и тяжёлых, как утягивающая утопленника на дно гиря. Они вырывались из Пустоты, не встречая преград, вливаясь в её сознание бурным потоком. А затем, за мгновение до того, как провалиться в темноту, девочка поняла — Пустота свободна, она не заточена в этих глазах, напротив, она вольно смотрит через них на мир.       Пыльный, освещённый слабой, облепленной пылью лампочкой подвал со стенами, обшитыми серыми, рассохшимися досками. У стены, завёрнутое в несколько слоёв полиэтилена лежит что-то смутно похожее на человека, влажное и изломанное. Стоящий рядом Гарри, непривычно маленький и зажатый, с застывшей на лице маской едва сдерживаемой ярости приседает перед свёртком на колени и рваным движением отбрасывает край плёнки в сторону. Если бы Гермиона могла кричать, она бы кричала, заходилась в безумном вое. Но сейчас у неё нет ни лёгких, чтобы дышать, ни ног, чтобы бежать. Она вся обратилась в зрение и слух, в бесплотного призрака, вольного лишь наблюдать.       То, что оказалось внутри, когда-то было молодой женщиной. Наверное красивой, скорее всего любимой. Ныне обезображенной и осквернённой. Несколько секунд Гарри молча всматривается туда, где некогда были её глаза, а затем, поднявшись, разворачивается, и девочка следует за ним.       Щуплый, болезненный человечек, с волосами похожими на клочья пакли, очками-биноклями и крупными, выдающимися вперёд зубами с улыбкой стягивает с себя толстые резиновые перчатки до локтя и ярко-зелёный хирургический халат. На выложенном плиткой столе перед ним лежат покрытые коркой запекшейся крови ножи, пила, скальпель. Острые грани хищно и сыто поблескивают.       Этот человек ничем не выделяется, он скучен и обыден, он идеально маскируется под своё окружение. Его облик являет собой лик идеального хищника джунглей из камня, невидимого, сильного и опасного. Только вот смерть не делает различий между живыми, она приходит ко всем. Там, где ещё мгновение назад стоял мальчик, теперь возвышается огромная тёмная фигура, укутанная саваном проявившегося в арктическом холоде тумана.       Подплыв к человеку, фигура кладёт костлявую бледную руку на его плечо и, развернув к себе, всматривается в его лицо пустыми провалами глазниц. Всего секунда и убийца оседает на пол безвольным кулём, а то, чем стал Гарри, продолжает стоять и смотреть на его тело, стремительно покрывающееся инеем. По подвалу незримой волной ползёт стужа, выворачивая и корёжа доски, стеная покрывающимся коркой льда железом, звеня лопающейся плиткой. Лампочка мерцает, светя из последних сил, но, наконец, лопается, погружая помещение во тьму.       Картины следуют одна за одной, отвратительные в своей бессмысленной жестокости. И каждая из них заканчивалась одинаково — Гарри, стоящим над телом человека, чью жизнь он только что отобрал. Иногда на лице его был гнев, порой по нему текли слёзы, ни разу она не увидела лишь одного — жалости. Раз за разом Гермионе казалось, что она не выдержит, но очередное воспоминание меркло, уступая место следующему, и всё начиналось сначала.       Ей даже не удалось уловить, когда всё закончилось, просто в какой-то момент она поняла, что лежит на спине и расфокусированным взглядом смотрит в небо. Гарри, положив её голову себе на колени, осторожными движениями поглаживал подругу по волосам, хмуро глядя на загибающиеся колоссальным куполом и уползающие за горизонт тучи. Заметив, что девочка очнулась, он встрепенулся и приподнял её, помогая сесть.       Не говоря ни слова, он просто притянул Гермиону к себе и, когда та вцепилась в него, словно утопая, обнял, позволяя ей спрятать лицо у себя на груди. Чужие воспоминания заполняли её голову чередой болезненно чётких образов, исчезая медленно и мучительно. Изливались наружу одно за другим, размеренным толчками, как выходящий из раны гной. Поначалу она могла лишь отрывисто дышать, хрипло втягивая воздух сквозь плотно стиснутые зубы и крупно вздрагивать всем телом, стискивая кулаки так, что зажатая в них мантия Гарри трещала, раздираемая тонкими пальцами.       Но спустя время ей всё-таки стало легче. Истребив в себе часть вложенного в неё зла, Гермиона заплакала.