Genesis

— Aufstand! Aufstand! Aufstand! На улице огромного города, кричали люди, идущие вдоль неё. Она вилась на десятки метров вперёд, словно змея, по жилам которой идёт огромная толпа из людей. У всех них в руках было по бутылке спиртного, кто-то уже не мог идти, падая на землю и засыпая, видя охмелённые сны. Остальные же бегая по улице, разбивали бутылки, перекидывали мусорные баки, припаркованные рядом с тротуаром машины. Они рисовали что-то на стенах, затем мочились на свои же надписи. Они кидали по окнам камни, громко восклицая что-то на непонятном трезвому человеку языке. Люди, живущие в домах, построенных вдоль длинной дороги, забаррикадировались внутри своих комнат, даже не выглядывая в окна, они сидели в страхе, ожидая пока тот ужас, что твориться на улице, наконец, пройдёт. Они включили телевизоры, в надежде, что сейчас на экране покажут, как им спастись из этого ада, но телепередачи не работали. Пьянчуги снизу улицы, перерезали провода, ведущие в дом, выключая в домах электричество, и телевиденье, приводя людей внутри домов в отчаяние, загоняя их в ужас. На толпу ехали машины с полицией, которая пыталась успокоить бунтарей слезоточивым газом, но он не действовал, пьянчуги лишь подбегали к полицейским впритык, разбивая об их головы бутылки с пивом, вином. С голов полицейских ручьями текла кровь, перемешиваясь с пивом или вином, стекая на асфальт. Кровь текла маленькими тихими ручейками, затекая в городскую канализацию, сбиваясь в огромные лужи, затекая в трещины на асфальте. В глазах полицейских был заметен страх, вперемешку с недоумением, непониманием причины внезапного восстания. Почему вдруг они восстали, и против чего? Против кого? Толпы лишь шли, вперёд избивая полицейских, которые уже начали применять травматическое оружие, но пьянчугам, было всё равно, сейчас — им море по колено. Сейчас для них любая вершина, как небольшая горка песка, в песочнице. Для них всё внезапно стало возможным. Они восстали, восстали против всех, показали всем свой винно-водочный протест. Они восстали, не сказав никому, зачем и почему, для них был важен сам факт восстания, пьяного восстания, им было важно высказать своё мнение обществу, даже если они этого самого мнения не имели!  — Aufstand! Восклицали они, бежав вдоль улицы, бежав в сторону места, где собирались власти их города, к зданию городского совета. Они бежали, не обращая внимания на то, что в их сторону едут патрули полиции, не обращая внимания на слезоточивый газ, распылённый в округе, на летящие прямо в их лица резиновые пули. Все препятствия на своём пути они ломали, руками, ногами, головами, бутылками из-под вина, они проламывали себе путь к «свободе». Для них сегодняшний день — революция, против не-пойми-кого, революция против всех и вся что стоит на их пути к зданию, где под охраной сидят высшие чины общества. Революция против каждого камня, валяющегося на их пути, революция против каждого забора, не дающего пройти, революция против всех, но не против самих себя. Они одни из тех, кто обвиняет всех во всех проблемах, но они не могли обвинить себя. Не могли признать свои ежедневные ошибки, они с одурманенным от вина мозгом, шли по жизни с замыленными глазами, глядя на него через две пробки от вина, застрявшие в их глазах. Но в их глазах, всё равно горела ненависть, ненависть на всех вокруг, даже на себе подобных. Толпа добралась к Зданию Совета, монументальное здание, с кучей бюстов известных людей рядом с его стенами, высокие крыши подпирались грациозными белыми арками. Толпа яростно восклицала «AUFSTAND!», камни летели уже в окна Здания совета. Внутри, чиновники и политики испуганно прятались за своими столами, не выглядывая в окна, они были более напуганы, нежели обычные жители города. В бетонное здание летела брущатка, пустые бутылки из-под пива и вина, кирпичи, всё содержимое мусорных баков. Толпа продолжала яростно кричать, и, осознав, что никто не собирается выходить наружу, потоком ярости толпа двинулась вовнутрь Здания совета. Выбив двери, они избили охрану бутылками и кирпичами, охрана даже открывала по взбешённой толпе огонь, но пули, словно им были нипочём, они, как будь-то, не чувствовали боли. Из их тел стремительным потоком лилась кровь, но им было всё равно, они горели яростью, ненависть разрывала из души изнутри, выворачивая их затуманенные сознания наизнанку. Толпа стремительным потоком, как вода, текущая по фьордам, они пробежали по коридору, долго выбивая двери, они, наконец, вбежали в Зал совета, где находились все высшие чины. На упитанных людей в чёрных деловых костюмах, камнями посыпались кулаки, об их головы разбивались бутылки и кирпичи, в них с громким треском влетали деревянные стулья, об их спины разбивались столы. Все представители высших чинов общества, либо лежали без сознания, истекая кровью, либо уже давно распрощались с жизнью, последний раз выдохнув. В живых и в сознании остался лишь один человек, спрятавшийся за возвышенной над всеми столами кафедрой. С визгом, за кафедру забежал один из алкашей. Увидев целого и невредимого политика, он взялся за его пиджак, подняв его и ударив в живот коленом. Чиновник упал на землю, сплюнув кровь, он скривил лицо от боли, затем с залитыми слезами глазами, посмотрел на стоящего над ним алкоголика, с разбитой бутылкой в руках. Алкаш, яростно смотрел чиновнику в глаза, и, взяв его за воротник, поставил перед кафедрой, все, находящиеся в зале посмотрели на стоящих за кафедрой людей. Праздновавшие победу алкоголики радостно восклицали что-то непонятное трезвому человеку.  — З-зачем в-вы это д-делаете? — Заикаясь, спросил перепуганный чиновник. К его горлу алкаш приставил разбитую бутылку, и медленно провёл поперёк гортани, сделав маленький надрез, скорее царапину. Чиновник закричал от боли, в страхе, что ему вот-вот перережут горло. Из надреза потекла кровь, вытекая, словно очень медленная река.  — Зачем мы это делаем? — Переспросил алкаш. — Затем, что вы ущемляете наши права, затем, что нас в этом обществе не уважают, — После каждого сказанного алкашом слова, толпа яростно что-то кричала, — затем, что нас не воспринимают в серьёз, затем, что на наши проблемы всем начхать!  — Так в-вы, ск-скаж-жите, что в-вас в-волнует, — заикаясь, робко сказал чиновник, — я-я всё р-решу!  — Нам, — воскликнул Алкаш, — Нужно вино! Нам нужно пиво! Нам нужен виски, нам нужны целые бочки джина, нам нужны галлоны водки! Толпа восклицала и восклицала, разбивая бутылки спиртного о пол, выбивая окна и разламывая столы и стулья, срывая со стен гобелены и флаги их же страны. Они скинули все столы и стулья вместе с оконными рамами в одно место, облив его спиртом, они подожгли всё это и Зал Совета, обернулся ярким оранжевым пламенем, пожирая всё вокруг, под потолком собирался дым, в Зале Совета не было чем дышать.  — У, у в-вас ж-же в-сё это ес-сть! Робко сказал чиновник, со страхом в глазах глядя на огонь, достающий до потолка, делая его почерневшим. Толпа воскликнула: «AUFSTAND! AUFSTAND! AUFSTAND!», всё громче и громче. Это были последние слова, услышанные чиновником, разбитая бутылка, перерезала нити его жизни. Из его горла водопадом потекла кровь, заляпывая пол. Алкаш потащил чиновника, ещё перебывавшего в сознании к костру и толпа, подняв его, кинула чиновника в огонь. В его стеклянных от страха глазах мелькали воспоминания из детства, из юности. Он не хотел заканчивать жизнь так, не так он представлял свою смерть. Далеко не так. Алкаши наблюдали за корчащимся от боли обгоревшим чиновником. Его тело таяло словно уголёк, он не мог воскликнуть, ведь его горло было перерезано. Он задыхался, горел, истекая запечённой на костре кровью извиваясь и пытаясь издать хоть какой-то звук. Жизнь покинула его тело, здание, где он провёл свою старость, стало для него могилой. Алкаши продолжили яростно смотреть в огонь, они не думали о своих поступках, они лишь думали о том, где бы им достать ещё вина. Их пьяная революция, подошла к концу, не принеся никаких плодов. Для них это был день гнева, великая революция, опьянённая спиртом, для них это — было Восстание Алкоголиков. Но завтра, они протрезвеют.