music: chord overstreet — hold on
— Что он сказал? — ровным голосом спрашивает парень, даже не повернув головы на Алека, только продолжил сверлить стену напротив пустым взглядом.
Лайтвуд начал топтаться на месте, сам не до конца осознавая, что только что ему пришлось узнать. Он недолго потёр глаза и притопнул ногой, жуя нижнюю губу. Затем сделал ещё несколько шагов, из-за которых Стайлз испытывающе на него посмотрел. В его карих глазах не было совершенно никаких эмоций. Лишь равнодушие. Притворное равнодушие.
— Доктор сказал, что… — замялся брюнет, запуская ладонь в волосы и оттягивая их до боли.
Он не знал, что ему стоит ответить. Точнее, знал, что нужно рассказать всё как есть, но не мог. Будто бы внутри Алека что-то мешало сделать это, стоило окинуть взглядом Стилински, который нервно дёргал заусенцы на пальцах, оставляя выражение лица прежним.
— Лобно-височная деменция, — закончил за него тихим, но уверенным голосом Стайлз, продолжая в упор смотреть на парня.
Алек растерянно на него глянул, чуть приоткрыв рот.
— Т-ты…знал? — запинаясь, задал вопрос Лайтвуд, сглатывая скопившуюся жидкость во рту.
— Да, — кивнул Стилински, опуская глаза на свои ноги, которые без устали продолжали отбивать глухой ритм. — Вернее, — откашлялся парень и расправил плечи, подтягиваясь на неудобном сиденье, — догадывался.
Знал. Он знал. И предпочитал молчать, лишь бы «страшный сон» не стал «явью». Словно стоит врачу подтвердить диагноз — и это становится реальностью, а не просто ложными догадками. Правда, от этого ничего не меняется. Не меняется неизбежное. Но так жилось легче. Так воздух поступал в лёгкие.
Алек покачал головой и вскинул брови, выдыхая. Кажется, он почувствовал, как его тело начало дрожать от странных судорог. В глотке пересохло. После двинулся к сидящему парню и остановился возле него, но тот будто бы не обращая внимания на него, остался в том же положении.
— Мы что-нибудь придумаем, — начал было Лайтвуд, но замолчал, ибо Стайлз прервал его.
Стилински истерично хохотнул. Он вскинул голову вверх, тихо смеясь, и начал тереть глаза, под которыми неизменно были синяки. Чуть успокоившись, парень вздохнул и поднялся с места на шаткие ноги, ощущая некую слабость от сегодняшнего дня.
Алек не понимал такой реакции со стороны брюнета, но и злиться на него не мог.
— Алек, можно я кое-что тебе объясню? — серьёзно произнёс Стайлз и как-то безнадёжно усмехнулся.
Лайтвуд сжимал и разжимал кулаки, топчась на месте. Он действительно ещё не осознал. Невозможно вот так просто понять, что стоящий перед тобой человек, с которым ты пережил столько невероятных моментов, может просто перестать дышать, моргать, двигаться, улыбаться, заливисто смеяться. Существовать.
Жить.
— Лобно-височная деменция — это смертельно, — прочистив горло, отчеканил Стайлз. Он облизнул губы и продолжил, но уже повышая голос с каждой секундой:
— Даже не думай мне говорить фразы на подобие: «Мы выкарабкаемся», «Чудеса случаются», — тыча пальцем, прошипел он, буквально выплёвывая каждое слово.
Потому что не потерпел бы подобного. Стилински не хочет слушать ложь. Тешить себя надеждами. И, в конце концов, свято верить в светлое будущее, которого у него не будет. Он хочет чёртовой правды, пускай и горькой, но это должна быть правда.
— Стайлз, послушай, — брови Алека изогнулись в жалкой гримасе, и он положил ладонь на плечо парня, потирая, — не надо так говорить. Прошу, — с мольбой в глазах посмотрел он на Стайлза, но тот неопределённо улыбнулся и отвел свой взор.
Думал. Стилински несколько раз прикусил язык, но всё-таки не смог сдержаться.
— Что именно не надо говорить? М? Что я умру?! — закричал Стилински, срывая голос.
Кажется, вся больница услышала его и несколько пар глаз на секунду посмотрела на пару, но сразу же отвернулись, вновь возвращаясь к своим прежним делам.
Лайтвуда как вёдром ледяной воды окатило. Он судорожно начал всасывать воздух через приоткрытые сухие уста и перестал моргать, внимательно вглядываясь в лицо парня. Брюнет начал качать головой и издал что-то вроде писка, пытаясь ответить что-либо, но не смог, а потому продолжил глотать воздух.
— Не умрёшь…н-нет… Стайлз, — сжимая мягкие губы, проронил Алек. — Я ведь люблю тебя, — прошептал он, кладя чуть шероховатую ладонь на щеку парня, потирая милые родинки на бледном лице.
Стилински положил руку на его запястье и вкрадчиво заглянул в карие глаза.
У Лайтвуда будто бы холодок прошёлся по коже от этого немногословного, но такого пронизывающего взгляда. Он почувствовал, что тот не сулит ничего хорошего.
— Это решаю не я, — холодно произнёс парень и убрал руку брюнета от себя, опуская. Невесомо потёр большим пальцем тыльную сторону ладони и добавил:
— И не ты.
Руки Алека опустились вдоль тела, а глаза начали сверкать от боли и пелены слёз. Ужасные эмоции, которые он никогда не хотел бы проявлять. Парень зажмурился, смотря в удаляющуюся напряженную спину Стайлза. Он шёл сутулясь и держа руки в карманах бордовой кофты.
Ему так не хотелось, чтобы он уходил. Не сейчас. Потому что знать, что твой более чем близкий человек при смерти страшно, а не видеть его рядом после этого — безумие. Алеку страшно потерять Стайлза.
Дверь громко хлопнула, и он пропал из поля зрения. Лайтвуд сжал губы в тонкую полосу, опуская глаза в пол.
Пожалуйста, не уходи.
***
Гнетущая тишина давит на плечи. Забирает весь воздух. К потолку поднялся едкий дым, от которого уже начинало тошнить, что аж рвотные позывы начинались. И Алек нервно вертит в руках сигарету, сжимая зубы. Притоптывает ногой, периодически поднимая глаза на часы на стене, стрелки которых будто бы нарочито медленно передвигаются. Он даже слышит этот тикающий звук, который только больше капает на нервы подобно противной слизи.
Лайтвуд откашливается, избавляясь от першения в горле и больше сутулится. Стайлз до сих пор не вернулся. Смотрит на часы вновь. За полночь. Жуёт нижнюю губу, затем потирая их, и поглядывает на лежащий рядом телефон. Берёт в руки аппарат, набирая номер. Стилински отключил телефон, что только больше злит и нервирует Алека.
Трель звонка заполняет пустующую квартиру, заставляя Лайтвуда подорваться с места, как ужаленному, и бежать открывать дверь.
Виноватые карие глаза сразу находят его, и он непроизвольно улыбается одними уголками губ, но та быстро спадает с лица, и он выравнивается, опуская руки вдоль тела.
— Сколько? — голос брюнета дрогнул на полуслове, и он часто заморгал в ожидании смотря на кареглазого.
Алек понял, о чём он. И так не хотел произносить это вслух, но понимал, что нужно, а потому вдохнул воздух глубже.
— Лет пять, — сипло выпалил Лайтвуд, изо всех сил стараясь не вдумываться в собственные слова, и Стилински кивнул, шмыгнув носом. — Ради Бога, Стайлз, не оставляй меня, — зачем-то умоляющим тоном роняет Алек, прежде чем осознаёт, что сказал.
Стилински облизывает губы и приоткрывает рот, чтобы что-то ответить, но опять закрывает, заметно поникнув. Потому что это невозможно. Он не хочет давать обещание, которое не сможет сдержать.
— Прости, — всё что он смог выдавить из себя и мгновенно прижаться к Лайтвуду, утыкаясь носом в плечо. Глаза прикрылись, когда Стайлз вдохнул запах парня. Такой неописуемый. Такой родной. — Я не хотел тебя обидеть, — бубнит, не отрываясь, брюнет, отчего Алек чувствует жар в том месте, где находятся его губы. — Не хотел…
Лайтвуд скрывает шок и дрожь по телу, кладя ладони на тело парня и сильнее прижимая к себе. Только ближе. Ещё ближе. Как можно ближе. Пускай будет рядом.
Пять лет.
— Никогда больше так не уходи. Вообще не уходи, — тараторит Алек, чувствуя, как длинные пальцы лезут в его тёмные волосы, начиная перебирать их где-то на затылке. — Ты по-прежнему нужен мне. Всегда будешь, — продолжает лепетать парень, невесомо трясь носом о шею Стайлза.
Внезапно вспомнив слова Алека, парень сглотнул.
— Я тоже люблю тебя, — на слишком повышенных тонах говорит Стилински, будто бы с удивлёнными нотками и слабо улыбается.
Это их пять лет.
