Все любят разгадывать других, но никто не любит быть разгаданным © Ф. Ларошфуко
«Ох, Марьяна! Неужели ты не предупредила его, что со мной не стоит играть ни во что сложнее снапа? — мысленно воззвал к сестре Чехов и сам же ответил. — Конечно, нет. Для этого ты слишком мстительна» Чего-чего, а холодного сердца и расчетливого ума его сестре было не занимать, это Павел уяснил еще в детстве. В том далеком его уголке, когда они жили большой дружной семьей, и отец приходил к ужину вовремя, а мама не плакала по ночам на кухне. Но Мириам и тогда была… черствой. Да, пожалуй, это самое уместное определение. Черствая и жестокая, она не отнимала конфет у младшего брата и не подставляла по мелочам, но именно она стала тем краеугольным камнем, об который раскололся брак их родителей. С тех пор утекло немало воды, но человечности в Мириам не прибавилось ни на грамм. Услышав о ее свадьбе, Павел не раз задавался вопросом, почему Леонард Маккой, эмоциональный (пусть и немного вспыльчивый), опаленный южным солнцем Джорджии джентльмен, выбрал его сестру. Что в ней было такого привлекательного? Разве кто-то, кроме отравленного ледяным осколком Кая, смог бы полюбить Снежную Королеву? Но Маккой вытерпел с ней целых два года. Видимо, смог. — Мой выигрыш, доктор, — безапелляционно потребовал Павел, не дожидаясь, когда Леонард проявит сознательность. Маккой упрямо продолжил сидеть в кресле напротив, не проявляя инициативы. На Чехова он не смотрел. То есть, твой выигрыш — ты и бери? Павел прекрасно понимал, что Леонарду ничего не стоило отказаться от обещания. Или смухлевать — они не оговаривали нюансов. Он мог бы поцеловать Павла в щеку. Или в губы. Но так, как это делают энийские монашки — очень целомудренно, касаясь рта кончиком носа. Или мог вовсе воспользоваться одной из тех техник, что были не в почете среди землян, но подходили под категорию «поцелуй». Чехов точно знал — доктору не занимать фантазии. Он мог бы. Но не стал. Павел упустил тот момент, когда Маккой вышел из прострации и перегнулся через стол, сбивая на пол трехмерную игровую доску. Он ухватил его за воротник и поцеловал. Так, как делал это тогда, на Оку, зная только его имя и ничего более. Доктор целовал его с напором, страстно, не сдерживаясь, словно мог предложить что-то еще. Словно это все было только прелюдией, а не финишной прямой, после которой Чехову навсегда закроются все двери: в кабинет Макккоя, и в его сердце. Павел понимал это, но все равно таял. Он потянулся к Маккою навстречу, не заметив, что оказался на столе, что острая, словно грифель карандаша, корона ферзя впилась ему в колено. Он старался продлить поцелуй, не сильно заботясь, что его сердце готово было лопнуть, как мыльный пузырь от напряжения. Теплый язык доктора коснулся его неба, и Чехов отстранился — разомкнул губы и судорожно вздохнул, словно от нехватки кислорода. Маккой послушно его отпустил, как ни в чем не бывало, усаживаясь в свое кресло. Он был немного растрепанный, с покрасневшими губами, но собранный и спокойный, не такой как минуту назад, когда узнал о своем поражении. И Чехов не смог сдержаться: — Я люблю тебя, — сипло выдохнул он, срываясь на шепот. Все тайное когда-то становится явным. Мириам, умная, расчетливая Мириам была уверена, что Павел недолюбливает Маккоя. После свадьбы он однозначно дал понять, что ничего не хочет знать о ее новоявленном супруге. Сестра списала это на братскую ревность. Была ли она права? В какой-то степени. Было ли это ревностью? Да, определенно. Влюбленностью? Совсем горячо. Немного наивно и едва ли предсказуемо, но Павел Чехов действительно был безнадежно влюблен — в жениха своей сестры. Четыре года спустя это чувство все еще его не оставило.***
Я приручу тебя терновник я не палач и не любовник позволь я приручу тебя я научу тебя терновник не жалить любящие пальцы не ранить преданные руки, а сердце доброе принять, но если ты понять не в силах я не смогу спасти тебя мне жаль души твоей терновник я не смогу спасти тебя © Ю-Питер «Терновник»
Терпения Павлу было не занимать, но позорно сдали нервы, и собираться с духом просто было некогда. Он буквально подскочил на месте. — Почему ты молчишь? — А что ты хочешь услышать? — честно спросил Маккой, положив подбородок на скрещенные пирамидкой пальцы. — Ответное «и я тебя» или более уместное «это было ошибкой»? Чехов вздрогнул. — Даже не знаю с чего начать, Павел, с того, что тебе семнадцать или с того, что мы едва знакомы для подобных признаний? Или, ах-да, — Маккой щелкнул пальцами как заправский фокусник, готовый вот-вот вытащить кролика из шляпы, — то что ты младший брат моей жены? — Бывшей, — автоматически поправил Чехов. — Не принципиально, — отмахнулся доктор. — Я тебя не знаю, ты меня не знаешь. И хоть один из нас должен понимать, что больше не стоит поднимать эту тему. — Я тебя люблю, — настойчиво повторил Павел. — Полюбил за последние 24 часа? Это гормоны, пройдет. Чехов смотрел на Маккоя так, будто пытался заставить его передумать, опомниться, забрать свои слова назад. Но доктор на контакт не шел и был до омерзения спокоен. — Давно. Я полюбил давно, — наконец выжал из себя Павел и отвернулся. Наверное, Жанна Д’Арк шла на костер с тем же чувством обиды и разочарования, с которым Павел уходил из кабинета. Он не обернулся, когда Маккой его не окликнул.***
— Прости за опоздание. Никак не мог отказать себе в удовольствии поваляться часок-другой, — заявил Павел вместо приветствия и завалился на кушетку. Все утро Леонард корил себя за вчерашний разговор, после чего однозначно решил, что больше никогда не увидит Чехова, а тот, как ни в чем не бывало, пришел к нему на работу. И поэтому сейчас Маккой чувствовал себя, по меньшей мере, глупо. — Теперь ты будешь меня преследовать? — И брать как крепость многолетней осадой? Неееет. — Чехов снова казался беззаботным и прекрасно держал себя в руках. — Пришел рассказать историю про то, как мы познакомились. Ну и как я в тебя влюбился, если успею до обеда. Потом у меня экзамен. Это была бесцельная трата времени с точки зрения логики. Но Леонард отвернулся от своих задач и расчетов, приготовившись внимательно слушать. Даже падд выключил. — Четыре года и, — Чехов поймал свое отражение в зеркальной поверхности двери в лаборатории. — Нет, не так. Пятнадцать сантиметров назад я приехал на каникулы в Сан-Франциско. Из аэропорта домой, конечно, не поехал. Меня тогда больше интересовали солнце, море, песок, пляж. А дальше, как в бульварном детективе: вооруженные беспризорники загоняют жертву в угол и жаждут узнать, что же она везет в своем объемном рюкзачке. До береговой линии, как ты понимаешь, я не добрался. В общем, у меня тряслись руки, было страшно, и соображал я с трудом. Навыков ближнего боя у меня тогда еще не было, только кудряшки и непередаваемый русский акцент. В этот момент, кстати, появляешься ты… Чем больше Павел говорил, тем четче Маккой припоминал тот день. Кажется, что-то подобное имело место быть, хотя он тогда был немного не в себе и прилично пьян. Мириам грозилась сорвать свадьбу, распустить гостей и выкинуть свадебное платье его матери в утилизатор. Честное слово, лучше бы она это сделала. — Вобщем ты всех спас, — неожиданно резко закончил Павел. Леонард решил было уточнить, в какой же животрепещущий момент истории мальчик «влюбился», но Чехов его перебил. — Завтра, я расскажу все завтра, — заверил он Маккоя и убежал по своим делам.***
— Нет, ты был неплох, но на рыцаря не тянул, — сегодня Чехов, в порядке исключения, проигнорировал кушетку и лег на пол. Полностью исчезнув из поля зрения Леонарда, он остался только голосом: приятным, немного звонким, с почти незаметными ошибками в произношении. — Потом мы встретились в мэрии. Я даже обрадовался такой случайности, пока не узнал, кто ты. Леонард не заметил, как сам пересел на диван, двигаясь на голос Павла, как крыса на звук дудочки гамельнского музыканта. — А потом ты сказал ей «да». И вот тут я влюбился, — закончил свою историю Чехов и перевернулся на спину, мазнув вьющейся челкой по полу. — Паша, это полный бред, — заверил его доктор. Павел улыбнулся, слегка сощурившись, и вытянул руки, почти достав ботинок Маккоя. — Да, — согласился Чехов. — Но вот такая она — моя жизнь. — И что ты хочешь от меня? — незамедлительно поинтересовался доктор, примериваясь, что сможет ответить на каждый из пришедших ему в голову вариантов. — Что должна была изменить твоя история? — Ровным счетом ничего, — пожал плечами Павел. Это выглядело комично. Он выглядел комичным, смешным, домашним и абсолютно беззащитным. Как и должен был выглядеть настоящий хищник. — Прекрати искать подвох, — предупредил его мальчишка. — А вот сентиментальным быть разрешаю. Абсурдный с самого начала разговор становился еще более туманным. Маккой с трудом контролировал ситуацию, больше плывя по течению, не стараясь изменить русло. Чехов чего-то хотел, к чему-то его вел, как ведут к верному ответу учителя своих подопечных. — Молчишь? Ладно, — Павел был неожиданный, как пурга в середине августа. — Давай начистоту: у нас уже был секс? Ставим плюсик. Мы целовались? Еще один. Следующим пунктом должно быть свидание. Маккой закатил глаза и… снова промолчал. Потому что обижаться на Павла или обвинять его в коварных планах просто не было сил, настолько он был неприлично прямолинеен. — У меня полно работы, сейчас не до свиданий. — Как знал! — Чехов подскочил, словно заведенный, и помчался в другой конец кабинета, куда кинул утром свою сумку. — Вот! — он достал из нагрудного кармана стандартный чип репликатора. — Не знаю, чем вас здесь кормят, но я кое-что написал. Для первого раза сойдет. Маккой замер в нерешительности. Он никуда собирался, ни на какой совместный ланч, но Чехов его никуда и не звал. Они пообедали в кабинете, устроившись на многострадальной кушетке. И Павел, пиная его острыми коленями, рассказывал фантастические истории, про то, во что когда-то верил. Доктору, впервые за последние дни, было просто легко и весело.***
— Ты сегодня поздно. Я уже уходил, — заметил Маккой, собирая со стола документы и убирая планшеты в ящики стола. Чехов замер на пороге, стараясь оставаться в тени коридора. За последние дни он стал частью кабинета, рациона и жизни Леонарда в целом. Он приходил к завтраку или после полудня, читал что-то с падда, конспектировал, или просто игрался со сферой Дайсона, вовлекая Маккоя в бесперспективные споры, вроде того, может ли планета созвездия Рыб избежать гравитации собственного солнца, если получит искусственное ускорение от внешнего объекта. Но Леонард вместо того, чтобы игнорировать подобную глупость, отвечал. Порой спор затягивался до ужина, обрастая тысячей условных «если» и «при условии». Аргументов у Чехова всегда было больше, но доктор не редко оборачивал их против его теории. Паша не обижался. — Прекрати маячить в дверях. Сядь, — доктор приглашающе похлопал своей рабочей сумкой по дивану, там ее и оставив. Чехов нерешительно переступил порог, и сделал несколько шагов. — Я зашел попрощаться. Маккой обернулся, не до конца осознавая смысл сказанного, и замер. — Какого.?! — возмутится он не успел, начали работать профессиональные инстинкты. Павел выглядел так, словно только что вернулся с корриды. Причем быки явно загнали его в тупик. Одежда была чистая, скорее всего новая, а вот лицо, руки — все то, что Маккой увидел, выглядели ужасно. — Ничего страшного, — Чехов попытался улыбнуться, но лучше бы этого не делал. Маккоя передернуло. — Экзамен по военной подготовке, завтра бы подлечился, — отмахнулся Павел, но доктор взял его в оборот. — Чертовы правила, чертово невмешательство, — ругался Маккой, мечась по кабинету и собирая нужные лекарства. — Так и без глаза остаться можно. Молчи про имплантаты, — заранее предупредил он Чехова. — Я не в настроении. Все оказалось менее страшно, чем на первый взгляд. Спустя двадцать минут о каких-либо травмах напоминали только тонкие розовые полоски на лице Чехова и хмурый Маккой, убирающий в корзину пустые ампулы и био-пластыри. — Я…больше не приду, — нарушил тишину Павел. — Я сдал все экзамены и больше не приду. Зашел попрощаться. Леонард не замер, не удивился, не уточнил, автоматически продолжив смахивать в ведро использованный материал и нераспечатанные наборы. Чехов подошел к нему и положил руку на плечо. — Я люблю тебя, — его уверенный тон, не оставил шанса Леонард что-либо возразить. — Люблю, но не буду тебя больше донимать. Я ничего не могу сделать, если ты сам не хочешь. — Чего? — Поверить кому-то. Полюбить. Словом, дать себе еще один шанс. Павел говорил правильно и по-взрослому, а Маккой неожиданно для самого себя улыбнулся. «Ты — балбес, Леонард, — упрекнул он себя. — А ведь Мириам тебя предупреждала. И не о том, что ее брату семнадцать. Нет. А о том, что он гений. Во всем. Даже в психологии». И сейчас, как почти две недели назад, Леонард снова потянулся первым. Он коснулся губами жесткого кончика уха, прижимая Павла к себе обеими руками. Напряжение между ними мгновенно улетучилось, стоило Маккой наклониться, целуя мальчишку всерьез, по-настоящему, без уловок. Чехов ответил не мешкая, ловко расстегнул рубашку доктора, снимая ее как старую змеиную кожу. Он помог выпутать себя из футболки, не оставляя ничего лишнего. Только кожа к коже. Они двигались синхронно, как пловцы, как двое идущих на дно. Толчок — прыжок — переворот. И мир разлетался цветными стеклами в такт их движениям. «Тело не врет, тело не может солгать», — уверяли они друг друга в поцелуях, в глубоких толчках, в скользящих прикосновениях. И верили. — Знаешь, вот так эту кушетку еще не использовали, — усмехнулся Маккой, обращаясь к Павлу. Но тот, развалившись морской медузой по всей поверхности дивана, спал, изредка причмокивая губами. Леонард укрыл его своим халатом и вышел в коридор. Ему нужно было подумать. Он точно знал, что когда вернется, халат будет аккуратно сложен, а диван пуст. Чехов попрощался с ним заранее.***
I’m not perfect but I keep trying Cause that’s what I said I would do from the start I am not alive if I’m lonely So please don’t leave Was it something I said or was it just my, just myself Just myself. I’m not perfect but I keep trying © Hedley «Perfect»
Чехов, пойманный Маккоем за руку возле шаттла, не знал, удивляться ему или радоваться. Леонард смотрел на него сверху вниз, внимательно, не моргая. — Что ты здесь делаешь? — наконец нашелся с вопросом Павел. — Решил последовать твоему совету, — Маккой коснулся подушечкой большого пальца его уха. Немного оттопыренное, торчащее из-за короткой стрижки, это было самое прекрасное ухо, что он когда-либо видел. — Не улетай. Мне понадобится еще год, может полгода, чтобы получить нужную квалификацию. Леонард выглядел по-настоящему взволнованным, и Паша едва сдерживался, чтобы не начать лепетать, про учебный ознакомительный вылет и про то, что уже вечером он вернется в Сан-Франциско. Он дернул головой, освобождаясь из плена докторской руки, и отступил на шаг. — Будущий офицер медицины Леонард Маккой, — звонко отрапортировал Чехов. — Разрешите провести вам экскурсию по кораблю класса Конституция. И, — он остановился, едва двинувшись вперед. Он улыбнулся Маккою через плечо, пока тот озадаченно смотрел ему в спину. — Добро пожаловать в новую жизнь, доктор.