***
— Если твоя сестра ещё раз заговорит о глазах Шэ Ли… — Я того же мнения, — сказал Чжэнси, упав рядом с Цзянем на диван в его покоях и устало проведя ладонью по лицу. — Никогда бы не подумал, что существует столько способов описать змею. — О, нет, — усмехнулся Цзянь И. — Не змею. Волка. Прекрасных, подвижных животных Северного Норойа. Вот почему эти глаза прекраснее, чем весь собранный воедино янтарь Каехайа. — Не могу поверить, что она это сказала, — застонал Чжэнси. Цзянь И небрежно махнул рукой. — Она ещё ребёнок, — сказала Цзянь тоном, на самом деле говорившим: Она — дура. Чжэнси наблюдал, как Цзянь стянул высокие сапоги и скинул их на пол. Поджал ноги под себя, небрежно положив локоть на подлокотник дивана. Перед ними тихо потрескивал огонь, танцуя светом и тенью на лице Цзяня И. Казалось, что его пылающие глаза поглощали в себя всё пламя. В покоях царила тишина. Этим вечером оба Принца обедали с Принцессой Норойа, и больше никто не беспокоил их своим присутствием. Не смотря на сестру Чжаня, последние дни оказались на удивление тихими. Умиротворение окружило их, и Чжэнси ощутил уверенное твёрдое биение своего сердца под сорочкой. — Ты смотришь на меня, — сказал И, не отводя взгляда от пламени. — Извини, — Чжэнси отвёл взгляд. — Я не говорил, что против. Чжэнси тихо вдохнул воздуха и покачал головой. Хотелось едва коснуться его кожи, провести костяшками пальцев вдоль скулы Цзяня И, коснуться подбородка. Но Чжань не шевелился. — Ты такой… Цзянь И перевёл на него внимательный взгляд. Он порой выглядел так молодо, прямо как сейчас, таким разомлевшим и податливым. Чжэнси хорошо знал, когда Цзянь И был таким… непринуждённым, вялым… только когда они были вместе. Словно лишь Чжэнси было позволено увидеть скрытую сторону Цзяня. Тот, кому было дано увидеть всё и кому доверяли. Весёлый бестолковый Принц смотрел на огонь, позволяя пламени поглотить себя. — Какой? — Сложный, — признал Чжэнси. Были слова и получше, более подходящие под описание, которые Чженси мог бы сказать. Но нужно быть осторожным. — Я думал, ты любишь сложности, — сказал Цзянь И. — А если нет, тебе лучше вернуться в Норой. — Мне ещё не исполнилось двадцать пять, — напомнил Чжэнси недавние слова сестры. — Я не могу вернуться. Не меняя своего положения на диване, Цзянь сказал: — Я освобождаю тебя от службы моего спутника, можешь возвращаться домой. Последовавшая за этими словами долгая тишина была наполненная до краёв напряженным ожиданием. Она казалась громче, чем когда-либо прежде. Чжэнси ощутил отчаянное желание вычеркнуть эти обязывающие слова. — Я не это имел в виду. — Именно это ты и имел в виду. — Ты не хочешь, чтобы я покидал тебя. — Думаю, что я… — он остановился. — Будет проще, если я так поступлю. — Нет свидетелей, — сказал Чжэнси. — Поэтому слова об освобождении ничего не значат. Я отклоняю предложение и не хочу его больше слышать. — Ты должен. — Почему? — резко сказал Чжэнси. — Потому, что наши отношения стали неподобающими? Чжэнси с интересом наблюдал за появляющимся румянцем на лице Цзяня. — Нет, — сказал И, его голос был напряжен. — Потому что кто-то пытается убить меня, и я не хочу, чтобы ты путался под ногами. — Ты хочешь, чтобы они тебя убили? — Не хочу, чтобы они убили тебя, — раздраженно парировал Цзянь И. — Честно говоря, почему ты должен быть… неподобающим? — сказал он, пытаясь сменить тему разговора. Последнее слово как внезапный удар конского хлыста обрушилось на него, не давая покоя и не желая отпускать. — Ты знаешь, что я имел в виду. — Наши отношения такие же, как и раньше. Не знаю, о чём ты. — Как и раньше? — не поверил Чжэнси, поворачивая к нему лицом. — Цзянь И, ты… Ты поцеловал меня. Такие же, как и раньше? — недоуменно повторил он вопрос. — Думал, мы сделаем вид, что ничего не произошло. Так проще. Это то, чего ты хочешь. — Разве я это говорил? Мы оба согласились на это? — Чжань не припомнил, чтобы говорил, будто сделать непонимающий вид было проще. Он не говорил, что они должны притвориться, будто ничего не произошло. Нет сердца. Действительно. Они смотрели в глаза друг другу, не мигая, и ожидали, когда другой первым отведёт взгляд. Цзянь И поднялся и подошёл к камину. Опёрся руками о полку над камином, почти нависнув над самыми языками пламени. Его лицо стало мозаикой оранжевого света и тени, словно только что вынутая из кузнечного горна горячая и пылающая светом раскалённая докрасна бронза. — Шэ Ли прибудет через несколько дней, — негромко сказал Цзянь И. — Я не могу сделать этого прямо сейчас. Не могу думать об этом. Нужно рассмотреть договор. — Я никогда не прекращал думать о произошедшем. Цзянь издал раздраженный звук. — Чжэнси… — Ты поцеловал меня, Цзянь И. Нельзя просто забыть об этом. Возможно, я слишком многого хочу, но прекрасно знаю, что именно этого ты и хочешь. Чтобы всё стало как прежде, но ты сам сделал это невозможным. Он понимал, что больше ничего не будет как прежде, как только слова покинули его: Цзянь И хотел вернуть прежние времена, если Чжэнси спустя столько лет не хотел принимать его. Чжэнси не мог представить кого-то, кто так легко готов принять его любовь. Глаза Цзяня И были закрыты, пальцы сильнее вцепились в каменную полку. — Пожалуйста, Чжэнси. Я не могу… — Если ты подумал, что я из тех друзей, которые будут делать вид, будто ничего не произошло, что меня так просто можно обмануть беззаботными улыбками — ты глубоко ошибаешься. Ошибался… как и я. — Нет, — сказал Цзянь И. — Ты всё неправильно понял. Ты думаешь, что у нас может что-то получиться. Но у нас ничего не выйдет, Чжэнси. И я это понимал. Вот почему этого хотел. — Ложь. Ты хотел этого потому, что любишь меня. Меня. А не потому, что это недостижимо. И не потому, что всё будет обречено на провал, если я вернусь в Норой. — Это так? — Что именно? — Обречено на провал? Чжэнси посмотрел на напряженную спину, и Цзянь И обернулся, глядя на него поверх плеча, так и не убрав рук с полки. Глаза прикрыты, светлые брови сошлись на переносице. Стоя там, он выглядел совсем одиноким. — Нет… — прошептал Чжань. — Нет, Цзянь И. Мы можем… это может сработать. «Как?» — спросил он себя. Двое мужчин, принадлежащие к двум разным королевствам. У Цзяня И не было родных, ему нужен был ребёнок. В любви они были свободны, но не в праве выбора брака и спутника жизни. Слишком большой была ответственность. Разум Чжэнси сделал кульбит, во-первых, он думал о браке с Цзянем И. А, во-вторых, он думал, что кто-то другой вступает в брак с Цзянем. От этой картины что-то мучительно сжалось внутри, сдавливая грудь. Чжэнси подошёл к нему и ощутил, как подобрался Цзянь И, напрягаясь натянутым до предела канатом. Если Чжэнси потянет за конец, то что будет на другом? — Я не могу, Чжэнси, — сказал он, когда тот подошёл ещё ближе. — До тех пор, пока не будет решён договор. — Я могу подождать. — Хорошо, — выдохнул Цзянь, а затем почти насмешливо. — Я ждал пятнадцать лет и рад, что несколько недель тебя не слишком побеспокоят. «Возможно, это была неловкость», — подумал Чжэнси. Вот почему он продержался так долго до сих пор, трепеща от такого беспокойства. Это было желание… необходимость в чём-то, чего так страстно желаешь, но не можешь этого иметь. Чжэнси был так близко к нему. Один небольшой шаг — и спина Цзяня была бы прижата к его груди. Чжэнси мог коснуться губами бледной кожи чуть выше воротника, отвести светлые пряди волос. Мог оставить на мраморной коже свою красную и слабую метку, и никто бы не узнал. Он мог бы это сделать, и от мысли кружило голову, но Чжэнси пришлось отступить, позволив Цзяню И наконец вздохнуть горячий воздух раскаленных углей. Он отошёл и сел на диван, увеличивая дистанцию между ними, позволяя Цзяню И не только чувствовать, но и думать. Чжэнси позволил и задался вопросом, какие мысли кружились за этими серыми глазами цвета облачного неба, в котором зарождается буря. Надеялся, что это из-за договора Цзянь И стал меньше улыбаться. Что-то могло вернуть эту улыбку обратно, и, если это должен быть он, Чжэнси не мог с уверенность сказать, сможет ли её вернуть окончательно. Спустя некоторое время Цзянь расслабился, плечи опустились. Руки безвольно упали с полки, и он вернулся на диван. Его дыхание слегка дрожало, но глаза были осмысленными: он был здесь, с Чжэнси, сейчас. Спустился с небес на землю. На столе лежала стопка бумаг, и Цзянь кивнул на них. Это были копии договора между Шэ и Каехаем, распорядительные заметки между двумя нациями. Они начинали загибаться по углам от постоянного просматривания Цзянем И. — Скажи мне, — сказал Цзянь И твёрдым голосом. — Если бы твоя сестра вышла за Шэ Ли, за кого бы сражался Норой?***
Гуань Шань сидел в камере уже несколько часов. Лунный свет проникал сквозь решетчатые, лишенные стёкол окна, тишина тюрьмы была жуткой и давящей. Он так и не притронулся к миске с холодной едой, хотелось отправиться в постель. Поразило само желание: он представлял не маленькую спальню в Западном Районе, расположенную на чердаке таверны, где было всегда шумно, пьяный смех и доносившаяся музыка. Он представлял совсем другое. Мо посмотрел на плащ, лежащий на коленях, богатая ткань под пальцами, галун*, тиснённый вокруг пуговиц, сутаж** на плечах. Одежда оказалась более сложной в отделке, чем казалось на первый взгляд. Он подумал о подкладке, всё ещё хранившей тепло чужого тела. — Ему надоело тебя трахать? Голос раздался неожиданно, откуда-то справа от Гуань Шаня, заглушённый каменными стенами, что разделяли тюремные камеры. Прошла минута прежде, чем Гуань Шань выпрямился. — Это ты мне? — Нет, я разговариваю с ночным горшком в собственной камере… да, я разговариваю с тобой, мелкий мерзавец. Гуань Шань замер. Он ожидал, что именно ему придётся начинать разговор и выпытывать секреты давящей тишины и полного провала. Возможно, не всё так сложно, как он думал. Конечно, он всё немного искажал, но всем хотелось послушать, как Имперский Страж получает контроль и власть над кем-то вроде Гуань Шаня. Он уже начинал забывать все крайности Кайа… похабность и грубость. Секс было проще принять, когда смерть стояла от тебя на вытянутой руке. — Мы не трахались, — сказал Гуань Шань. — Хочешь сказать, что он не трахал тебя. Конечно ты не делал ничего подобного. Когда ты пришёл, фингал под твоим глазом дал понять это ясно, как день. — Всё было совсем не так. — Ага, а я — Императрица. Мо скривил губы и нахмурился. — За что сидишь? — спросил он. Нужно было придерживаться плана. Если этот человек что-то знал и мог рассказать о преступнике, заключенный должен был чувствовать, будто у них было что-то общее… что-то, что было правдой и осязаемым. Он услышал тихий шум… наверно, смех, а, может, что-то иное. — Не думал, что мы обмениваемся историями, малыш. — Ты от меня что-то хотел. Только начистоту. — Начистоту, — сказал мужчина грубым голосом. — Не уверен, что ты мне хоть что-то можешь дать. Правда? — Чего ты хочешь? Шань услышал насмешку заключенного. — Я помню когда ты ушёл; месяц или чуть больше. Ты уже говоришь, как они. — Я не один из них. — Ну, ладно. Дай мне что-нибудь для фантазий. — Не уверен, что я… — Ещё как можешь. Гуань сглотнул колючий ком в горле. — Ты не можешь увидеть меня. — Хм, а мне и не нужно, — был непринуждённый ответ. — Просто расскажи, как это было между тобой и Пантерой. — Я же сказал, мы не… — и замолк. «Что-то, что было осязаемым». И не важно, что это было ложью. Челюсть Гуань Шаня сжалась. Он почувствовал тупую боль в подбитом глазе и закрыл его. Может, поутру Хэ Тянь даст ему целебную мазь. Даже не так, он бы дал Гуань Шаню ингредиенты, чтобы тот сделал её сам. Тянь всегда всё усложнял. — Я жду, парень. — Что ты хочешь знать? — Избавь меня от отговорок девственницы. Он трахал тебя, будто ты кукла? Позволил тебе кончить? Чуть не придушил, когда имел тебя? Держу пари, он не дал тебе использовать кровать, не правда ли. Поставит тебя раком к стене. Гуань Шань ощутил, как в горле перехватило дыхание, будто чья-то невидимая рука действительно сжала его и не отпускала. Он не был девственником, слова не потрясли его. На секунду в мыслях мелькнуло видение, которое хотелось выкинуть из головы. На миг неожиданно он представил, как над ним нависает темноволосая голова, горячее дыхание на шее. Руки, одетые в перчатки, на его талии. — Всё так и было, — сказал Гуань Шань, пытаясь выдавить из себя царапающие горло и язык слова. Не мог просто закрыть на это глаза; он должен играть главную роль до конца, слова были такими оглушающими в тишине тюремных камер. — Как это было? — Грубо, — сказал Гуань Шань. — Да? — Движение тела за стеной. — Что-то тебе давал? …постель, одежда, еда… — Он просто брал то, что хотел. — …Жить в его доме… — И ничего не давал взамен. — …пальто на коленях… — Опустошенный после этого? — Сломанный, — поддержал заключенного Гуань Шань. — Держу пари, он любил, когда ты не сопротивлялся. Был для него просто вещью. Не позволял сказать, если было больно. …Давай я. Ты порежешься… — Да. Будто меня там не было. — Просто дырка для него, в которую можно вставить свой член. Тугой, пока трахались, верно? Гуань Шаня затрясло. — Вот почему он взял меня в последний раз. Я был просто… этим для него. — …Дверь, которая никогда не открывалась. Лишь один раз. Тот раз, когда Хэ Тянь думал, что Шань спит, и просто постоял у его кровати. И Гуань Шань не знал, что делать… что он будет делать… если бы Хэ Тянь потянулся к нему. Тот просто ушёл, и Мо почувствовал незнакомую пустоту внутри себя. И ненавидел в себе это чувство… — А глаз? — сказал мужчина. — Сопротивлялся? — Было слишком больно. Я хотел, чтобы он остановился. — Посмотри, куда это тебя привело, тупая сука. Нужно было терпеть. — Да. Нужно было позволить ему. — Да, нужно было… — За стеной раздался тихий стон, а затем наступила тишина. — Блядь. Гуань Шань закрыл глаза, но понял только сейчас, что всё заволокло тьмой, когда образ всего сказанного перестал разрывать его мысли. Тогда он думал о том же. Больше месяца назад он думал и предполагал, как это будет выглядеть, а теперь не мог вынести даже мысли о насилии над собой со стороны этого человека. Более того, он не мог вынести того, что Хэ Тянь не делал ничего, что Мо от него ожидал. Было бы проще, если бы Хэ надругался над ним. Это было логично, проще для понимания. Как можно бороться с человеком, который оказался совсем не тем, каким ты ожидал? «Ты бы хотел, чтобы он был таким?» — спросил тихий голос. Хотел ли он, чтобы Хэ Тяню нравилось, когда он молчит, позволяя взять себя? Он… не хотел чувствовать, как это причиняет ему боль. Он увидел в Хэ Тяне шанс, и знал, прекрасно знал, что это потерянная надежда. Шань не должен ожидать чего-то от такого, как Хэ. Не тогда, когда он был тем, кем он стал. — Ну, ладно тогда, — раздался мужской голос. Он звучал мрачнее, чем мгновение назад, почти чувствуя эти слова под черепом. Хотелось вырвать сказанное из себя. — Зачем ты здесь на самом деле?***
— Всё это гипотетически. — Если всё это, чтобы предотвратить войну, гипотетически, я приму это. Чжэнси посмотрел на него. — Ты же не думаешь, что будет война. — Я не знаю, Чжэнси. Я не в курсе планов моей матери. Она не сообщает мне о своих приказах армии на границе. Насколько знаю, они могут готовиться к завтрашнему вторжению в Шэ. — Она скажет тебе обязательно. Если будешь разговаривать с Принцем Ли, не зная всего, это может поставить под угрозу прежде всего тебя и переговоры. — Только предположим, что даже Принц Шэ Ли обо всём знает. Ты же знаешь мою мать. На пороге Шэ была бы вся Каехайская армия ещё до того, как разведчики сообщили Королю и Королеве Шэ. Цзянь И знал, что Чжэнси подумал: Ни для кого это не тайна. Никто из них не промолвил больше ни слова, оба знали — это была правда. В отличие от Шэ, его мать не была хитрой и коварной, она была скрытной. Настолько, что даже Цзянь И многого не знал. Она так умело скрывала от него некоторые вещи… об отце, о Каехае и его дворе… и он больше не был уверен, что знает что-то об Империи и что в ней происходит. Кожа Чжэнси слегка раскраснелась, в покоях было тепло от огня, и глаза Цзяня постоянно натыкались на его сорочку. Проблема с одеждой, которую было принято застёгивать на все пуговицы, заключалась в том, что каждый проблеск кожи становился пугающе волнующим. Когда Цзянь отправился с Чжэнси к нему в королевство, тот носил норойскую одежду, от которой Цзянь И чуть с ума не сошёл: голые руки и обнаженный запястья, расстёгнутая до самой груди сорочка. Это было невыносимо. — Я не знаю, что ему предложить, — сказал Цзянь И. — Что сказала твоя мать? — А ты как думаешь? — хмуро посмотрел на него Цзянь И. — Делай то, что должен делать Принц? Губы Цзяня дрогнули в улыбке. — Ты знаешь мою мать лучше меня. — Я так не думаю. Цзянь И сделал паузу и прочистил горло. — Ну? Чжэнси откинулся на спинку дивана, вытягивая длинные ноги и складывая руки на животе. — Ты можешь и не соглашаться с условиями. Шэ слишком много требуют от Каехайа, очень легко вывести ситуацию из равновесия. — У меня нет полномочий. Даже если бы я попытался это сделать. Моя мать уже давно предложила бы союз, если бы хотела. Договора будет достаточно. — Отдашь им их земли? — Если и отдадим, то не все. — Однажды дашь им немного… — …и они захотят получить всё, — кивнув, сказал Цзянь И. — Потребуют большего. Как и в прошлый раз: они всегда хотят больше. — Каехай всё тот же, — осторожно напомнил Чжэнси. — Империя не будет сидеть, дожидаясь, пока другие королевства сдадутся под чужую власть. — Знаю. Я не… извиняюсь за прошлое Каехайа. Сейчас главное остановить надвигающуюся войну. — Если это произойдёт — ты легко сможешь это предотвратить. — Какой ценой? Я угрожал Шэ Ли. Ты слышал мои слова. Однажды победив, мы не можем быть снисходительными. Цзянь И наблюдал, как брови Чжэнси сошлись на переносице. Его взгляд, погруженный в размышления, готовый сделать ради него что угодно, согласный остаток жизни провести с Цзянем И. Он выглядел тем, что так любил в нём Цзянь И до того, как тот стал кем-то намного более важным для него: другом, спутником, наперсником. Тем, кому он мог доверять. Он ощущал, как слова освобождения замерли у него на губах. Если Чжэнси услышит их и поднимется, покинув дворец, что бы сделал Цзянь И? Через несколько лет он покинет его. Хуже некуда. Не потому, что Чжэнси не будет рядом, а потому, что Цзянь И нуждался в одном единственном человеке. Если Чжань уйдёт, он останется одинок. Как скоро наступит тот роковой час, когда И придётся управлять империей без Чженси? Что-то пошло не так. Чжэнси был точно таким, каким должен быть спутник. Они учились друг у друга, императорский ребёнок должен был знать даже больше, но всё же Цзянь И чувствовал, что ничему не научился и ничему не научен. — Не сомневайся в себе. — донёсся голос. Цзянь И поднял взгляд от договорных документов. Взгляд голубых глаз Чжэнси был напряжен, когда он смотрел на И. — Ты найдёшь способ, — сказал Чжэнси. — Всегда находил. — Потому, что ты со мной, — ответил Цзянь, оставив недосказанным "пока что". Последовала пауза. — А что насчёт Ферских островов? — осведомился Чжэнси. — Они не сторонники войны, но станут на твою сторону, если это будет выгодно. — Будем надеяться. У нас надёжные торговые соглашения. Наша мощь побудит их предоставить войска, даже если они не нужны. Соблюдение приличий. — Но? — ощутил подвох Чжэнси. — Но если твои мать с отцом поддержали Шэ… — Я сказал, что они никогда не разорвут союз… — Если бы они разорвали союз, Ферские Острова могли бы поступить точно также. Мы были силой в течение тысячи лет. Возможно, они захотят это изменить. — Даже если Норой и Острова будут на стороне Шэ, они не смогут победить. — Но будут близки, — сказал Цзянь И. — Ты в это не веришь. — В течение почти тридцати лет наша армия бездельничала. Нет движущей силы победы, не было стимула. — Армия Каехайа… элита, — сказал Чжэнси. — По сравнению с ней наша армия — ничто. — Армия… — повторил Цзянь. — И генерал Хэ. Ещё один фактор. — Ты же правда не думаешь… — Когда-то Каехай принадлежал роду Хэ. Генерал может захотеть вернуть прежние времена. — Хэ Тянь никогда не поддержит этот переворот. — Нет, но Хэ Тянь управляет стражей Каехайа, а не армией. Он — не его брат. — Армия на стороне Императрицы. И так было всегда. Он не пойдёт против твоей матери. — Я не знаю этого наверняка, — отозвался Цзянь И. — Как я уже говорил, мне ничего не известно об армии. Если мать ничего не говорит, то почему я должен думать, что всё хорошо? Реакцией Чжэнси было желанием провести рукой по его волосам. Теперь он наклонился вперёд, Цзянь И наблюдал, как тот поднялся и подошел к шкафу у стены, вытаскивая из него бутылку и два кубка из слоновой кости. — Итак, — сказал он, разливая вино. — Войны не будет. — Нет, — произнёс Цзянь, протянув руку и ожидая, когда Чжэнси отопьёт из своего кубка, после чего передал ему другой. — Войны не будет, — добавил он. — Возможно, вместо этого мне нужно жениться на Шэ Ли. От услышанного Чжэнси на мгновение застыл, прежде, чем сесть обратно. На этот раз он был ближе, если бы Цзянь И слегка придвинулся, то они соприкоснулись бы бёдрами. — Я уверен, ты сможешь… найти другой выход, — сказал Чжэнси. Его голос стал жёстче, и Цзянь И улыбнулся в кубок. Вино оставляло горький, вяжущий вкус на губах, вызывая в горле сухость, когда он глотнул жидкость. — Триумвиат***, — произнёс Цзянь, с наслаждением наблюдая, как Чжэнси подавился вином. — Ну, думаю… что в этом есть необходимость. Цзянь И подумал о Шэ Ли, о его янтарных глазах и поёжился. — Возможно, ты прав. — Я прав. У наследника империи должен быть кто-то, кто знает о чём говорит. Улыбка на лице Цзяня изменилась, став намного мягче. Он отложил свой кубок на стол и повернулся к Чжэнси. Руки его лежали на коленях, и глаза Чжэнси замерли на них… их безобидности, позволив его взгляду встретиться со взглядом Цзяня И. — Что? — спросил он. — Спасибо, — сказал Цзянь И. — За то, что есть. За того, с кем я могу поговорить. Лицо Чжэнси вспыхнуло. — Ты знаешь, я здесь ради тебя. Всегда. — Потому, что хочешь быть. — Потому, что хочу быть с тобой. Цзянь И кивнул. — Я готов отдать жизнь, чтобы защитить тебя, — продолжил Чжэнси. — Не нужно, — сказал Цзянь, чувствуя боль от этих слов. — Если ты умрёшь, с кем тогда я буду потом? — Уверен, ты справишься. Цзянь И покачал головой. — Нет, — ответил он, чтобы чем-то закрыть молчание, повернувшись так, что колени касались коленей Чжэнси. Это был ничего не значащий будничный контакт. Он ощущал себя как вино, оставляющее сухой вкус на языке, жаждя чего-то более сладкого. Чего-то большего. Глаза Чжэнси потемнели. В поздний час дворец вокруг них затихал. Словно они были единственными живыми, не ложащимися спать. Как весь мир тихо и спокойно спал, давая им возможность сделать то же… так что они могли всё, позволяя этой ночи всецело быть только их. — Поцелуй меня, — сказал Цзянь И. — Ты сказал… — Я знаю, что говорил. А сейчас я говорю это. — Цзянь И… — Поцелуй меня, Чжэнси, — Прошу. Покажи, что ты действительно этого хочешь. Пусть это будет тем, что ты хочешь мне дать. Какое-то время Чжэнси всё ещё смотрел на него, хватило всего лишь еле уловимого движения Чжаня, чтобы сердце Цзяня И забилось сильнее, бешено толкая кровь в теле, отдающее в ушах сердцебиение, оглушающий ритм понимания. Он собирался это сделать. Взгляд Чжэнси упал на губы Цзяня И, ещё ближе, глаза закрылись, когда он ощутил тепло на собственных губах. Поцелуй должен был быть нежным. Мягким, наполненный звуком биения сердца и тихого дыхания, но всё было совсем не так. Жаркие, оранжевые языки пламени пламени вырывались из него, облизывая кожу, охватывая его всего. Цзянь И ничего не мог поделать с собой, руки жили своей жизнью, переместившись с колен и касаясь длинных волос Чжэнси. Пальцы потянули за ремешок, удерживающий их завязанными пучком на затылке. Не мог контролировать себя, приоткрыв губы, готовый ко всему, что Чжэнси захочет дать ему. Когда разделяющее их пространство было сокращено, Цзянь И подался навстречу всем телом. Не было ничего желаннее этой близости. Не хотелось ничего кроме этих тёплых, сильных и ожесточённых рук Чжэнси, придерживающие его под челюстью, приникших, жадных губ, будто он был живительным источником. — Мне хотелось, чтобы это было неторопливо, — судорожно вдохнул воздуха Чжэнси, когда они отстранились. Синяя радужка его глаз была почти скрыта расширенными зрачками, не оставляя ничего, кроме темноты и влажных от поцелуя раскрасневшихся губ. И это Цзянь И заставил его так выглядеть. — Я хотел… дать тебе… — Извини, — сказал Цзянь, прерывая передышку. И снова подался навстречу, и Чжэнси опрокинул его на спину, кладя голову на подушки дивана, выгибая спину, прижимаясь к нему грудью, подаваясь ему навстречу. Это было всё… нет, ему не было стыдно. Ладонь в волосах, пальцы перебирают пряди на затылке, мысли Цзяня И растворились в ощущениях… нежность, жёсткость, столкновение противоположностей, когда они пытались отыскать что-то несуществующее между собой. Что было искренним и равным в них. Могли ли они сделать что-то, что было ими обоими и не одним из них одновременно? — Нужно остановиться, — в конечном итоге выдохнул Чжэнси. Он стоял на коленях, нависая над Цзянем, осязаемый, свет огня отбрасывал на его лицо тень. Слова прозвучали щекочущим дыханием в изгибе шеи Цзяня. Слишком жарко в покоях, или это жар изнутри разливался по его телу. — Знаю, — прошептал Цзянь. — Я не хочу. Он ощутил сопротивление, когда Чжэнси отстранился, пришлось разорвать кольцо рук, до этого сомкнувшихся на спине Чжаня. Чженси негромко сказал: — Я тоже, — Цзянь И не думал, что происходящее можно ощутить ещё острее. И Чжаню верилось: что-то перевернулось в нём от этой истины, и он даже не ставил под сомнения услышанные слова. Чжэнси сел от него на некотором расстоянии, завязав волосы в узел, глаза полуприкрыты, на губах блаженная слабая улыбка. Цзянь продолжал лежать, как его уложил Чжэнси, чувствуя, словно тот ещё прикасался к нему. Отголоски ласк. На его губах невольно расцвета улыбка.***
Едва первые лучи солнца коснулись горизонта, как Тянь покинул свои покои. Свет был подёрнут серым плащом тумана, обосновавшись во дворах и садах. Тянь не спал всю ночь — голова шла кругом. Теперь он знал, каково испытывать на себе это чувство: в желудке всё сжалось и образовалась пустота, когда он шёл через дворец в императорскую тюрьму. Прошлой ночью была его очередь охранять тюрьму, это входило в его обязанности, но он знал, что если будет там — заключенные ничего не расскажут Гуань Шаню. «Я совершаю ошибку», — подумал он и резко остановился от этой мысли. Ему не дозволено было совершать ошибки. Он не позволял себе оказаться в ситуации, где возможно допустить ошибку. А теперь Гуань Шань поставил его именно в такую ситуацию. «Он погубит меня», — не в первый раз беспомощно подумал Хэ, но следующая мысль была абсолютно новой и непривычной: «И я бы позволил ему». Он был совсем недалеко от тюрьмы, когда из тумана донёсся приближающийся стук копыт по булыжной мостовой, а из-за плохой видимости увидеть лошадь было невозможно, пока она не оказалась почти вплотную, возвышаясь рядом с Хэ тёмным очертанием в густом тумане. Бай Янь спешился, тут же протягивая ему свиток пергаментной бумаги. — В Восточных Полях произошло восстание, — сказал он, когда Хэ Тянь взял свиток. — Прибыл гонец. Лошадь тяжело дышала, раздувая ноздри, бока дрожали от бешеной скачки. Тихий утренний воздух звенел. Разом на плечи свалился груз, когда Хэ Тянь прочёл свиток. Взгляд бежал по словам. Пожары… Дети… Сборы… — Это проблема армии, — отрезал он. — Мы не используем Стражей против беспорядков. — Волнения были небольшими. Императрица не захотела, чтобы генерал покидал границу, пока там Шэ Ли. Был её приказ отправляться немедленно. — Сейчас? Бай Янь странно посмотрел на него. — Ваша лошадь готова, — решительно сказал он. — Остальной отряд ждёт. Нужно отъезжать сейчас же, путь может занять несколько дней. — У меня есть дело в тюрьме. — Это не терпит отлагательств. Люди умирают, господин. «А убийца? Её Величество отправляет меня прочь, в то время как её сын находится под смертельной угрозой?» Его ум просчитывал тысячи возможных вариантов. Что, если Шэ спровоцировал восстание, чтобы убрать его из Кайа? Что делать, если восстания не было, когда он прибудет на место? Если его убьют… Гуань Шань навсегда останется в тюрьме? — У Принцессы Норойа будет собственная защита. Принц Шэ Ли прибудет также со своей. На протяжении нескольких дней Императрица с Принцем будут хорошо защищены дворцовой стражей. Хэ Тянь сглотнул чувство тошноты. На что это было похоже? Желание всей душой обладать чем-то, которое маячило перед лицом с молчаливым обещанием. А в самом конце у тебя забирают всё? Бай Янь наблюдал за ним, видя, как на лбу того появляются морщины, когда тот хмурился. Это было так не похоже на Тяня, он и сам это знал. Ещё месяц назад он бы вскочил на лошадь Бай Яня без промедления и поскакал в Восточные Поля, не дожидаясь отряда. Уже бы был в пути. Бай Янь был родом из Восточных полей и всё выглядело будто Хэ Тянь сомневается, не знает, оказать ли помощь его народу. Хэ сжал ладони в перчатках в кулаки, чувствуя боль в костяшках правой руки. Ему стоило быть понежнее. Должен был, но ничего не мог с этим поделать. Ощущения, одолевавшие его после удара, и взгляд на лицо Шаня. Тот с трудом скрывал боль. Он не мог отступиться от начатого, притворившись, будто ничего не заметил. «С ним всё будет в порядке», — попытался убедить себя Хэ Тянь. Бай Янь был прав. Прямо сейчас гибли невинные люди. Гуань Шаню придётся подождать.***
Осознание и ответственность вышибли из него шепот чувств, сменяясь голосом разума, как удар кулака по лицу. Он развернулся спиной к тюрьме и зашагал прочь.