***
Сестра Чжэнси проснулась поздно, присоединившись к нему за чаем. Естественно, опоздав. Прошлым вечером обед длился намного дольше, чем они рассчитывали. Императрица извинилась за ранний уход, вскоре один за другим обеденный зал покинули придворные. Остались лишь Чжэнси со своей сестрой и Цзянь. Хэ Тянь сказал, что у него есть «важные дела», и исчез в неизвестном направлении. Какое-то время их общение было наполнено тёплой ностальгией о прошлом, Чжэнси и Цзы Цянь вспоминали те немногие моменты юности, проведённые вместе, к которым вскоре присоединился Цзянь И. Эти двое делили пятнадцать лет совместных воспоминаний. — Не серди сестру, — наставительно сказал Чжэнси, когда они вдвоём возвращались в его покои. — Ты же знаешь её. — Как пожелаешь, но ты же знаешь меня. — Да, — сказал Чжэнси. — Ты любишь побеждать. Ответом Цзяня был резкий взгляд в сторону своего собеседника, говорящий намного красноречивее всяких слов. Чжэнси на долю мгновения почувствовал нечто тёплое, заворочавшееся внутри, словно ранее наглухо запертые ворота начинали постепенно распахиваться настежь навстречу новым чувствам. Перед его взором всплыла картина двух мальчишек на смятых простынях, отстранённый взгляд Цзяня И, сидящего в кресле. Вспомнил свои сомнения, находясь перед дверью в покои, не готовый увидеть ожидающее его за дверью ужасное зрелище. Зная, что он не вынесет этого, уверенный, что его разум не выдержит, если увидит кровавые последствия вторжения убийцы: медное блюдо для фруктов опрокинуто на пол, апельсины разбросаны по полу, распахнутое окно, утренний прохладный ветерок колышет занавески. Алая кровь, тёплой влагой пропитавшая постель. Прекрасная, бледная рука с холодными согнутыми пальцами. Чжэнси покачал головой, отгоняя навязчивые образы, которым не хотелось потворствовать. Нужно было гнать их прочь и не давать над собой власти. Он не имел права об этом думать, не должен был даже допускать подобные упаднические мысли, позволяя страху взять над собой верх. Не хотелось больше думать о том, что будущий правитель и наследник Каехайской Империи чуть не умер у него под самым носом. Нет, не наследник или Принц, просто Цзянь И. Даже думать не хотелось, что тот мог погибнуть. Чжэнси поднял голову, услышав мягкие шаги по ступеням, ведущим к павильону. — Ну наконец-то, — сказал Цзянь И, еле скрывая раздражение. После проникновения преступника в сады, Цзянь И теперь не мог свободно перемещаться даже по дворцу, не говоря уже о том, чтобы отправиться в город, куда ему строго-настрого запретили выходить. Чжэнси понял, что утро, проведённое в противостоянии с его сестрой, Принц считал приятным и своеобразным развлечением от скуки. — Простите за задержку, — сказала сестра Чжэнси, приближаясь к маленьким ступенькам павильона, одетая в платье цвета цветущей вишни и плащ, темнее одежды на несколько оттенков. Чжэнси, как обычно скромно одетый, как и было принято в Каехае, неодобрительно нахмурился. — Если делаешь визит в страну, то должна приобщаться и соответствовать культуре её народа, — неодобрительно напомнил Чжэнси, пристально разглядывая ткань её платья. Должно быть, куплено на Дальних Островах. — Штаны нелепы, — последовал ответ, когда она села напротив них за стол, скрестив ноги на циновках. — Не важно, что тебе нравится, — не сводил с неё взгляда Чжэнси, никогда не считая штаны чем-то нелепым. Все мысли на мгновение занял образ, как они плотно сидят на бёдрах Цзяня И. Она встретила его взгляд, наливая себе чая, и Чжэнси, вынырнув из собственных мыслей, запоздало осознал, что Цзянь И чуть склонился к нему, наполняя его чашку чаем. Его окутал дурманящий запах, чистый и тёплый. Слишком близко, опасно. Если бы Цзянь пожелал и придвинулся чуть ближе, Чжань ощутил бы щекочущее лёгкое прикосновение его шёлковых волос к собственной щеке. — Благодарю, — вместо этого сказал Чжань ослабевшим голосом, когда Цзянь отстранился. Принц пожал плечами, наливая себе чая. Чжань понимал, что на самом деле делал тот: всякий раз, когда его посещала сестра, Цзянь не мог не выразить прямо на её глазах своё чувство привязанности, то, насколько они были ближе, в отличие от Цзы Цянь. Не знал, как объяснить им обоим, что здесь не бывает победителей и соревнование нелепо. Не знал, как дать ей понять, что Цзянь И относился к нему в совсем ином смысле, нежели сестра. И не знал как сказать, что они ведут себя как настоящие дети. На протяжении часа они говорили о Норойе. Цзы Цянь вдохновлённо рассказала об отце и матери и недавнем наводнении, затопившем лесистые долины северо-западных земель. Чжань подробно расспрашивал о новостях двора и налогах, удовлетворённости населения, о политике ввоза и вывоза Норойских товаров. Она смогла ответить лишь на немногие вопросы, вызвав мимолётную тень раздражения на лице Цзяня. Это не укрылось от внимательного взгляда Чжэнси. «Цзянь прекрасно знал, что так будет, и хотел это продемонстрировать мне», — подумалось Чжаню. Это было несправедливо со стороны Принца: тот прекрасно осознавал свои действия, он был наследником, волей-неволей соответствовал своему статусу, вникая в дела Империи, был в курсе многих дел своего народа. Его сестре не суждено было занять трон, так распорядились звёзды. Порой холодный свет звёзд в тёмном бархате неба был жесток, если они этого желали. Но это не значило, что, если не суждено было занять бразды власти, она не должна была интересоваться политическими и социальными делами Норойа, быть осведомлённой в важных вещах для члена королевской семьи. — Твой народ хочет видеть тебя, — сказала она с едва заметным упрёком. — Не самая лучшая тактика, если ты почти всё время проводишь в Каехае. — Пока не исполнится двадцать пять, мне суждено прожить в Каехае, — напомнил Чжэнси. — Люди это знают. И ты тоже. — Двадцать пять лет — официальное окончание служения спутника будущего правителя, но не обязательно придерживаться такого срока. Мать была спутником Императрицы, но ей позволили вернуться в Норой, когда ей было шестнадцать лет. — Императрица — не Цзянь И, а я — не наша мать. В этом крылась своя жестокая правда: они вкладывали в свои слова слишком разный смысл. Чжэнси не смог даже припомнить, излучала ли вообще когда-нибудь Императрица такой же свет, как и её сын. Цзянь И был совсем другим, светлым, как весеннее солнце, искренне излучающий вокруг себя тепло, словно желая ослепить всех. Глаза же Императрицы не задерживались на других людях, оставаясь равнодушными, как холодный свет луны. — Это не значит, что ты не должен почаще к нам приезжать. Ты станешь их королём, а не королём Каехая. — Думаю, он прекрасно это знает, — вмешался Цзянь И, вертя в пальцах чашку ароматного чая. — И понимает как никто другой. Чжэнси проигнорировал его едкий комментарий, но всё же сказал, обращаясь к Цянь: — Будь осторожна в своих высказываниях. Если тебе так сильно хочется чего-то, это ещё не значит, что другие хотят того же, сестра. — Я не… — смутилась девушка. — В то самое мгновение, когда ты начинаешь говорить, всё становится… намного сложнее и запутаннее. Выражение её лица стало раздражённым. Каждый визит неизбежно рано или поздно перетекал в наставительно-поучительное русло. Чжэнси не мог с уверенностью сказать, действительно ли она притворялась или не понимала сказанного им, а, может, просто не хотела понимать, в душе всё ещё оставаясь ребёнком. Отчасти это было блаженством, Чженси не надоедало учить её и делиться собственным опытом. — Я всё ещё не понимаю, — нахмурила она брови. — Если ты тратишь свою жизнь здесь… с ним… как ты надеешься управлять Норойем, когда ты с трудом знаешь, как это делать? — Знаю? — приподнял бровь Чжэнси. — Мне не нужно жить в королевстве, чтобы знать, как управлять им. Каехай… это союз множества королевств, объединённых в одну Империю. Здесь сосредоточие управления. Он всё упрощал на словах, сумев сделать Империю меньше, найдя в себе терпение разжевать ей основы для лучшего понимания. И почувствовал прикованный к нему взгляд Цзяня И, когда он говорил о Каехае, будто тот был почти родным домом. Словно он когда-то понимал эту расползающуюся массу королевств, растекающуюся по карте Империей как пролитый на бумагу чай, со всеми завоёванными землями и различными народами. — Разве это не самонадеянность? — хитро сказала сестра. — Допускать, что если ты сможешь править королевством, то и империей тоже? — Напротив. По крайней мере я не самонадеян в этом вопросе: если могу править королевством — смогу управлять и империей. Рядом Цзянь И еле слышно засмеялся, пытаясь замаскировать смех под кашель. — Звёзды не позволят тебе узурпировать меня. — Вряд ли бы у меня это вышло, знаю. — Напротив, — сказал Цзянь И и Чженси не смог проигнорировать слишком явное лукавство в его голосе, которое, кажется, было неподдельным. — Думаю… я бы охотно отдал тебе бразды правления. — Что?.. — невольно вырвалось у Цзы Цянь, не обратившую внимания на сгустившийся между ними от напряжения воздух. Не обратила внимания на взгляд, которым Чжэнси посмотрел на Цзяня, потрясённый, еле сдерживая вздох нерешительности.— А вы бы правили Нороей вместо Чжэнси? Она не скрывала отвращения и зарождающегося в голосе страха. Подобная действительность была нелепой, но всё же девушка сказала это так, словно предполагала подобный расклад событий. — О, нет, — весело сказал Цзянь И, не отводя многозначительного взгляда от глаз Чжэнси. — Норой близок к Каехаю и будет совершенно не против находиться под управлением Империи. Уверен, Чжэнси будет рад добавить в свою свиту ещё одно королевство. — Нелепо, — сказала сестра Чжэнси, пылким взглядом посмотрев на своего брата. — Скажи ему, что он абсурден. — Ты абсурден, — еле слышно, словно находясь с дурмане, повторил Чжэнси. — Двое против одного? — усмехнулся Цзянь И, поднеся к губам чашку и приподняв светлые брови в наигранном удивлении. — Это нечестно. Меня окружили. Чженси пришлось отвести взгляд первым. От того, что едва уловимо прозвучало в голосе Цзяня, все его внутренности скрутились в узел, а в животе возник предательский холодок. Он сделал глоток имбирного чая. Это был страх, страх перед осознанием: Цзянь говорил правду, прикрытую легкомысленной шуткой. Даже не было сомнений, что Цзянь И способен совершить нечто нелепое… да, именно нелепое… присоединить Норой к Каехайской Империи, поставив во главе правления Чжэнси. — Не то чтобы я не хотел этого, — как ни в чём не бывало легкомысленно продолжил Цзянь И, лукаво улыбаясь. Чжань теперь мог понять истинный смысл его слов, представляя, как тот хватает подол его плаща, прежде чем ускользнуть с Совета, голова чуть склонена, на губах играет та же юная и хитрая улыбка. — Думаю, ты лучше справишься со всем… этим. — Хватит шутить, — немного зло пробормотал Чжэнси, глядя на свою чашку остывающего чая. — Ты говоришь о завоевании другого государства слишком легкомысленно. — Ты прав, — всё так же легко согласился Цзянь. Его взгляд переместился на Цзы Цянь. — Не стоит поддразнивать, когда нам нужно говорить о Шэ Ли, верно? Все эти разговоры о завоевании народов. Наступило неловкое молчание, сестра Чжэнси опустила взгляд на свои колени, ничего не ответив. По статусу она ничего не могла высказать Принцу, сжав зубы. «Как шторм, — подумалось Чженси. — Затишье перед бурей». — Лучше не будем говорить о политике, — сказала она. — В этом вопросе я бесполезна для вас. — Ты всё ещё общаешься с ним? — Цзянь И моргнул, как бы между прочим переводя тему разговора в нужное русло. — Конечно общаемся, мы… — она замолкла и сглотнула, когда Цзянь И еле сдержался от острого комментария, не позволив резким словам ранить её. — Всё понятно, — наконец сдержанно сказал он, словно делая для себя какой-то очевидный вывод. — Простите, — Чжань перевёл взгляд с Цзяня на сестру и обратно. — Я не понимаю. Обычно Принц бросил бы на него взгляд, полный весёлой непринуждённости, словно Норой навсегда укоренился в Чжане, когда он был ещё ребёнком, отказавшись покидать его в своей наивности. Словно Норойский Принц не мог понять всех интриг и подводных придворных камней Каехайа. Однако сейчас, вопреки ожиданиям, взгляд Цзяня был другим. Весь его вид внезапно стал мальчишеским и осторожным, когда он закусил нижнюю губу, словно не хотел говорить ему жестокие слова, не имевшие значения, пока не акцентировать на них внимания… сестра Чжэнси. — Похоже, — осторожно начал он, невнятно и медленно выговаривая слова, — твоя сестра обручена с возлюбленным Принцем Шэ Ли. — Я не… — Хватит врать, Принцесса Цзы, — резко бросил ей Цзянь, повысив голос и теряя терпение. — Только не ему. Ты обязана сказать правду хотя бы своему брату. Чжэнси оставалось лишь пораженно смотреть на неё во все глаза, не желая верить услышанному. Он чувствовал накатившее опустошение, как срубленное безжизненное дерево, из которого вскоре сделают нечто бесполезное и декоративное, которое уже никогда не сможет расцвести весной. Он чувствовал себя таким же бесполезным и выжатым досуха. — Скажи мне, что ты пошутила, — низким голосом негромко сказал он, чувствуя накатывающий вал злости. — Скажи, что это… — Я приняла его руку. Чженси громко выругался на достаточно резком норойском языке, от чего его сестра вздрогнула, а Цзянь, прикусив язык, посмотрел на него большими удивлёнными глазами. Чашка в руках Чжаня тряслась так, что, казалось, ещё мгновение — и разлетится на черепки в плотно сжатых пальцах. Лишь чудом чай не расплескался по столу и не обжёг его, когда Чженчи резко положил чашку на стол, едва не сломав предмет мебели вместе с ни в чём не повинной посудой. Всё предстало перед ним с жестокой, мучительной ясностью, подёрнутой алой пеленой гнева и полнейшим собственным бессилием. — Как ты могла… — Он прижал правую ладонь к глазу. — Нет, — сам себе сказал Чжань, тяжело дыша как после бега. — Шэ даже глупее тебя. Он ведь не спросил позволения наших матери и отца, так ведь? Нижняя губа его сестры задрожала в преддверии слёз, но сейчас ему было всё равно. — Я хотела, чтобы это было в тайне, — сказала она тихим, защищающимся и жалобным голосом. — У тебя нет тайн, если ты часть королевской семьи, сестра, — вымученным голосом выдавил из себя Чжэнси, сжав кулак. Как же хотелось, чтобы это было ложью, глупой и жестокой шуткой. Вот только это была правда, которую он не мог изменить, правда, что разрывала его на части. — Есть правила, которым нужно следовать. Хотя бы из уважения. Он должен быть пойти к матери и отцу и попросить их благословения. Пойти к Императрице… — Императрица не имеет ничего общего с моим браком… — попыталась негромко возразить Цянь. — Каехай имеет отношение ко всему, что хоть как-то связано с этим. — У Чжэнси был такой голос, словно он подошёл к краю обрыва, и теперь ему приказали прыгнуть в чёрную бездну: лицо потемнело, и глаза жадно впились в лицо своей глупой младшей сестры. — Как ты думаешь, как бы выжил Норой без торговых путей через Каехай? Ты думаешь, Норой сам себя обеспечивает без торговли с гильдией купцов Каехайа? — сказал он то, что все и так знали. — Мы в долгу и подчиняемся Каехаю, как и провинция Восточных Полей. Мы в долгу перед страной, вырвавшей нас из банкротства из-за войны с тем человеком, за которого ты хочешь выйти замуж! — Не говори так о нём, — возразила она. — Будто бы он руководил войной, словно это он виновен в бедах. Он даже не родился, когда началась война. — Будто? — спросил Чжэнси с явным недоумением, пропитавшим его стальной голос. — Он наследник, сестра. И уже несколько лет пытается аннулировать договор между Каехаем и Шэ. Ты настолько глупа в своих чувствах, наивно веря, будто крах не в его интересах и он не такой же, как и прочие? — Хватит называть меня глупой и наивной! — Ты права, — вклинился в ссору между ними до этого притихший Цзянь И. Его голос был спокоен и твёрд, оказав на Чжэнси успокаивающее воздействие. Буря в душе начала утихать под лучами тёплого солнца слов Цзяня. Он ощутил, как снова может ясно ощущать окружающий мир, кровь растекается к его конечностям, приливая горячими волнами не только к голове и горлу, грудь перестаёт сдавливать, и дышать намного свободнее. — Тогда докажи нам это и отвергни его руку. — Я не… просто потому, что вы… — В самом деле, — сказал Цзянь И, обрывая её бормотание надменным щелчком пальцев. — Отклонишь ты предложение или нет, вы не сможете вступить в брак без благословения твоих родителей. И прости меня за откровенность: не представляю, зачем им давать своё согласие. Свадьбы попросту не будет. Должен признать, ты так мило потворствовала своей мимолётной несбыточной фантазии. От услышанного её беспомощный взгляд метнулся к Чжэнси. — Брат? — сказала она, затаив дыхание. — Это правда? — Ты — член королевской семьи, сестра, — сказал Чжэнси, не в силах смотреть ей в глаза. — Никто не одобрит вашу свадьбу. Даже если это будет происходить тайно, её тут же осудит любая власть и аннулирует. Церемония между членами двух королевских семей будет незаконна. — Странно, — лениво протянул Цзянь. — Ты думаешь, что Шэ Ли хочет свадьбы. — Конечно, хочет, — уверенно посмотрела сестра Чжэнси. — Именно я предложила… скрыть это. — Из-за родителей? — Я знала, что никто нас не одобрит. — Славно, — язвительно заключил Цзянь. — Сестра, — сказал Чжэнси, подаваясь вперёд и пытаясь воззвать к благоразумию девушки, — ты его почти не знаешь. Вы даже и пары месяцев не пробыли вместе. — Не хотелось думать, как именно они проводили время, как Шэ не отрывал волчьего взгляда от его сестры, и эта его отвратительная усмешка. Как она смогла попасть под очарование его янтарных глаз и серебристых волос. Принц Шэ так вообще не вязался с образом влюблённого в кого-то. — С тех пор мы писали друг другу письма, — сдержанно сказала она, заправляя прядь волос за ухо. Её плечи были напряжены, и Чжэнси выискивал в ней бурю. Куда она пропала? Куда подевалось то потрескивающее напряжение, когда Цянь говорила, где те морские тёмные глубины её глаз? Словно море превратилось в ведро воды, из глаз вот-вот готова политься влага… вот только слезами здесь не поможешь. — Письма, — сдержанно сказал Цзянь И, разглядывая собственные ноги. — Как романтично. — Вы не знаете его так, как знаю я. Внезапно ладонь Цзяня резко со стуком упёрлась в стол, когда тот подался вперёд, сжимая пальцы на деревянной поверхности и нависая над лицом принцессы. Весь словно преобразился в одно мгновение, и его ленивые движения стали напряженными и опасными. — Да, — низким голосом прошипел он. — Это значит, ты не знаешь его так же хорошо, как мы, глупая наивная девчонка. Она отпрянула от его ранящих слов, и Чжэнси ощутил невыносимое желание подойти к ней — учитывая её ранимость, — чтобы оградить от жестокости, которую Цзянь И так безжалостно открывал ей. В отличие от Шэ Ли, скрывающегося за ложными обещаниями и написанными словами, таящими в себе скрытую угрозу, Цзянь И прямо и открыто говорил ей всё в лицо. Тем самым поступал с ней честно, по-своему, хоть и безжалостно. — Если бы ты был королём, — сказала Цзы Цянь, быстро обратив к брату свой взгляд, — ты бы дал мне благословение? Чжэнси приоткрыл в изумлении рот, беспомощно встретившись взглядом с Цзянем. Знала ли Принцесса, что они будут это обсуждать, когда она приедет? Знала ли, что спросит его о разрешении? Что будет, если он даст ей свой ответ? — Я не могу… — сказал он, глядя на Цзяня И. — Да, — сказал Цзянь, отстраняясь от неё. — Не будем обсуждать гипотезы и предположения «если бы». Чжэнси не король. Пока что. Если ты хочешь до конца разыграть свою фантазию, то ты прекрасно знаешь, куда идти. — Мои родители никогда не согласятся на это. — Как думаешь, о чём это говорит? — хмыкнул Цзянь И. — Есть причины, по которым ребёнок просит благословение своих родителей, Принцесса. — Слово «Принцесса» было сказано так, словно Цзянь считал это их личной шуткой. Это был тот голос, которым он называл Чжэнси Принцем, а себя — наследником Каехайа. Словно положение каждого из них — это созданная кем-то грандиозная насмешка, о которой осведомлён был только Цзянь. А он сам был в первых рядах этого марша абсурда и даже потешался над всем происходящим. Он продолжил: — Есть причина, почему королевская семья благоприятствует браку между людьми благородных королевских кровей. Все эти решения имеют важное значение и последствия. Ты должна учитывать их. Чжэнси посмотрел ей в лицо и вздохнул. Она покраснела, как нашкодивший ребёнок, которого обругали родители, доказывая неправоту. Вряд ли тактичность и мягкость подействовали бы на его сестру, когда пользовались её недостатками и лазейками, на девушку легче было воздействовать. Не будь он суров с ней сейчас, случившееся было бы его виной, а не её: не смог вовремя предостеречь, не предотвратил, не уберёг. — Не могу представить, что… ты чувствуешь к нему, — неловко сформулировал он слова. — Если ты пойдёшь с Шэ к матери с отцом — у вас ничего не будет. Но если ты пойдёшь и скажешь им — есть шанс хоть на что-то. Даже не представляю, что они скажут. — Ли прибудет сюда через несколько недель, — сказала сестра. Имя прозвучало в нём как удар молота о наковальню. — Я должна сделать вид, что мы никто друг другу? — Да, — просто заключил Чжэнси. — Но… — Будь так добра, — вновь перебил Цзянь И. — Если это меньшее, что ты должна сделать, то твои королевские обязанности не слишком трудны. — Вы говорите так, потому что у вас нет сердца, — прямо сказала она, упрямо глядя в глаза Принцу. Слова повисли над ними осязаемым напряжением, и Чжэнси увидел, как Цзянь пораженно замер. Выражение его лица стало абсолютно закрытым и равнодушным, как у мраморных белых статуй без единой живой эмоции. Он слишком спокойно посмотрел на сестру Чжэнси. Спокойствие затаившегося хищника перед решающим прыжком. Но ожидаемого прыжка так и не последовало. Взгляд скользнул к Чжэнси, и тот понял, что И закрылся в себе окончательно, ради их же блага. Никто не видел пылающий сдерживаемый огонь в глубине его глаз. — Нет сердца, — отстранённо повторил Цзянь И, став словно чужим и медленно сел ровно за столом. — Так и есть.***
— Моя мама любила говорить, что если долго на что-то смотреть — твои зрачки меняют форму. — А моя мама любила говорить: если тебе нечего сказать — лучше помалкивать. — Думаю, они обе ошибались. Хэ Тянь вздохнул. — Не единожды, — устало сказал он, лёгким движением руки отбрасывая бумаги, которые усеяли весь его стол. Прижал ладони к глазам, пытаясь согнать острую усталость и пульсирующую отдалённую боль позади век. — Я мог бы помочь, — сказал Гуань Шань, прислонившись плечом к дверному косяку и держа в руках стопку одежды. За последнюю неделю это было пятое предложение, и каждый раз, когда Хэ Тянь ощущал неуверенность в благосклонности Мо, поступки как этот заманчиво маячили перед его лицом. Хотелось воспользоваться возможностью. — Мог бы, я знаю, — сказал Хэ. — Но… ты не должен этого видеть. — Ты взял меня с собой, когда расспрашивал людей на Рынке. — Это совсем другое, — возразил Тянь. Он опустил руки, позволяя им свободно упасть на живот, и откинулся на спинку стула. Он знал, что немного сутулился, и его мать скорее всего уже давно обругала бы его за неправильную осанку. — Не вижу разницы, — сказал Шань. Хэ Тяню оставалось только наблюдать, как тот переступил порог его спальни и остановился рядом. Как положил одежду на единственный свободный участок стола, а затем шустрыми пальцами взял последнюю брошенную Тянем стопку бумаг, пролистал ловкими движениями, пробежал по написанному острым взглядом, не говоря ни слова. На мгновение Хэ Тянь прикрыл глаза, что стало ошибкой с его стороны. Закрыв себя от одного чувства, он неожиданно раскрылся на волю другим. Так близко, Хэ Тянь чувствовал странную теплоту, исходившую от Шаня, она манила, заставляла придвинуться ещё ближе и узнать, каждая ли его частица была такой же обжигающей. Словно в Гуань Шане зажёгся маленький огонь, согревающим теплом которого можно было заполнить себя, если удастся придвинуться достаточно близко. Хэ Тянь с ужасом чувствовал нестерпимую потребность, хотелось ещё ближе. Он был как довольный кот, растянувшийся перед согревающим очагом. Слушал тихий шорох бумаги, когда Гуань Шань её перелистывал, даже не нужно было открывать глаз, чтобы увидеть выражение лица Мо, горящие концентрацией глаза. Тело напряжено, будто он так и не отогрелся, полностью погружённый содержанием страниц. От него пахло чистотой и слабым запахом лилий, должно быть от моющих масел. Хэ Тяню пришлось открыть глаза. Гуань разглядывал его, шелестя в своих пальцах страницами. — Что? — напряженно спросил Хэ. Слова вышли сухими и скрипучими, как обветрившийся засохший хлеб, попытка сглотнуть заставила его язык прилипнуть к нёбу, а в горле стал ком. — Ничего, — отвёл взгляд Гуань Шань. — Это ведь только первое общение с рабочими и гостями дворца. — Хэ посмотрел на него, отгоняя на мгновение засевшее в животе чувство, не дающее вдохнуть от мысли: Шань мог сказать что-то другое, что-то, чего хотелось и одновременно было страшно услышать. О том, что мог значить этот наблюдающий взгляд, пока Тянь сидел с закрытыми глазами. — Кто-то ещё есть на примете? — спросил Хэ, мысленно поблагодарив высшие силы, что его голос обрёл твёрдость… стал увереннее, пусть даже уверенность совсем не ощущалась. — Ты не спрашивал заключенных, — слегка пожав плечами, заключил Гуань. Он положил листы обратно на стол, даже опрятнее, чем до этого Хэ Тянь, а затем прислонился поясницей о край стола перед Стражем, скрестив руки на груди. Хэ смотрел на него, расслабленно откинувшись назад на спинке стула. — И зачем, — монотонно сказал он, — мне что-то у них спрашивать? — Ты забыл: Грей смог проникнуть во дворец. Хэ Тянь моргнул. А ведь точно. Грей, безымянного мальчика-вора назвали по имени. Совсем из головы вылетело. Как он мог позабыть собственное скрываемое потрясение, увидев Гуань Шаня в камере, исчезнувшие за его спиной металлические решетки, едкий запах кислоты в сыром воздухе? Должно быть, Гуань Шань ненавидел его в тот момент как никого в своей жизни — сладкая свобода была так близка. — Ты никогда не спрашивал, — прервал тишину Гуань Шань. — Почему? — Спрашивал что? — Как он проник. — Я знаю, как он проник. Гуань Шань посмотрел ему в глаза, и в них мелькнуло смутное понимание. — Как? Смех Тяня вышел сухим и безрадостным, мужчина продолжил держать зрительный контакт Мо. — Ты в самом деле думал, — усмехнулся Хэ Тянь, — что как глава Императорской Стражи я не знаю всех путей, которыми можно попасть и выйти из дворца? По взгляду Шаня стало понятно, что тот не знал. Грандиозная оплошность. — Тогда почему… почему ты не допросил заключенных? — Как мило, — сощурил глаза Хэ. — Думаешь, они мне что-то расскажут? Гуань Шань пошевелился и нахмурился. — Только не говори, что твои методы добычи сведений ограничивались обычными расспросами, и нет способа выбить нужную из них информацию. Никогда в это не поверю. — Они убийцы и насильники, Гуань Шань. —… что не делает их невосприимчивыми к боли. Такие обычно сдаются первыми. «Обычно? — подумал Хэ. — И откуда тебе знать это?» — Мы не держим заключенных долго в этих камерах, — сказал Хэ. — Они остаются там, пока мы не добиваемся информации, затем обвиняем их. Чем больше заключенные в камерах, тем становятся более… неуправляемыми. — Неуправляемыми, — уточнил Гуань Шань, глядя на него в ожидании пояснения и приподняв бровь. — Если они не признают вину преступления, то слушать по каким-то там расспросам без насилия тем более не станут. — Даже если дать им стимул? Смягчение приговора? Денежное вознаграждение? — И ты бы так сделал? — не сдавался Хэ Тянь. — Сдался на милость врагу за пару монет? — Ты не… враг, — хмуро сказал Гуань Шань после недолгого молчания. — Ты забываешь: у многих из них есть семьи. Семьи, ради которых они готовы на всё… даже убить. Хэ Тянь покачал головой. — Так пылко хочешь очеловечить бродяг? — сказал он, но вопрос вышел фальшивым. Бродяги. Именно это слово использовал Ба Янь, слово, повисшее между ними невидимой завесой. Приоткрывающее часть очевидной истины, что так явно бросалась в глаза: сам Гуань Шань ещё совсем недавно был в одной из этих камер. Мо выглядел напряжённым, и сам отчётливо понимал это, переживая прошлое на пару мгновений, что явной тенью пробежало по его лицу. — Отправь меня туда, — наконец сказал Мо тихим, но уверенным голосом. — Позволь расспросить их. Хэ Тянь невольно окинул его оценивающим взглядом сверху вниз, пока тот стоял рядом, оперевшись поясницей о край стола, одетый в хорошо подогнанные штаны и сорочку, слишком свободно расстёгнутую на шее. Шань не понимал всех правил двора, традиционно ворот рубашки застёгнут под самое горло, это значило скрывать часть себя от окружающих. Хэ так и не смог понять, было ли что скрывать Гуань Шаню, но подумалось, что тому было просто искренне наплевать, видел ли кто-то часть его — бледную линию кожи на шее, с лёгким намёком на выступ ключиц. Хэ Тянь побаловал себя мысленным образов Гуань Шаня, сидящего на краю стола, раскачивающего ногами, а в его волосах играют лучи света, делая его ещё более живым и родным. А потом непрошеное: смущённый румянец на коже, едва сдерживаемый вздох, выгнувшаяся на деревянном столе спина. — Или нет, — сказал Гуань Шань, неуютно поёрзавший под тяжестью немигающего взгляда Тяня. Хэ медленно и лениво моргнул, развеивая сладостное наваждение, на мгновение полностью овладевшее им как туманная дымка ладана, всё ещё держащего в воздухе свой приторный аромат. — Они увидят тебя и будут плевать в лицо. — Нет, если снова вернусь в качестве пленника. — Исключено. Они узнают тебя. — Большинство почти не видели меня. Скажу, мол, пытался сбежать, а ты схватил и вернул меня в… наказание. Они не будут ожидать, что я могу скрыть хорошее отношение к тебе. — А ты скрываешь? — спросил Хэ Тянь, тут же пожалев о сказанном, видя, как изменилось выражение лица собеседника, словно покрывшееся толстой коркой льда озеро. «Не отвечай», — хотел сказать Страж, борясь с нестерпимым желанием резко схватить Мо за ворот сорочки, чтобы услышать от него правдивый ответ. Потянуть на себя… просто безумие какое—то… — Скрывать… хорошее отношение? — скептически сказал Шань, неловко формулируя фразу. Он поднял ладонь, как ни в чём не бывало разглядывая собственные ногти. — Я всё ещё заключенный, — напомнил он Хэ, словно сказанное было наиболее приемлемым для него ответом. Для них обоих. — Только без цепей. — Ты не пленник. — Значит, я могу уйти, когда захочу? Прямо сейчас. Просто взять и уйти? Снаружи потускнел солнечный свет, ложась тенью на кожу Гуань Шаня, словно тёмные мазки более тёмной краски, с острыми краями, скользящими по нему, когда Мо пошевелился. Начинало вечереть. Хэ Тянь сказал правду: — Да. Если захочешь. — Ты… — Гуань Шань втянул воздух и отвернулся в сторону, не давая увидеть выражение лица. — Нет, не хочу. — Я не шучу. — «Прошу, не уходи». — Теперь ты заслужил свободу… и прощение. Мы оба прекрасно знаем, обычно это происходит иначе. — Ты сказал, тебе нужна моя помощь в поисках убийцы. Помощь с ядом. — Верно, — но не по этой причине Хэ Тянь привёл его в свой дом. Не совсем из-за неё. И они оба это знали. Просто так было легче думать. — Но с тобой или без тебя, я не приблизился к поимке преступника. — Я просто предлагаю свои услуги. Тебе следует принять их, это разумно. «Услуги», — мелькнула яркая мысль в голове Хэ Тяня. Мозг тут же извратил смысл сказанных слов. Он хоть понимал, что только что сказал и предлагал? Страж поймал взгляд Гуань Шаня, в первый раз упустив этот осмысленно-умный блеск в глазах Мо. Но тогда в первый раз ещё в камере он видел Шаня, загнанного рамками страха и неопределённости своим будущим, когда Хэ Тянь не сдержался от удара. Послание было яснее некуда: Мо знал, что говорил. Возможно, даже понимал, к каким последствиям это его приведёт. Казалось, Шань знает что-то такое о мире, о чём Хэ Тянь и понятия не имел. Вспомнил, как спрашивал Ба Яня. Всё так плохо за стенами дворца? Спрашивал, словно и сам не знал. Не осведомлён, как работает Кай… какие грязные вещи в нём процветали. Конечно, знал, но Гуань Шаню не требовалось задавать вопросов. Его хорошее воспитание было тайной для Хэ, тот вёл себя как человек благородных кровей, и когда говорил — ставил себя наравне с ними. Словно тёмный плащ со спрятанными ножами в складках — верхняя личина Гуань Шаня, но на самом деле он был совсем другим. Однако не знал другой жизни, не знал, каково это — вести себя иначе. Возможно, именно из-за этого Хэ Тянь кивнул. Ему нужно усвоить простую истину: Гуань Шань вовсе не сын какого-нибудь дворянина, молодой и зелёный, как только что проросшие весенние побеги. Шань был острыми скалами на дне русла, мстительно ухмыляющимися, когда ты по глупости поранил о них ногу. — Однажды ночью, — согласился Хэ Тянь, — я сообщу стражникам, когда ты будешь… задавать вопросы заключенным. Гуань Шань кивнул, глаза его горели ярко, как звёзды. Это была его привычная атмосфера: скрытые интриги, проверки на хитрость и равновесие, лёгкий флирт с опасностью и заигрывание со смертью. Он бегал по крышам, бросая безмолвный вызов своему городу. «Давай! — кричали его поступки. — Испытай меня и позволь мне упасть и сломать шею. Я ничего не боюсь». — А после? — не унимался Гуань Шань. — Если кто-то из заключенных видел его? Если вы словите убийцу. — Не всё так просто. — Тогда расскажи. Хэ Тянь смиренно вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. — Можешь сам увидеть, оставшись до конца. Если захочешь. Или можешь уйти и вернуться на улицы. — Разве это и не твои улицы? Хэ Тянь поднял на него взгляд. Прежде всего это были улицы Императрицы. Перед мысленным взором возник образ сидящего высоко на краю крыши Гуань Шаня, горящее алым закатное небо, на мгновение осветившее его красками алого пожарища. Сидящего в тихом молчаливом одобрении, будто соглашаясь быть частью заката и догореть вместе с ним. — Или ты можешь остаться, — предложил выбор Хэ Тянь, отвечая на вопрос, который так и не был задан. — Твои навыки пригодятся во дворце. Шань бросил на Стража взгляд, который невозможно было понять, смешанный со светом и тенью, подобно борющимся в нём двум противоположностям, а Мо не знал, какую именно сторону стоит принять. — Тоже мне, — фыркнул Гуань Шань. — На этот раз ты меня переоцениваешь. — Я так не думаю, — Хэ Тянь пристально смотрел в глаза напротив. — Уличный беспризорник может стать… кем? Дворцовым травником? Врачом? — У нас уже есть один. Ты можешь быть учеником. С оплатой, естественно. Гуань Шань покачал головой, усмехаясь. Он оттолкнулся от края стола и отошёл от него, в следующее мгновение Хэ Тяня окутал шлейф лёгкого запаха лилий, приведший за собой навязчивые воспоминания об обнажённой коже. Хэ Тянь немного развернулся на стуле, положил локоть на спинку, наблюдая, как Мо подошёл к окну. Снаружи стемнело, можно было услышать звуки вечерней суеты в казармах, как сменялся караул, как прислуга пробиралась на кухню, чтобы подготовить ужин. Прибыла Принцесса Норойа, привезя с собой суетливую деятельность. Хэ Тянь мог только представить, что бы было, прибудь ещё и Принц Шэ Ли. Настоящая пожива для вознамерившихся стереть с лица земли целое поколение будущих правителей. Эта мысль должна была осесть тяжелым комом в горле, вызвать острую вспышку рези в затылке, лечь тяжким грузом. Но вместо этого Тянь был переполнен образом Гуань Шаня, мягко прижимающему ладонь к оконному стеклу. Он предпочёл видеть лишь его. Итак слишком много плохого произошло в последние дни. — Однажды ночью, — пробормотал Гуань Шань, от его тёплого дыхания на стекле появилось запотевшее пятно, — мы должны это сделать. Разве не ты это сказал? Тюремные камеры будут холодными? — Гуань Шань… — Хэ Тянь, ты хочешь выяснить, кто пытался убить всеми любимого Принца Каехая, или нет? Решайся. Хэ Тянь провёл ладонью по лицу, приняв для себя нелёгкое решение, и поднялся на ноги. Его мрачная улыбка была совершенно беспомощной. — Веди, — уверенно сказал Страж, следуя за Мо по направлению в дворцовой тюрьме.