Карамель в ядовитых глазах

Просто ты должен быть рядом с ним. А когда всё кажется безнадёжным — просто возьми день времени. Если же в один из дней этого будет много, возьми час. А когда и час покажется большим промежутком, возьми минуту.

Вторник

— Эва, ты не можешь прятаться здесь целую вечность. Учителя уже начинают спрашивать о тебе. Что, по твоему, мне им говорить? — возмутилась блондинка с короткими, едва достающими до плеч, волосами. Ее идеальные губы были подведены красной помадой, которая, кстати, очень даже шла ей. Мун всегда считала, что все, что только не наденет Сатре — сидит на ней, словно бы она сошла с обложки популярного журнала. Вся такая красивая, вечно пахнет божественными духами, вечно цветет. Но это, все же, не подстать Мун. Вышла бы она сейчас на улицу, где она не бывала уже больше недели — за считанные секунды смогла бы распугать всех прохожих. А вам бы понравилась девушка с огромными кругами под глазами, с обкусанными, чуть ли не до крови, губами? Ей тоже это не нравится, и сколько бы она не пыталась остановить все эти эмоции, которые каждую минуту подступают комом к горлу, это все равно выплескивается наружу. Эва все равно останется дома, посылая весь мир к черту и одного человека, который сломал ей всю жизнь лишь одним взглядом, одним робким прикосновением. Кристофер, мать его, Шистад всегда любит поиграть с девочками в свои азартные игры, которые заводят маленьких «куколок» очень далеко, но не его. Нет, он никогда не сможет зайти далеко вместе с ними. Он слишком самовлюбленное, но все же красивое дерьмо, которое только умеет бухать, трахаться и разбивать сердца миллионам девочкам, что чуть ли не в обморок падают от его голоса, или же фирменной улыбки. К списку «РАЗБИТЫХ СЕРДЕЦ» можно отнести и Мун. А что, разве нет? Она стала такой же, словно бы грушей для битья, которая готова терпеть все издевки с его стороны, всё это вранье, всю чушь, которую он втирал ей каждый день. Да, может быть, в глубине души она и рада, что их больше ничего не связывает, но все же его образ все равно продолжает вырисовываться перед ее глазами, сниться ей и она, блядь, не может не думать об этом конченном мудаке, который тупо втоптал ее в грязь. ОН.ТУПО.ВТОПТАЛ.ЕЕ.В.ГРЯЗЬ. Все эти вещи, кхм, ЕГО вещи, так и остались лежать в шкафу Эвы нетронутыми. Нет, бывало, что она надевала их, вдыхая запах дорого одеколона, который еще не успел выветриться с очередной футболки, которых у нее было чуть ли не десять штук. Мун была просто собственницей, ничего больше. Она лишь считала, что кроме нее самой, никто не должен прикасаться к Шистаду, никто не должен говорить с ним. Это ее вещь. Но все же, как сильно она ошибалась, когда узнала, что, на самом деле, вещью была именно она сама. Маленькой куколкой, которую вот так просто можно было подергать за прозрачные ниточки. Она же все равно поддастся, верно? Все равно будет кивать, как дрессированная собачка, лишь бы угодить своему хозяину, верно? Он даже и не думал, что за считанные дни сможет сломать ее всю и полностью. Он смог, словно бы, высосать из нее все живое, оставив лишь дикую боль, которая разъедает ее всю эту неделю, что она сидит дома. Может быть в первые дни, после их «расставания», она и пыталась вести себя гордо, будто бы ничего и не было, но потом все, по закону подлости, изменилось. Она еще больше сломалась и это, блядь, не смогло пройти мимо надоедливых подруг, которые считали, что если будут рядом, ей станет намного легче. Нихуя, не-а. Все эти смешки в ее адрес в школе, слухи или же какие-нибудь сплетни — просто до жути выбесили ее. Если она могла терпеть перешептывания всей школы, некоторые издевательства со стороны чокнутых фанаток Шистада, которые только лишь хотели прыгнуть к нему в койку, то слова Ибен так сильно задели ее, что Мун просто рассыпалась, как чертов песок на пляже. «Я же говорила тебе, Эва, что он все равно бросит тебя. А чего ты хотела, долгих и продолжительных отношений? Знаешь, уж лучше бы ты осталась с Юнасом, он уж больше достоен тебя, чем этот говнюк Шистад. Ты повела себя, как последняя шлюха, Мун. Хм, думаю, ею и останешься.» Ничтожество, Эва. Ты последнее ничтожество, раз позволила подпустить Кристофера так близко к себе, слишком и чертовски близко. — Можешь сказать им, что я сдохла, — даже не взглянув на недовольную Нуру, что уже, буквально, закипала от того, что Мун превратилась в тухлый овощ, ответила рыжеволосая, продолжая пялиться в потолок, откуда она уже не сводила взгляда больше, чем часов 50. Куда лучше полежать дома, где стены давят на тебя с каждым днем еще больше, чем ходить в школу и чувствовать на себе косые взгляды, слыша почти что от каждого второго слово шлюха. Шлюхой и останешься, Мун.. — Не говори так, Эва. Я уже устала приходить к тебе домой каждый день, чтобы проверить не сделала ли ты с собой чего-нибудь. Тебе нужно вернуться в школу, иначе все подумают, что у тебя окончательно поехала крыша из-за этого бабника. Хватит лежать здесь, как труп, Эва. Будь выше этого, — ложась рядом, отчего соседняя сторона кровати слегка прогнулась, Сатре победоносно улыбнулась, ведь она итак знала, что все равно уломает девушку, все равно вытащит ее из этого дерьма, в котором она так сильно погрязла. Будь выше этого, Мун.. — Девочки скучают. Знаю, что ты не хочешь их видеть, но они и вправду очень сильно волнуются за тебя. Знаешь, даже Ингрид подходила к нам вчера. Спрашивала, почему тебя нет в школе. Кажется, все давно забыли о вас с Шистадом. Вот видишь, все хотят, чтобы ты вернулась, — все никак не унималась Сатре, длинными пальчиками зарываясь в рыжие, спутанные пряди волос Эвы, будто перебирая их, играясь с ними. — Ты, кажется, не понимаешь, что если я вернусь туда, опять стану предметом для обсуждений, — пытаясь хоть как-то сдерживать пелену слез, что уже накапливались в уголках зеленых глаз, в которых читалось полное безразличие к этому миру, Эва тихо всхлипнула, что не могло пройти мимо блондинки, которая прижалась к подруге еще сильнее, согревая ее своим теплом, своими вкусными духами, согревая тем, что она по-настоящему цветет и пахнет. — И что теперь? Пусть обсуждают, тебе давно должно быть глубоко наплевать на это. Но, знаешь, если смотреть правде в глаза, то ты сама в чем-то виновата. А чем ты вообще думала, когда встречалась с этим мудаком? Ты же прекрасно знала, что он все равно разобьет тебе сердце, и я говорила тебе об этом не раз, чтобы ты не обожглась. Но, конечно же, наша Эвочка отказывалась в это верить и говорила всем, что он на самом деле не такой, каким кажется. Крис не может измениться ради кого-то, Эва, и ты это прекрасно знаешь. Просто ты должна знать, что мы будем рядом с тобой, несмотря ни на что. Мы твои подруги, а это значит, что будем стоять за тебя горой и никому не дадим в обиду. Я обещаю, если ты вернешься в школу, мы к тебе никого не подпустим и уж точно не дадим лить слезы из-за кого-то. Идет? — протягивая свою ладонь с идеальным, ровным маникюром, улыбка Сатре все так же не сходит с ее лица, отчего Мун словно бы сдается. Ведь если она снова откажется, а это случается каждый день, как только Нура заходит к ней в гости, проверяя, не покончила ли она с собой (у Эвы кишка тонка для этого) — это слишком сильно заденет блондинку, ведь все, что она делает, всегда срабатывало, а тут, видите ли, одна девушка отказывается идти в школу, только потому, что ее снова засмеют. Вы тоже считаете это полным бредом? Сатре тоже. — Я зайду за тобой завтра и только попробуй снова валяться в этой кровати, которая, кстати говоря, вся промокла от твоих слез, — чмокнув рыжеволосую девушку в щеку, блондинка с красной помадой на губах, поспешила покинуть ее, снова оставляя ее одну, погрузившуюся в свои одинокие мысли. А, может быть, это и правда хорошая идея? Если не мы, выросшие в самой богатой, свободной стране в мире, если мы не можем выбрать щедрость, терпение и открытость, если мы не ищем друг в друге хорошее, если мы не можем бороться за справедливость, то кто все это может?