в темноте ли?.. я не знаю пути назад. столько шрамов на этом теле, что и Богу не рассказать… а тебе бы хотелось очень, и тебя бы хотелось близ. этой пристани, этой ночи. и поэмы длиною в жизнь.*
Жизнь – полнейшее дерьмо. Глеб в свои семнадцать лет был безоговорочно в этом уверен. Посудите сами: ты такой охуенненький омежка, рождаешься в семье влиятельных оборотней, папина радость, отцовская гордость, за тебя всегда готовы порвать любого, два старших брата-альфы, но как же без ложки дегтя, да? Глеб был человеком. Слабым, с хреновой регенерацией, хиленькими ручками-ножками (привет, нездоровая худоба) и глазищами на пол-лица. Хотя последнее не было существенным минусом, но поговниться требовала сама душа. И вот теперь (о, великая вишенка на торте!) его не пускают на сборы пяти стай. — Ещё раз спешелом для особо тупых, — Глебушка был больше, чем просто на взводе, — аргументируй. — Послушай, мне не нужны проблемы, ок да? Особенно с отцом и дядей Костей, про деда даже слушать не хочу, он мне яйца оторвет, если с тобой что-то случится, а потом заставит их сожрать без подливки. Олежа был отличным старшим братом: заботливым, ответственным, добрым и ласковым, правда, с одним единственным минусом, право, минусёшкой такой маленькой-маленькой — дрочил он на всякие моралистические штучки: чувство долга там, преемственность поколений… — Ой, ну что там может случится? — отступать было не в характере Глеба. — Это же дружественные сборы! Ну, посостязаетесь вы там в силушке богатырской — так я ни ногой туда! Похожу по округе, послушаю легенды, познакомлюсь с… — Нет. — Да почему?! — Во-первых, ты человек. — Папа, дядя Антон, дядя Рома, дядя Леша, — Глеб скептично выгнул бровь, — мне дальше продолжать? — Во-вторых, ты омега, — Олег устало потер переносицу, — свободная омега, а там будет слишком много альф. Послушай, посидишь дома, потусуешься с Ванькой, хоть вечеринку закатите — дело ваше, но на сборы ты не поедешь. Это не развлечение, а, считай, дипломатия. После них молодые альфы отправятся на формирование собственных стай, так что омегам, — Глеб практически успел открыть рот для нового возражения, но брат его опередил, — хрупким, легкомысленным, ищущим себе приключений на пятую точку омегам там делать нечего. — Ну, и пошел к черту, жопень. Разговор оставался открытым.***
Тимофей обожал своих детей, что уж тут говорить о всеобъемлющей гордости. Старший сын — Олег — сильный, мужественный, храбрый альфа, так трогательно похожий на своего о-папочку, что при взгляде на него у Тима где-то нежно щемило под ложечкой. Средний сынишка — Матвей — балагур и весельчак, с обворожительной улыбкой и забавными ямочками на щечках, также был альфой, но совершенно отличался от брата и отца: никакой ответственности, тяги к власти, лидерских замашек, наверное, именно поэтому он не раздумывая пошел в стаю к брату, хотя упрямо твердил что-то про вселенский геморрой. Ох, а младший сынуля — Глебушка — был для Тима лучом света в темном царстве. — Какого хрена, пап! — жаль, что луч был радиационным. Каким-то невероятным образом его лапочка-омежка имел самый дерьмовый характер из всех возможных — характер Тима, помноженный на подростковый максимализм. — Глеб, не выражайся! — Тимур всячески пытался воспитать в детях вежливость и уважение к старшим, а также банальное умение фильтровать слова, но гены Антипова давали знать о себе ежечасно. — Меня не пускают на сборы, кажется, это достаточно веская причина для грубых выражений, м? В любом случае, я хочу знать, почему Олег уперся, как баран, и не собирается брать меня с собой. Вы же все едете! — Солнышко, — примирительно начал Тимур, — полагаю, Олежка тебе доходчиво все объяснил, а ты снова прослушал. — Я доходчиво послал его аргументы подальше, ибо они даже на бред не тянут. Ну, пап, пап, пап, пап, пап, — о, этот любимый прием Глеба, когда ничего уже не помогает, просто доканывать своим голосом. Тимофей устало вздохнул и отложил вилку подальше, а ведь так прекрасно начиналось утро! Он проснулся раньше любимого мужа, разбудил счастье своё легкими поцелуями, они немного подурачились, затем бодрящий душ, ароматные блинчики с клубничным вареньем (его любимым, черт возьми) от Тимура, и вот она кара — утренний скандал от сынули. — Пап, пап, пап, пап… — Хорошо, — рявкнул Тим, — ты поедешь на сборы, но с одним условием, — Глеб так отчаянно закивал головой, что отец сразу все понял: условия сын даже не запомнит, — о боевых спаррингах забудь, на них ты даже не появляешься, и от стаи ни на шаг не отходишь. — Спасибо, папочка! — Глеб подскочил к отцу в одно мгновение и со звонким чмоком поцеловал того в щеку. — Стопэ, — парень уже собирался покидать кухню, как остановился у самой двери, — это два условия. Иногда Тимофею было легче рычать на детей, чем что-то им объяснять и рассказывать.***
— Ты слишком часто потакаешь ему, — укоризненно заявил Тимур, как только за сыном закрылась дверь. — И ты знаешь почему, — парировал Тим, усаживая мужа на колени и зарываясь в его макушку. Антипов прекрасно понимал, что не может не баловать младшего сына, и дело совершенно не в том, что Глеб — омега, нет. Просто его появление на свет сопровождалось таким диким страхом, что забыть это чувство не было никакой возможности. Тогда у них уже было два прекрасных сына, но Тим отчаянно хотел омежку, так похожего на его обожаемого Бэмби: хрупкого, но внутренне сильного, с огромными глазами-омутами, утонченного и, чего греха таить, крайне избалованного. Возможно, на это долбаное «хочу» повлияло рождение Маркуши у Костяна, с которым вся семья носилась, как с писаной торбой. Отставать не хотелось, сдача позиции равна смерти, и плевать, что Тим обгонял брата в количестве детей приличное время. Он. Хотел. Омежку. И Тимур, солнышко Тимур, согласился с небывалой легкостью, уж потом признавшись, что всегда мечтал о сынишке-омеге, чтобы потом ходить с ним по магазинам, прививать чувство стиля, отдать в музыкальную или художественную школу, а, может быть, и вовсе на танцы… Разумеется, оба родителя понимали, что уже имевшиеся дети — самое дорогое счастье в их жизни, но альфы — это альфы, у них ветер в голове, а в поступках мало теплоты и ласки, так что решение было однозначным — третьему ребенку быть. Проблемы начались сразу после зачатия. Беременность была слишком тяжелой: постоянные боли, жуткий токсикоз, непонятно откуда взявшиеся кошмары по ночам. Тимур стал дерганным, потерял покой, сон, аппетит, здоровый вид и, Бог знает, что ещё. Тим тогда обил все пороги лучших гинекологических клиник страны, доконал Ромку и Алексея Сергеевича, но помочь мужу так ничем и не смог — роды были адские. Антипов в ту ночь чуть не потерял трепетно любимого мужа и ещё не родившегося ребенка. Спасли доктора, которых впоследствии Тим щедро отблагодарил. И вот итог — желанный омежка появился на свет, правда, с одним "но" — он был человеком. Это стало потрясением для всех, ведь от оборотней всегда рождались оборотни, но особого значения в семье Антиповых не приобрело. Да, Глебушка — человек, значит, это лишний повод его побаловать, не больше и не меньше. Тимур общей радости почему-то не разделял, корил себя, убивался, плакал ночами. Правильный альфа в такой ситуации обязательно вставит мозги своему омеге, Тим в последние годы считал себя таковым, так что пришлось попотеть и привести мужа в чувство, с чем он прекрасно справился. Тимофей был невообразимо счастлив: верная стая, невозможно любимая истинная пара, крепкая семья, два бойких альфочки и лапушка омега. Чего ещё можно желать? Он даже с Костяном перестал препираться! Но тут что-то пошло не так. Глеб оказался полной копией а-отца не только внешне, но и по всем внутренним качествам. Он пакостил, юлил, вечно попадал в сущий пиздец (чаще его самолично устраивал, такое важное дело не всем же доверишь), лет в девять начал с удовольствием сквернословить, дрался до последнего вздоха, не воспринимал игру на скрипке и поклонялся богу скорости. День, когда любящие дедули подарили обожаемому внуку мотоцикл, Тим безоговорочно проклял. Больницы в их жизни стали постоянны: перелом кисти, вывих правой ноги, перелом ребер, сбитые костяшки, растяжения, разрывы… Словно не было в омеге даже самого крохотного гена оборотня. Тимур отчаянно заливался успокоительным, Тим горестно рычал, а Глеб не обращал внимания. И надо бы думать, старшие дети оказались совершенно не такими! Олег вырос образцовым вожаком: рассудительный, спокойный, не лишенный хладнокровия, степенный альфа. Он всегда брал вину на себя, никогда никого не подставлял и не был склонен искать приключения. Семья даже шутила, что в Олежке было больше от Костяна с Тошей, чем от взрывных Тимов. Матвей от брата отличался, но не сказать, что разительно: несколько эмоциональнее, любящий шутить и прикалываться, тем не менее, проблем родителям он не приносил, во всем их слушался, а на старшего брата смотрел с обожанием. То ли дело Глеб! Заноза в заднице, магнит для пиздеца, обворожительная мелкая сволочь. Конечно, не всё так плохо: семью омега ценил, родителей уважал, братьев любил, стаю слушался (временами), в родственниках души не чаял. Если уж накосячил, огребал по полной, за чужие спины не прятался, за что им безмерно гордился Тим. — А я тебе говорю, — упрямился Тимур, — ты ещё пожалеешь. У него же шило в одном месте, не усидит, а нам потом разгребай. — Ну не нам, — уклончиво парировал Антипов, — Глебушка входит в стаю Олега, пусть тот и мучается. — Отлично. Ты ещё наплевал на запрет альфы. Чему ты детей учишь? — Я старше, мне можно. И вообще, когда я последний раз целовал свою детку, не помнишь? Почему-то поцелуи с годами своей страсти не теряют.***
У Глеба на языке настойчиво вертелось: «ну, что соснул, жопень?!», но брату на ушко он нежно пропел совсем другое: — Пакуй вещички, альфа, мы едем на сборы. Олег предсказуемо поморщился. — Отец? — Папусечка. — Наживешь проблем на свою задницу, а следовательно, на мою, огребешь и больше из дома никуда до самой смерти не выйдешь. — Эт ты своему кроткому Витюне говори, — нахально гаркнул Глеб, плюхаясь в кресло напротив брата и вальяжно закидывая ногу на ногу, — на меня твои властные штучки-дрючки не действуют. — Что за шум, а драки нет? — с громким криком влетел в гостиную Матвей. — По какому поводу общак собрался? — Я еду на сборы, салага. — Таки сломал неуступчивый бастион Олежки? — Папусенька помог. Олег что-то пробурчал себе под нос, встал и твердым шагом направился на кухню. — Поди разбираться пошел, — глубокомысленно произнес Матвей, усаживаясь на место брата. — Не сработает. Он только с формирования стаи вернулся, а отец вожак -дцать лет и его слово — закон. — Так, говоришь, зачем твоя задница на сборы навострилась? — Матвей виртуозно менял темы. — Просто, — Глеб неопределенно махнул рукой, — интересно. — Чувствую, влезешь в дерьмовую историю… — И сам из неё вылезу, — припечатал омега. Факт оставался фактом — неуступчивость Тима била в Глебе фонтаном изобилия.