нас изменяет что-то большее, чем года. кем ты хотел, но так сильно боялся быть? что пожелать — светлого, честного, навсегда? стать тем, кого сможешь всё-таки полюбить.*
Лечение стало затяжным. Глеб ожидал волшебства, магии, обычных фокусов, но всё сводилось к тому, что Всес лежал рядом с папой, держал его за руку, что-то нашептывал, гладил по голове, иногда отбивал пальцами на чужих плечах странный ритм, а потом, пошатываясь, уходил в полное игнорирование окружающих. Такой сценарий повторялся день ото дня: бутылка воды из-под крана, разорванная мякоть мандаринов, ощутимая неловкость дикой стаи и немой вопрос Антиповых. А что дальше? Дальше была только степь, беспокойный сон Глеба, непоколебимое молчание Конрада, пассивная агрессия Олега, готового схватить семью и уехать домой. Тоша как мог создавал благоприятную атмосферу, одаривая теплом и вниманием каждого, но дни летели, время ускользало, а Тимур не подавал признаков прогресса. Если только прогресса болезни. Дикие оказались вовсе не дикими. Обычными. Они рассказывали байки о предках, которые выбирали путь волка, оставаясь на всю жизнь в зверином обличии; хохотали над нелепыми вопросами чужаков; откармливали Глеба вкуснющими пышками, а Антипов, сидя в эпицентре всеобщего веселья, не мог понять, почему у каждого члена стаи глаза грустные. Словно они коллективно плакали долгие годы, да так и не смогли избавиться от горя, проросшего в них с концами. Глеб, вообще, стал многое замечать. Как Тоша и Кот не отходят от отца, боясь самого страшного; как Матвей безвозвратно потерял блеск глаз и милые ямочки на щеках; как волк Олега тянется к паре, а человек отвергает неотвратимое; как Всес с каждым разом становится бледнее и молчаливее. Но чаще всего Глеб замечал Конрада. С его глазами-колодцами, хмурым взглядом, цоканьем и выраженным протестом происходящего. С напускным переживанием и скорбью по чужой боли. Определенно, Глеб замечал Конрада, порой специально выискивая, но чаще неосознанно, словно так было правильно. Замечать Конрада. Всю свою жизнь. Замечать. Всё это растягивало и без того затяжное время, будто Вселенная решила снять качественное слоумо, а её обителям только и осталось, что подыгрывать. Пока не наступило... - Доброе утро, - из-за наркотиков, облегчающих боль, Тимур потерял способность связно мыслить, отвечать за движения своего тела и умение говорить, а тут, - доброе утро, Глеб. Это было своеобразной игрой: кто вытянет счастливый билет - провести (не)лишнее время с папой. Младшие Антиповы разыгрывали между собой время дежурств, пока Тима заставляли спать и отвлекаться на еду. Кроме братьев никто не удостаивался столь великой чести, поэтому Глеб, гордо выиграв сегодняшний раунд, улегся рядом с Тимуром, перебирая край теплого одеяла. - Разве сейчас не утро? - старший омега криво улыбнулся. - Вроде солнце ярко светит, точно не ошибся. Глеб подскочил на кровати, наверняка задевая своими конечностями папу, шумно задышал, открывая и закрывая рот в немом крике. Как рыба. Которую выбросили на сушу. В немом крике. Снизу послышался многочисленный топот, в комнату залетел народ, а Глеб только и смог выдать... что всхлип. А потом ещё один. И ещё один. Всхлип. Всхлип. Всхлип. - Только не говорите, что вы меня все похоронили, - Тимур решил разрядить напряженную обстановку, - а тут я со своим "доброе утро"! Антиповы не слышали этот голос уже месяц, такой четкий, внятный, живой. Тимур смотрел на них осознанным взглядом, кривя губы в шальной улыбке. Настоящий и вымотанный. Осознанный. Вернувшийся, честное слово, с того света. - Что за переполох? - Всеслав дотопал самым последним, но самый первый попал в благодарные объятия Тимофея.***
Всеслав был горд, так горд, что не смог вынести всех переполняющих его чувств и просто сбежал. В степь. К горизонту. Подальше от благодарных и любопытных глаз. В тишину и спокойствие. В одиночество. Он гнал под сто двадцать километров, что для столь законопослушного человека было недопустимо, его изрядно потряхивало, а пелена непролитых слез мешала четко видеть. Благо, дорога была пуста, как и мысли в голове омеги. Пустые и хаотичные. Бессвязные. Всес шумно всхлипнул и дернул руль вправо, машину занесло на льду, а следом возник липкий страх аварии. Блять. Он только что вернул человека с того света. Не время умирать. Вспомнить, что передний привод двигается в сторону заноса, довериться инстинктам и вырулить - легко; тяжело резко жать по тормозам, вываливаться из машины и в полной мере осознавать. Он. Только что. Вернул человека. С того света. Охуеть. Всеслав разрыдался как маленький ребенок, падая на колени, и разрывая землю короткими ногтями. Затаенная паника вырывалась на свет божий судорожным дыханием и заполошенными всхлипами. Господи, а если бы он не справился? Господи боже. Всеслав уткнулся лбом в промерзлую почву, выкрикивая в пустоту всю агонию ужаса, скопившуюся за последнее время. Это было чертовски высокомерно пообещать спасти. Кто он такой? Кто он такой, чтобы вершить судьбы? Блять. Просто глупый мальчишка со зверем внутри. Просто одинокий мальчишка. Он ревел минуту, может две или даже целый час. Степь была далеко и близко, внутри него самого, повсюду и нигде. Она давала свободу, забирала мысли и тревоги, укутывала в одиночество. Волк скребся когтями в попытке успокоить, дать якорь разбушевавшимся эмоциям, но его попытки растворялись в ошеломительной истерике. Всеслав чувствовал, как легкие разрывает трескучий мороз, но не мог перестать хватать ртом воздух, будто разгоняя по венам паническую атаку. Будто разжигая агонию внутри самого себя. - Все же хорошо, - хриплым рокотом успокаивал себя омега, - все хорошо. Всеслав пугался своей реакции, но ничего не мог поделать. Его пригвоздили к месту разошедшаяся истерика и страх провала. Он пытался обернуться, наивно полагая, что в этом кроется ключ к спасению, но когда разум разрывается на части, оборот - штука невозможная. - А я говорил, - над головой раздался спокойный голос, а тяжелая рука легла на плечи, - говорил, что чужое спасение не пойдет тебе на пользу. - Конрад, - Всеслав оторвался от земли, оборачиваясь к брату, - Конрад... - Иди ко мне, солнышко, - снисходительно подытожил альфа. Он поднял младшего брата над землей, укутывая в заранее приготовленный плед, усаживая на своих коленях и раскачивая, как маленького ребенка, из стороны в сторону. Мерно и спокойно. Успокаивающе. - Что же ты творишь, Всес? Омега шумно всхлипнул, пряча лицо в складках куртки брата. Как ответить на вопрос, если сам не знаешь что к чему? А как быть дальше? И зачем, вообще, быть? - Давай их отпустим? - Конрад перешел на шепот. - Отпустим с миром. Ты сделал огромную работу, отмотал судьбу назад, выиграл для них время. Врачи справятся. Врачи помогут, - предвидя волну протеста, альфа продолжил. - Дыши ровнее, солнышко. Дыши и слушай, так будет правильно. Ты сдержал своё слово, помог. Антиповы вне себя от счастья, они не будут против, они уже нам должны. А ты должен себе: беречь себя, заботиться о своем физическом и моральном здоровье, беречь свой дар... - Это не дар, - фраза-выдох слетала с губ Всеслава, словно выстрел и приговор. - Ты сам являешься даром, - примирительно перебил брата альфа. - Ты же сам понимаешь, тебе его не спасти. Жизнь за жизнь. А чтобы довести до приемлемого состояния, необходимо затратить массу сил. Ты видишь, что с тобой творится? Ты чувствуешь? А это только первый успех. Чем лучше будет Тимуру, тем хуже тебе. Жизнь за жизнь, Всес. Я не дам тебе убить себя. Всеслав резко отпрянул от брата. Он не дурак, понимает. Недолгое противостояние взглядов, омерзительное чувство согласия и решимость действовать иначе. Иные люди рождаются для чужого спасения. А иные рождены, чтобы стать спасенными. - Всё будет хорошо, - Всес постарался добавить голосу уверенности, - Конрад, всё будет хорошо. И будь проклят тот день, когда Всеслав впервые солгал брату.