И к огню не повернешься спиной

— Стой! — вопль разносился по темному переулку, отражаясь от стен раскатистым эхом. — Стой, урод! — Сам стой, урод! — на секунду обернулся на преследователя парень, подмечая скачущий фонарик в руке и пистолет, который тот пускал в дело, но мазал по мишени. Тело Зака Фостера покрыто паутиной шрамов, свежих порезов и ссадин. Их много, но ему все равно, сколько будет таких еще: внешние шрамы ничто по сравнению с тем, что творилось сейчас в его сердце: рана болела, саднила, продолжала ныть, если перед мысленным взором снова и снова вставала одна бесящая личность и имя Рэй. Ему нравились человеческие крики, полные боли, страданий, просьбы о помощи и старания убежать от убийцы далеко–далеко. Но он ненавидел, когда страдала она. Когда не мог закрыть собой, не успевая на какие–то жалкие доли секунд, когда ее еле слышный голос срывался из уст комканой речью, а блондинка лежала на холодных камнях, истекая кровью. Зак Фостер умолял ее не умирать, просил небеса не забирать у него Рэй. Вся жизнь его пропитана кровью, жестокостью и разрезающим ночную тишину ненормальным смехом. «Думаешь, что спасение того, кто ничем не лучше тебя что–то изменит?» Заткнись. «Какие жалкие детские оправдания». Заткнись. Заткнись. Заткнись. В Айзеке жило непреодолимое желание сорваться. И часто оно формировалось в желание съехать с катушек, что происходило всякий раз, стоило появиться на горизонте очередной жертве. И не было ничего удивительного в том, что Фостер преуспел и смог выбраться из движущейся полицейской машины, при этом не оставив в живых никого из своих надзирателей, которые наивно полагали без проблем довезти преступника до места заключения, чтобы потом передать того высшим инстанциям для подтверждения смертного приговора. Но Зак не собирался ждать и покорно накладывать на себя руки, пока ему готовят электрический стул. Не на того напали. Отчетливо различимый холодный блеск в глазах и лицо в бинтах, на котором выделялась пугающая счастливая улыбка, навсегда заседала в головах всякого, кто хоть раз сталкивался с таким человеком. Зак мчался с косой на плечах, разыскивая нужное здание. Один из копов проговорился, точнее, ему пришлось выложить нужную информацию, будучи находящимся единственным выжившим в машине. Судя по приближающимся огням, лаю собак и топоту подмоги — времени оставалось немного, но Фостер получил желаемое и заставил замолчать истеричного блюстителя порядка навсегда, скрывшись в тени дремучего леса. Черт. Один дом похож на другой, как две капли воды. Проклятье. — И где эта дерьмовая больница? — чешет затылок Фостер и пинает пустую банку из–под газировки, находящуюся на пути. Та со звоном катится в сторону, спугнув пару крыс, стремительно прошмыгнувших за мусорные баки. — Бесит. Преследование на какое–то время прекратилось, давая небольшую отсрочку и передышку. Недалекие идиоты, похоже, потерялись в лабиринте переулков и теперь им не то, что Зака Фостера, а выход найти будет затруднительно. Он знал, что копы не очень–то умные, но что настолько тупые — никогда. Фостер быстро перелазит через забор из металлической сетки, удачно спрыгнув и неслышно приземляясь по другую сторону. Он, как помешанный, рыщет по городу, будто сейчас не ему, а Рейчел готовят электрический стул. Из–за нескладной мелкой девчонки с безразличными глазами, которая взрывает своими действиями и словами ему мозг, пробивает внутренние стены и барьеры не хуже того, как он управляется со своим орудием убийств — заставляет чувствовать себя последним дураком на планете, а еще больше — дураком, что ощущает где-то в душе закравшийся страх за чью–то жизнь. За жизнь, небезразличной ему. И трудно признать, когда Фостер находит нужное сооружение, что сердце начинает колотиться чаще и уходит в пятки. Картины предстают одна хуже другой: от стен, забрызганных кровью и неподвижным телом около кровати со свернутой шеей, до потерявшей контроль Рэй, лично вскрывшей себе вены. Полиция города, вставшая на уши из–за его побега, делает несмешную шутку просто до умопомрачения убогой. Запутать след — дело пяти минут, а то и меньше. Им невдомек, куда мог отправиться самый разыскиваемый негодяй, поэтому не остается ничего другого, как прочесывать улицы с писклявыми сиренами. Как будто он сейчас выйдет и помашет им рукой, как старым знакомым. Кто–нибудь вообще поведется? Зак Фостер — нет. Это странно и непривычно, когда один–единственный человек смог пробить его брешь. Эта Рэй Гарднер «мне все до лампочки» и ее образ напоминают, нашептывают, как она разговаривала с ним, поступала и игнорировала все: злость, нетерпение, ворчание, ругань и нежелание спокойно отвечать на вопросы. Своим безразличием Рэй крыла все, в то время как Зак брезгливо кривил рот на выпады противников и провоцировал на драку. Да что с ней не так? Шестеренки в голове начинают движение и до Зака доходит. Да это же, черт побери, Рэй. С ней постоянно что–то не так. Говоря откровенно, он уже привык к ее выходкам и фокусам. Для Рейчел было в порядке вещей потянуть напарника за одежду и не дать сразу накостылять очередному ублюдку, возомнившему себя карателем, читать на ходу найденные полусгоревшие книги, пока лично Зак не вырвет макулатуру из рук, чтобы та обратила внимание на него. «— Эй, Рэй! Если находишь время любезничать с врагом, — тыкнул в сторону пацана с тыквой вместо головы взбесившийся Фостер окровавленной косой, — то трать его лучше на меня!». — Как скажешь. Дура. Парень подтягивается на выступе и карабкается по стене к единственному окну, в котором горит свет. Идиотка. «— Ай–яй–яй! Рейчел! Рейчел! Он меня зарежет! — хрипел доктор Дэнни не в состоянии отлепиться от стены, к которой его приперли. — Зак, погоди. — Чего? — возмущение в голосе можно было пощупать рукой. Девушка потянулась к Фостеру и закрепила бинт, перекошенный и вот–вот слетевший, если бы она не помогла. — Вот так, — убрала руки от лица вкопанного парня та и снова углубилась в изучение коридора. — Теперь можешь продолжить начатое. — Да вы издеваетесь! — взвыл потерпевший. — Захлопни пасть, — вышел из ступора убийца, снова возвращаясь к проблеме, именуемой доктором». С косы капает кровь, а ветровка по–прежнему хранит металлический запах вперемешку с гарью, оставляя красный след, тянущийся вслед за парнем вверх. «— И ты хочешь сказать, в этой затхлой никчемной книжонке герой карабкается по стене неприступной башни, чтобы спасти тупую возлюбленную? — Ага. — И какой в этом смысл? Чушь собачья. — Потому что она ему очень дорога, — закрывает старый фолиант Рейчел, прикрывая глаза. — Во всяком случае, удивительно, что в сказках такие поступки являются ключевым поворотом». Балбесина. Удивительно, да? Удивительно, что он рискует всем, чтобы добраться до чертова окна, стараясь не соскользнуть вниз и не превратиться в отбивную. — Ненавижу гребаные сказки, — со свистом выпустил воздух Фостер, продолжая путь наверх. Что–то подозрительно хрустнуло в теле, и Зак понадеялся, что это был не его позвоночник. — Какая сука только их придумала? Руки бы поотрывал. Рэй стала для Зака той самой. Лучшая знакомая. Лучшая подруга. Лучшая... Честно? Неважно. На их отношения он бы ни за что не повесил ярлык, потому что Гарднер — та, кто умудрялась будить в нем желание отправляться на поиски приключений, будь они неладны. Он просто дорожил ей. Оберегал. Защищал. Несмотря на свой скверный характер, по–своему заботился о ней. Она не какая-то там напарница или подруга. Рэй — его родственная душа. Для ее же блага, если сейчас она в полном порядке и дрыхнет, пуская слюни на подушку. Да, так было бы правильнее. Но опять же, это Рэй. И Зак убеждается в ее ненормальности, заметив знакомый силуэт в палате — девчонка держит нож в руке и ей глубоко насрать на происходящее вокруг. Он не хочет больше ничего менять, зато под кожей ощущается тот, кто вырывается и хочет узнать, что произойдет дальше. — Йо, — хриплый голос врывается в пустоту комнаты средь разбитых осколков окна и достигает Рэй, со стуком уронившей нож из вдруг ослабевших пальцев. Рейчел приоткрыла рот и застыла на месте, все еще не веря своим глазам. — Зак? — Я за него, — хмыкнул тот. — И что за кислая рожа опять? — Но как? Ты ведь должен быть в тюрьме. — Как будто кто–то сможет удержать меня в тесном замкнутом пространстве, — спрыгнул с подоконника Фостер, подходя ближе. — Но...но я ведь говорила тебе, что тебе не нужно больше беспокоиться о клятве. Я возьму ее на себя. — Чего? — вылупился на нее Зак, после чего раздраженно цыкнул. — Да кого это волнует? Хватит нести всякий бред и брать в руки без спроса вещи доброго дяди, — намекнул на нож. — Так ты до сих пор хочешь убить меня? — округлила глаза юная мисс Гарднер. — Я же сказал, — щелкнул ее по носу Фостер, — я с тобой еще не закончил. Ну, пора сваливать из этого клоповника. Или ты забыла о том, что мы собирались оставить все клетки позади и больше в них никогда не возвращаться? — Нет, не забыла, — Рэй стискивает ладони в кулаки. — Я ничего не забыла. Шум за дверью нарастал, кто–то попытался дернуть ручку и войти, но ничего не вышло. — Иди ко мне, бестолковая, — Зак развел руки в сторону, а ухмылка снова озарила мужское лицо. Крики становятся громче, дверь ходит ходуном, но пока еще не сдается под напором всполошившихся людей по ту сторону. Вскинув голову, Гарднер встречается с глазами напарника. Такие необычные, неповторимые. Как расплавленное золото. Нет, как солнечный свет. Для Рейчел этого хватает, чтобы понять — никуда она от этих глаз не денется. Да и не захочет. А еще у Рэй появляется надежда, глубокая, ничем не замутненная, верная, как аксиома — возможно обладатель этих глаз тоже никуда от нее не денется. — Ну же, Рэй, — нежность, с которой он выговорил ее имя, заставляет девушку сдерживать подступившие слезы, но она с треском терпит поражение. Рэй со слезами на глазах бросается ему на шею, не сдерживая нахлынувших эмоций, потоком устремившихся к Заку Фостеру. Парень измотан, раны, полученные в проклятом старом доме, открылись снова, и он не в состоянии справиться еще и с полыхающим рассудком. Что–то удерживало их подле друг друга. Было ли это общее на двоих сумасшествие, или неполностью атрофировавшиеся чувства — никто не знал. Зак Фостер и Рейчел Гарднер не умели быть нормальными. А попытки посторонних людей поправить, привести в норму и хоть как–то помочь приводили их в ярость. В мыслях Рейчел считает увиденное сном, галлюцинацией из–за четырех стен и невозможности выйти из своей темницы. Но, если тот, кто находился под кожей Зака Фостера максимально захотел привязать ее к себе, то у него это получилось. — Эй, Зак. Убей меня. — Тогда прекращай реветь и размазывать сопли по моему плечу, — захохотал Фостер, прижимая ее к себе. Он с адреналином в крови уже мчался по крыше соседнего здания, перепрыгивая небольшие пролеты. — Смейся! Рэй всегда говорит о том, что ее волнует напрямую, не юлит и не меняет тему разговора. Порой парню казалось, что ее лицо вообще не способно выражать эмоции, а глаза холодно смотрят в ответ, практически пригвоздив к месту. Но как люди могут читать по глазам других, так и Зак научился читать Рэй по голосу: когда она говорит пространно, словно, уходит в себя, то голос становится тише, немного ниже, чем обычно, как будто скоро затихнет вовсе, то это значит — она не хочет ничего обсуждать и просит на некоторое время оставить ее одну наедине со своими думами. Иногда ее голос срывается, надламывается практически болезненно, то тут Зак понимает, что нужен ей сейчас. В глубине души Фостер злится на тех, кто вмешивается в их жизнь. Тех, кто был заперт, как и они в этом огромном доме и пытались заставить Рэй стать эмоциональнее, выводили из себя, чтобы та потеряла равновесие. Но ее гнев хранится в стальных пулях пистолета, бережно спрятанного в небольшую сумку на плече, и время от времени Рэй прикасается к гладкой поверхности оружия. Пусть она тоже убийца. Даже если на ее счету будет немалое количество жертв, пусть бог покарает ее за это. Пусть. Для незнакомых людей раскрыть хотя бы одну сотую души Рейчел Гарднер невозможно. Это трудно. Это тяжелее, чем сутками разгружать вагоны с углем. Из дум Зака вырывает болезненный укус в шею. Парень вскрикивает, чертыхается и старается отлепить от себя девушку, что обняла со спины, сильнее прижимаясь, и Фостер сдается. Перебинтованные пальцы ложатся поверх ладони Гарднер и чуть сжимают, а взор устремляется вперед. На крыше многоэтажки, практически на отшибе города, они смотрели на горизонт, где вот-вот начинался рассвет. — Рэй, знаешь, что я услышал, когда ехал в полицейской мусорке? — не услышав ответа, он продолжил. — Они обсуждали, какими способами меня лучше стоит прикончить. Говорили, что электрический стул — слишком мягкое наказание. Я чудовище, — смех на грани безумия заставил бы кого угодно отступить и сбежать, но только не ее. — Ты человек, — мягко зазвучало из уст миниатюрной блондинки, а пальцы обхватили его лицо, заставляя замереть. Фостер упустил момент, когда Рэй оказалась к нему лицом к лицу. — Ты не чудовище, и уж точно не бездушный злодей, ведь у тебя такие красивые глаза, — теплая улыбка, расцветающая на губах, живой огонь в голубых глазах и слова девушки всколыхнули в груди настоящую бурю из неверия, шока и потрясения. — И у тебя есть душа, — продолжила Рэй. — Пускай грязная, запятнанная и темная, но она у тебя есть. Есть, потому что ты ее не продал. Айзек Фостер горел во всепоглощающем огне, кричал от боли, хватался за голову, а по щеке скатывалась хрустальная слеза. Ожоги не давали покоя ни на секунду, пузырясь, причиняя нестерпимые страдания, но вокруг нет никого, кто бы захотел прекратить эту агонию. Молодой человек видит черные искаженные фигуры с мстительными улыбками, шепчущиеся между собой. Они показывают в его сторону пальцем, хохочут, издеваются и презирают всю его сущность. Но внезапно все прекращается и стихает — огонь расступается перед невысокой фигурой, знакомой Заку до боли в глазах. Его обнимают, приносят облегчение, и пламя гаснет, а недоброжелатели с громким хлопком и визгами растворяются в воздухе. И Зак Фостер понимает, что снова горит. Но уже в голубом пламени, что полыхал в глазах хрупкой на вид человеческой девчонки. И к этому огню не повернешься спиной. Он пропускает момент, когда Рейчел оставляет невесомый поцелуй на его щеке, сохраняя присущую ей странноватую изящность, сталкивается с ним взглядом и испепеляет сомнения и страхи. — Ты никогда не будешь один, обещаю. Истошно хочется снять бинты, почувствовать на ощупь кожу Гарднер, что Зак спешно и делает, разматывая осточертевшие тряпки. А через мгновение Рей оказывается у него на руках, завернутая в пропахшую дымом, пеплом и кровью ветровку. Он наслаждается каждой минутой проведенной близости, словно, собирал острые осколки своей души воедино. — Зак? — вопросительно зовет Гарднер, рукой дергая парня за рукав кофты. — Ты чего? — Умолкни, — буркнул тот, притягивая ее ближе к себе и положив одну руку поверх капюшона на голове блондинки. — Я замерз, а ты теплая. Вместе — они лучшие стратеги, как бы смешно не звучало. Я не оставлю тебя одну. Куда пойдешь ты — пойду и я. Захочешь уехать — поеду с тобой. Не сможешь дать сдачи — я сделаю это за тебя. А если ты посмеешь умереть, Рэй, то я умру вместе с тобой. Чувствительность подлетает к высшей отметке, и по телу Зака невольно пробегает стая мурашек, за которыми следует рваный выдох с потрескавшихся мужских губ. — Зак тоже теплый, — жмурится Рейчел, наслаждаясь пышущим жаром от мужского тела, — как солнышко. — Да ты сбрендила, — фыркнул Фостер и стремительно повернул голову в сторону, скрывая неловкость и смущение, а Рэй едва заметно улыбнулась. С восходом солнца они снова станут партнерами, которые прикрывают спины друг друга, уходят от погони и маскируются от назойливых полицейских, все дальше уезжая из города, где началась их история. А ночь будет опять преображать их в принцессу и ее рыцаря. Отныне навсегда. И навечно.