“Здесь в ночь на 31 октября 1981 года были убиты Лили и Джеймс Поттер. Их сын Гарри стал единственным волшебником в мире, пережившим Убивающее заклятие. Этот дом, невидимый для магглов, был оставлен в неприкосновенности как памятник Поттерам и в напоминание о злой силе, разбившей их семью.”
Дамблдор замер перед ней. Его лицо выражало скорбь, а глаза смотрели куда-то сквозь дом. Возможно, перед ним промелькнули те годы войны, что проходили тогда. Сложно сказать что-то по лицу такого опытного и старого политика. Он простоял так около минуты, после чего решительно встряхнул головой, и прошёл дальше, а я последовал за ним. Мы дошли до входной двери, которая была распахнута. - Я полагаю, тебе хотелось бы зайти одному. - Пронзительный взгляд директора, казалось бы, смотрит мне прямо в душу. Я просто кивнул. - Можешь заходить, я неспроста попросил тебя подождать и проверил дом. Никакой опасности здесь нет. - Спасибо вам, сэр. - Горячо поблагодарил я Дамблдора и прошёл в дом. Несмотря на пыль, грязь и разруху, довольно легко можно было понять, какая была прихожая. У входа стоял от времени покосившийся шкаф с вешалками для одежды. Рядом с ним было огромное ростовое зеркало, сейчас разбитое, осколки которого застилали весь пол. Прихожая была довольно просторной и из неё вели двери в несколько помещений и лестница на второй этаж. Как правило подвалы прячутся именно под лестницей, поэтому я пошёл туда. Как я и подумал, там оказалась дверь, открыв которую я увидел лестницу, ведущую вниз. Там было темно, поэтому я вернулся ко входу и спросил у директора: - Сэр, я хотел бы узнать, можно ли мне пользоваться чарами? Всё-таки я несовершеннолетний… - Не волнуйся, Ольд, ограничения на колдовство несовершеннолетних несут под собой две задачи: во-первых, обезопасить их самих и, в особенности, родителей магглорожденных во время каникул, а, во-вторых, ради поддержания Статута Секретности. Так как здесь нет и не может быть свидетелей-магглов, то второй проблемы мы точно можем не опасаться, а по поводу первой, я верю, что ты не будешь использовать те чары, в которых ты не уверен. - Сказав это, директор серьёзно на меня посмотрел. - Конечно, сэр, мне необходим разве что свет. Спасибо за ответ, директор. Вернувшись к лестнице в подвал, я зажёг Люмос и стал спускаться. Ступать приходилось осторожно, потому что ступени явно были ненадёжны и предательски скрипели даже под моими шагами. Спустившись вниз, я огляделся: как и на первом этаже, здесь всё пришло в упадок за десять лет. Затхлый воздух, покосившиеся пустые полки, внушительный слой пыли. На этом фоне нужная мне картина заметно выделялась, хоть и была тут не одной. Если остальные рисунки выцвели и пришли в негодность, то эта осенняя картина была словно новая. Я постучал по нужному дереву и назвался. Сначала мне показалось, что ничего не произошло, но потом я увидел как из глубины леса в мою сторону направились две фигуры. Я почти сразу понял, кто это, поэтому просто стоял и ждал с замиранием сердца ещё одной возможности увидеть родителей. Ждать пришлось недолго и уже через пару минут фигуры родителей держась за руки вышли на передний план. Они мне улыбнулись и начали говорить. - Извини, сынок, мы не можем говорить слишком долго, потому что и так на картине размещено столько чар, что они едва ли не конфликтуют. - Сказал папа, улыбка которого слегка погасла. Он крепче взял маму за руку. - Сейчас ты видишь один из наших памятных дней, один из первых после свадьбы. Это лес на окраине Годриковой Впадины, где мы и купили этот дом. Так жаль, что мы не смогли быть рядом с тобой все эти годы… Чтобы хоть как-то помочь тебе в жизни, возьми пожалуйста наши рабочие дневники. В моём, кроме личных мыслей, я записывал свои наработки в превращениях и зачарованиях, которые ты, может быть, найдёшь интересными. Конечно, Лили может сказать, что там в основном дурачества, и даже будет права, но всё же там есть и кое-что серьезное, да и наши шутки можно использовать в более полезном направлении. Надеюсь, тебе это поможет учиться. - После этих слов, стала говорить мама. - Гарольд, малыш, в моём дневнике я описывала свои эксперименты в зельях и чарах, в которых я кое-что смыслила. Надеюсь и у тебя они не вызывают проблем, а мой дневник тебе сможет помочь понять эти предметы чуть лучше. Учись хорошо, ведь знания - это сила мага. Мы очень тебя любим, родной. Будь счастлив! После этого они мне грустно улыбнулись и протянули две книжки, которые как только они поднесли их к границе рисунка просто начали выпадать из неё. Я настолько засмотрелся на них, что чуть было не уронил дневники, благо успел их взять. Как только они оказались у меня в руках, изображения родителей исчезли, а сама картина будто потускнела. Видимо, чары, наложенные на неё, развеялись. Я осмотрел те сокровища, что достались мне. У отца книжка была из кожи чёрного цвета, размером с обычную тетрадь, и завязывалась двумя алыми шёлковыми лентами. Развязав ленты и открыв блокнот, я увидел записку:“Гарольд, мой рабочий дневник зачарован. Его можно увеличить до нормального размера, прислонив к верхнему правому углу любой страницы палочку и сказав: “Ученье - свет”. Без этого он будет просто моим дневником, из которого ты можешь узнать немного о моём детстве, если будет интересно. Попрошу только, чтобы ты не осуждал нас слишком сильно, ведь мы вели себя как самые настоящие избалованные идиоты. Чтобы вернуться к изначальному размеру, нужно сказать “Неученье - тьма”. Надеюсь, ты сейчас наслаждаешься жизнью, сын. Мы с мамой очень тебя любим и всегда будем приглядывать за тобой”
Сделав, как написано в записке, я увеличил блокнот до размера приличного талмуда, чуть не уронив его от неожиданности. Как оказалось, у рабочих записей было некое подобие оглавления: на первой странице были указаны темы, коснувшись которой дневник сам перелистывался на нужную страницу. Но вот дальше приходилось искать самому. Полистав немного записи по превращениям, я понял что мой отец после школы тоже изучал вопрос постоянной трансфигурации. Скорее всего этим записи не будут ограничиваться, но пожалуй я начну именно с них. Мамин дневник был бело-рыжим в твёрдом переплёте. Внутри были личные записи, поэтому я попробовал применить тот же метод, что у отца. Очевидно, он зачаровал оба дневника, потому что это подействовало. Я вернул исходный размер книжке и убрал их во взятый с собой рюкзак. Я аккуратно поднялся из подвала и прошёлся по дому. Обветшалый вид дома только усиливал мою тоску, как бы олицетворяя собой то, как та ночь повлияла на мою жизнь. А ведь у меня могла быть семья… С этими мыслями я вышел к директору, попросив его отвести меня к могилам родителей. Мы с ним шли в молчании, каждый думал о чём-то своём. Я представлял, какая бы была моя жизнь с родителями и от этих мыслей становилось физически больно. Я пришёл в себя только когда директор остановил меня, взяв за руку. Я увидел надгробие из белого мрамора:“Джеймс Поттер. 27 марта 1960 года — 31 октября 1981 года Лили Поттер. 30 января 1960 года — 31 октября 1981 года Последний же враг истребится — смерть.”
Я достал взятый с собой букет белых лилий и положил их на могилу, как-то механически отметив, что за ней до сих пор ухаживают, а кто-то даже оставляет цветы. Дамблдор взмахнул палочкой и в руках у него появился букет жёлтых роз, которые он также сложил к надгробию. Мы постояли минутку и пошли обратно. На душе было на редкость паршиво. Судя по лицу директора, ему было немногим лучше, и скоро я понял почему. Мы прошли два ряда и дошли до ещё одного надгробия из такого же белого мрамора: “Кендра Дамблдор”, даты рождения и смерти, а чуть пониже “и ее дочь Ариана”. Еще на камне было выбито изречение из Библии: “Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше”. Мы также оставили и там цветы, а затем пошли к выходу с кладбища. Я хотел было задать Дамблдору вопрос, но, посмотрев на его лицо, сразу передумал. Может когда-то я и услышу ответ на этот вопрос, но не сейчас. Директор попросил меня снова взять его за руку, после чего мы отправились обратно в школу. Остаток пути мы так и не проронили ни слова. Вернулись мы как раз к ужину, поэтому войдя в Большой Зал мы распрощались и пошли по своим местам. На этот раз я определенно не хотел компании, поэтому сел за пока что пустующий стол своего факультета. Быстро поев, я отправился в свою комнату, где уселся за чтение дневников родителей. Начать я решил с записей мамы. Как оказалось, она начала вести дневник с момента, как узнала, что стала волшебницей. Причем она узнала это не из письма со школы, а со слов (вот так сюрприз) соседского мальчика Северуса Снейпа. Когда я увидел это, я пару раз перечитал, потому что данная информация не укладывалась у меня в голове. Получается, моя мама хорошо знала профессора Снейпа? Видимо в этом причина его странного ко мне внимания. Может быть стоит поговорить с ним? Прочитаю и решу. Остаток каникул я изучал истории из жизней родителей. Это оживило их в моей памяти. Если раньше они были просто красивыми и умными, но абстрактными людьми, то сейчас я представляю, какие они были в школе, как дружили, с кем общались, как веселились и грустили. Я пока не касался их исследований, но, даже без этих знаний, дневники стали моим самым дорогим сокровищем. Я их стал носить в своём кошельке из банка, потому что его я не могу потерять. Как оказалось, мама была с детства очень добрым и любознательным человеком. Она всегда тянулась к знаниям, поэтому узнав, что она волшебница, сразу набросилась на учёбу. Видимо эта черта у меня от неё. Я узнал о её дружбе со Снейпом и о том, как они поссорились из-за какой-то глупости, но так и не пересилили своей гордости, чтоб помириться. В конце дневника мама пыталась будто передать свои чувства ко мне. Их читать было одновременно и невероятно приятно и невыносимо больно, но для себя я всё равно понимал, что хочу читать их вновь и вновь, хоть и запомнил до последней буквы, как и всё, что читаю, с первого раза. Об отце же я узнал более противоречивую историю. Его дневник был скорее ежедневником, где он делился не прошедшим днём, а планами на следующий. Я узнал, о том как ему с первой поездки в школу ему приглянулась Лили, и как она его раз за разом отшивала несколько лет; и о том, как он познакомился со своими друзьями: Сириусом, Ремусом и Питером. Мне открылось, что отец с Сириусом ещё в школе стали анимагами, чего далеко не каждый волшебник добивался, а всё для чего? Чтобы нарушать школьные правила, ну и поддержать друга. В дневнике отца я нашёл ответ, что за пушистая проблема терзала Ремуса Люпина - он оказался оборотнем, за что и получил прозвище Лунатик. На прозвища у четверки друзей была избирательная фантазия: для себя они придумали интересные прозвища, связанные с их анимагической формой: Сохатый (отец в форме оленя), Хвост ( Питер в форме, что символично, крысы), Бродяга (Сириус в форме чёрного пса), ну и уже упомянутый Лунатик; при этом в названии своей четверки они явно сплоховали: кому в голову могло прийти, что называться Марадёром - хорошая идея? Да и для Снейпа они подобрали отвратительное прозвище Нюниус. Как дети, честное слово. В целом первые пять лет в школе они провели в духе бунтарства: много хулиганили, причем далеко не всегда безобидно, старательно нарушали правила, при этом с изрядной фантазией, всячески выделывались, да и вообще создавали впечатление довольно неприятное, даже со слов самого отца. А вот после пятого курса их будто подменили. Судя по словам отца, ему вправило мозги то, что они чуть было не стали виновниками смерти Снейпа, которого хотели отправить прямо в зубы Люпину. К счастью, они смогли включить голову и не допустить этого, иначе вряд ли это хорошо бы для них окончилось. После этого события они стали задумываться, о том, какой вред своими проделками они наносят окружающим, и постепенно сначала прекратили издевательства, а потом будто пытались искупить вину. Видимо искреннее раскаяние и смогло тронуть сердце мамы. Та часть, что шла после школы, была довольно короткой и очень тревожной. Там буквально каждая строчка была пропитана духом борьбы с Волдемортом и тревогой за семью. Единственное, что меня смутило и укрепило в подозрениях ненормальности происходящего, что кровавые бои шли не с момента окончания школы в 77-ом году, а только с начала 79-го. А промежуток между ними будто бы был спокойным. Таким образом дневники родителей подкинули мне довольно много знаний. И не исключено, что у меня бы началась настоящая хандра, но к счастью каникулы закончились, а значит и мои товарищи вернулись в школу и не дали мне унывать, за что я им очень благодарен. Начался новый семестр.