Hope for now

(HONNE — I Can Give You Heaven)

Два нежных взгляда сошлись вместе, и никто не хочет прерывать этот трепетный момент, в котором присутствуют только они двое. Долгое молчание их не смущает, а искренние улыбки спустя столько времени согревают что-то ранее холодное в области грудной клетки. Сердце давно лишилось своего должного ритма, и теперь оно бьётся так, что в глазах темнеет, а в ушах давлением закладывает. Слова для них сейчас не так уж и важны — важнее то, что они рядом друг с другом. Вместе. А нужны ли вообще эти пустые слова, когда и так всё понятно по одному лишь взгляду? Кроме них в комнате нет никого, а если бы и были, они и не заметили бы этого вовсе. Теперь для Юнги существует лишь Хосок, а для Хосока — Юнги. В сравнении с яркостью глаз напротив окружающая обстановка попросту тускнеет, превращаясь в размытые очертания. И это невозможно изменить — уже слишком поздно что-либо менять. Они окончательно провалились в глубокую пропасть, из которой уже невозможно выбраться. Путь назад попросту противопоказан для них двоих. У Мина серьёзная аритмия прогрессирует, стоит только брюнету улыбнуться чуть шире, обнажив свои глубокие ямочки на щеках. Эта улыбка поистине красива, и хочется, чтобы она всегда присутствовала на его выразительном лице, в сравнении с которым солнце теперь — не самое яркое из того, что есть на свете. Раньше любовь и нежные чувства были чужды блондину. Всё это казалось для него слишком слащавым и ненужным. До сегодняшнего дня в его сердце никто, кроме брата, так и не смог попасть. Но сейчас всё изменилось — теперь есть Хоуп, одно лишь присутствие которого смогло растопить стойкий лёд в его каменном сердце. Юнги больше не может спокойно сидеть в стороне на диване, когда напротив него сидит влажный после душа певец в одной лишь длинной ночной рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами. Хочется поскорее прикоснуться к его нежной коже на шее и груди, но кажущееся таким огромным расстояние между ними не даёт этого сделать. Поэтому он усаживается вплотную к Хосоку на кровать и кладёт одну ладонь ему на бедро, слегка сжимая, а другой нежно проводит по румяной щеке, смотря прямиком в карамельные глаза. Расстояние между губами вмиг сокращается, но их неожиданно прерывает настойчивый стук в запертую дверь. — Хоби, ты там? Впусти меня, пожалуйста. Мне страшно спать одному в чужом доме, — ручка двери ходит ходуном, а голос Чимина со стороны может показаться действительно жалостным, но Хоуп знает его настоящего. Брюнета уже невозможно обмануть подобным притворством. — Я хочу к тебе, Хоби! — Видимо, нам не судьба побыть наедине, — Юнги обречённо вздыхает, собираясь подняться с кровати, чтобы открыть рыжему парню дверь, но Хоуп останавливает его, притягивая в крепкие объятия, от которых дышать становится трудно. — Не открывай ему. Мне так тебя не хватало всё это время. Ты единственный, кого я хочу сейчас видеть, — Хоуп зарывается носом в напряжённое плечо блондина, а тот мгновенно реагирует, прижимая к своей груди в ответ, удваивая тем самым тяжесть объятий. — Неужели ты добровольно готов отдать меня кому-то? Ведь Чимину нужен я не в качестве друга. Он весьма странный парень, и мне даже немного страшно находиться рядом с ним. — Тогда пусть спит на коврике около двери, потому что тебя этому парню точно не видать. Ты только мой и ничей больше, — Юнги усмехается, проводя сухими губами по длинной шее брюнета, а руками спускается ниже, забираясь под ночную рубашку и подхватывая ладонью подтянутое бедро. Он выдыхает прямиком в чувствительное ухо своим хриплым голосом, от которого у Хоупа мурашки пробегают по всему телу: — И что это за «Хоби»? Звучит как-то приторно-сладко. Этот Чимин явно немного не в себе, раз называет тебя так. Хоуп улыбается в ответ на это заявление, принимая ласки от миновских губ. Теплота Юнги похожа чем-то на мамину, и это то, чего не хватало ему после её смерти. А за дверью тем временем раздаются чьи-то новые шаги, а за ними и голос Намджуна: — Чимин, пошли со мной. Позволь побыть им наедине. Они нуждаются сейчас друг в друге больше, чем в ком-либо. — А как же я? Мне он тоже нужен! — кричит Чимин, показывая свою настоящую натуру: требовательную и властную. Его голос срывается, переходя на более высокие тона, а Хоуп жмурится, благодаря про себя друга, появившегося как раз вовремя. Юнги больше не хочет слышать то, что происходит за дверью, поэтому целует Хосока настойчиво, мокро и глубоко, сразу же проникая языком меж податливых губ. Хоуп хватается крепко пальцами за чёрную футболку Юнги, боясь потерять сознание от внезапного головокружения, а после прерывает поцелуй, прижимаясь носом к носу. — Юнги, а ты искал меня? — голос Хоупа немного дрожит, но это не самое важное из того, что он хочет узнать сейчас. Ведь есть вопрос, который действительно не даёт ему покоя: — Кто я для тебя? — Ты особенный, — Юнги обхватывает тонкую талию, усаживая парня на свои бёдра, и смотрит пронзительно в его глаза. — Хочешь знать, что я к тебе чувствую? Тогда просто послушай стук моего сердца, — он берёт ладонь брюнета, чтобы затем приложить к своей груди, а после продолжает: — Если и есть судьба в этом мире, тогда моя судьба — это ты. — И тебя не смущает моё прошлое? — С тобой я хочу жить только настоящим и будущим без твоего и моего прошлого. — Не знаю смогу ли жить дальше, не вспоминая обо всём, что со мной было. Думаю, моё прошлое будет преследовать меня до конца жизни. Ты и сам видел, что со мной иногда происходит. Я не хочу втягивать тебя в свои проблемы, — Хосок отворачивается в сторону, скрывая внезапно намокшие глаза. Ему тяжело дались эти слова. Ведь если сейчас Юнги согласится с ними и решит уйти, он просто-напросто не сможет продолжать жить дальше без него. Чувства к нему слишком сильны, чтобы легко отпустить. — Отныне твои проблемы — мои проблемы, — Юнги осторожно возвращает взгляд брюнета на себя и, увидев застывшие в его глазах слёзы, целует нежно открытый лоб, предварительно приподняв влажную чёлку. — Мы вместе пройдём через них, и я сделаю всё возможное, чтобы тебя больше не преследовало твоё прошлое. Просто доверься мне. — Я доверился тебе ещё тогда, на том пляже, — Хоуп снова улыбается, спускаясь с миновских ног. Он обходит кровать с другой стороны, замечая на ней чёрный пиджак Юнги. — Видимо, пока меня не было, ты спал в моей комнате. — Я не смог спокойно спать, зная, что где-то там ты страдаешь в данный момент, а это единственное во всём доме место, где твой запах ощущается достаточно хорошо, — Юнги смущённо опускает голову, взъерошивая белые пряди волос на своём затылке, и не решается взглянуть на Хосока, который, услышав всё это, теперь улыбается ярче прежнего. — Но даже твой запах не помог мне заснуть. Мне нужен был ты. Настоящий. — Тебе так нравятся эти пиджаки? Почему ты и дома их носишь? Вошёл во вкус? — Хоуп переводит тему, чтобы больше не смущать блондина, которому это в принципе несвойственно. Он поднимает пиджак с кровати, а из его кармана выпадает какой-то листок, приземляясь обратной стороной. Певец сначала не догадывается, что это, но затем, опускаясь за ним, понимает, что на полу лежит небольшая фотография. — Остановись! — кричит Юнги, пытаясь воспрепятствовать действиям брюнета, но тот уже поднял фотографию и теперь стоит, замерев на месте, а его улыбка постепенно сходит на нет. — Юнги, почему у тебя в пиджаке фотография Юндже? — спрашивает Хоуп дрожащим голосом, смотря потерянным взглядом. Юнги понимает, что скрывать свою тайну дальше больше нет смысла. Если не он, то кто-нибудь другой обязательно расскажет об этом. Ведь теперь обо всём знает сенатор, и неизвестно, когда тот воспользуется столь значимой тайной, чтобы ещё больше сломить своего сына, вышедшего из-под контроля. Лучше уж он сам признается во всём, и, возможно, это позволит хотя бы немного смягчить проблемы, которые обязательно последуют. — Юндже мой родной брат, — Юнги подходит ближе, но Хоуп делает каждый раз шаг назад, отдаляясь от него, и в итоге упирается в стену, прижимаясь к ней спиной. — У тебя двое братьев? — певец не хочет верить в обратное и пытается найти всему этому объяснения, придумывая для себя лживую реальность, потому что правда, возможно, его убьёт. — Нет, Хоуп, у меня только один брат, — Юнги замирает на расстоянии вытянутой руки, не решаясь приблизиться ближе, и смотрит с надеждой на лучший исход. Но возможен ли он в данной ситуации? — Но ты говорил, что твой брат мёртв, — Хоуп постепенно начинает осознавать всю правду, и на его глазах появляются слёзы, которые невозможно сдержать. Они беззвучно стекают по щекам одна за другой, сверкая в тусклом свете лампы. — Юндже не может быть мёртвым! — Но это так, Хоуп, — Юнги старается говорить спокойно, хотя у самого на душе свирепствует буря эмоций. — Он не смог пережить то изнасилование. Для него это стало неизлечимой раной. — Получается, ты стал моим телохранителем намеренно… — Хоуп запинается, проглатывая слова, и качает головой из стороны в сторону, не веря в происходящее, —… чтобы отомстить? Всё было ложью? — Признаю, что сначала хотел отомстить за Юндже тебе и твоему отцу… — Юнги делает шаг вперёд для того, чтобы взять руку брюнета в свою, но тот отталкивает её от себя, выкрикивая: «Не подходи!», — … но всё изменилось, когда я узнал тебя поближе. Ты не виноват в его смерти. Но Хоуп уже не слышит последнее предложение. Ухватившись за голову, он оседает на пол, закрыв при этом глаза. В его сознании настоящий бардак, в котором нелегко разобраться. Всё смешалось между собой, и понять теперь, где правда, а где обман, крайне трудно. Ведь в последнее время его преследует слишком много лжи. Хосок не может поверить в смерть человека, ради которого совершил убийство. Тот день навсегда отпечатался на подкорках его сознания, оставшись холодной зимой и выжженными рубцами, воспламеняющимися по очереди. Горячий пистолет в руках, мёртвый мужик в собственной луже крови и жгучий запах пороха в воздухе — всё это продолжает преследовать брюнета не только во сне, но и наяву. Юндже был для него словно вторым братом, и застрелив того ублюдка, певец решил, что парню станет немного лучше, но, видимо, ошибался. Ему ни капли не стало лучше. Убив себя в тот день, Юндже неосознанно убил и надежды брюнета на лучшую жизнь. Хоуп прекрасно понимает мотивы Юнги и не винит его в этом. Он и сам решился бы на эту месть, если бы был на месте блондина. Поднять голову, чтобы взглянуть Мину в глаза — сложная задача: есть вероятность, что теперь в них можно будет различить ненависть, скрытую под другими эмоциями, и это станет последней каплей в и так уже подорванном душевном состоянии. Хосоку горько осознавать, что он является косвенным виновником изнасилования Юндже. Каждый день в мыслях мелькает одна и та же фраза: «На его месте должен был быть я». Невыносимо больно, и хочется поскорее заглушить эту боль. Но для этого нужно остаться одному. Поэтому он встаёт на ноги и, не поднимая взгляда на взволнованное лицо Мина, начинает выталкивать его за дверь, не слушая протесты. — Прошу, оставь меня одного. Не хочу больше ничего чувствовать, — Хоуп срывает голос, выталкивая блондина за порог. Он с трудом стоит на ногах и, на секунду кинув взгляд на лицо Юнги, говорит напоследок, перед тем как захлопнуть дверь: — Если твоей местью было влюбить меня в себя, а затем признаться во всём и сказать, что всё было игрой, то у тебя это прекрасно получилось. Дрожащими руками Хосок пытается справиться с дверным замком, но тот не хочет поддаваться. Поэтому он оставляет эту затею и отправляется к тумбочке за таблетками, чтобы, наконец, заглушить свою боль, накопленную за четыре года страданий. Несколько падений по пути его ничуть не останавливают. С разбитыми о деревянный пол коленями он движется вперёд к своей цели. Голова идёт кругом и кажется, что стены пришли в движение, и теперь они надвигаются со всех сторон, сжимая большое пространство спальни до крохотных размеров. Воздуха становится невыносимо мало, отчего в панике дыхание учащается в несколько раз, но этого всё равно мало, чтобы насладиться кислородом. Несмотря на потемнение в глазах, Хоуп добирается до тумбочки и достаёт из верхнего ящика тёмный флакон, наполненный белыми капсулами. Зажмурив глаза, он старается перевести окончательно сбившееся дыхание, но руки продолжают дрожать, мешая попыткам поднести несколько таблеток снотворного к губам. А в этот самый момент за дверью стоит Юнги, который никуда не ушёл. Ему хватает всего лишь одной незначительной минуты, чтобы понять, как сильно он любит и не хочет оставлять Хоупа одного. Ещё несколько секунд — и дверь уже закрыта на замок с внутренней стороны им же самим. Торопливыми шагами он приближается сзади к певцу и крепко сжимает его талию, зарываясь носом в чёрные локоны. — Юнги, уходи же! — судорожно выдыхает Хоуп, пытаясь расцепить чужие руки на своей талии. Слёзы не перестают бежать, и кажется, что их поток наоборот увеличивается. Но с присутствием Юнги дышать становится намного легче. — Я во всём виноват. Это я его убил! — Выслушай же меня, наконец! — Юнги резко разворачивает брюнета к себе, ухватившись ладонями за обе его щеки, а тот всё ещё жмурится боязливо, уворачивая взгляд куда-то в сторону, лишь бы не смотреть Юнги в лицо. — Я больше не виню тебя в смерти Юндже. Ты ни в чём не виноват. Ты и сам являешься жертвой! — телохранитель кричит для того, чтобы привести певца в чувства, но не даёт ему ничего ответить, сразу же горячо целует, ощущая солоноватый привкус на своих и чужих губах. Одновременно с этим он забирает флакон с сильнодействующим препаратом, откидывая его в сторону. — Сказал же, никаких таблеток! — Юнги, зачем ты вернулся? — Хоуп перестаёт истерить, говорит спокойно и тихо, ударяя сжатым кулаком по своей груди. — Я хочу избавиться от всей этой боли, что застряла здесь. Мне очень плохо. — Я больше никогда не уйду, — говорит Юнги, утирая слёзы с бледных щёк брюнета. — Из меня вышел хреновый телохранитель. Похоже, я нарушил все правила. — Какие правила? — непонимающе спрашивает Хоуп, шмыгая носом. Он, наконец, переводит взгляд на блондина, замечая у того на лице улыбку. От неё немного легчает на душе, и слёзы перестают скатываться по щекам. — Ни на миг не упускать его из вида. Ни на секунду не терять бдительность… Не позволить себе в него влюбиться, — отвечает Юнги с всё той же улыбкой, вошедшей для него в привычку, если он находится рядом с Хоупом. — Я не играл с тобой. Всё, что происходило между нами, было искренне с моей стороны. — Юнги, но я же стал причиной смерти твоего брата. — В сотый раз повторяю, что ты не виноват. Запомни уже это. Ты сделал для него всё что мог: избавился от того ублюдка, отправил Юндже домой, — Юнги обнимает крепко, успокаивая дрожь в теле парня. — Это я не заметил намерение брата умереть и не успел домой вовремя. Давай закончим на этом. Пообещай, что не будешь больше винить себя. Хоуп нерешительно кивает, и тогда Юнги целует нежно солёные от слёз губы, прижимая к себе крепко, и неосознанно заваливает брюнета спиной на стереосистему. Поцелуй прерывает включившаяся внезапно громкая музыка, и в данный момент в спальне играет The Weeknd — Sidewalks (Feat. Kendrick Lamar). Хосок усмехается, отстраняясь от стереосистемы и вновь притягивая к своему телу блондина. Рукава ночной рубашки спадают с плеч певца, а затем она и вовсе скользит вниз по телу, задерживаясь на бёдрах, делая его похожим на ожившую греческую статую. Юнги отходит на один шаг назад и пристально смотрит на него, переводя взгляд сверху вниз, не оставляя без внимания ни один изгиб стройного тела. Тот же путь проделывают и руки Мина. С груди Хосока они скользят вниз, на тонкую, словно женскую, талию, обхватывают соблазнительные бёдра и вместе с падающей рубашкой спускаются по ногам на пол. Белая ткань с шуршанием мнётся и накрывает щиколотки парня. Хоуп смотрит сверху вниз на Мина у своих ног, и где-то в глубине сердца рождается трепетная нежность, окончательно разрушая твёрдый гранит. Его никогда не боготворили прежде. Никто никогда не смотрел на него так, как смотрит сейчас Юнги. Никогда в жизни брюнет не испытывал такого удивительного желания, которое охватывает его сейчас — отдать себя полностью, и тело, и душу. Он готов пойти на это впервые, потому что действительно любит и хочет делать то, что нравится блондину. Но готов ли Юнги к этому? Хочет ли он всего Хоупа? — Юнги… — этот обрывистый шёпот, похожий на тихую мольбу, вырывается у Хоупа непроизвольно. Он хотел задать так волнующий его вопрос, но смог проронить лишь имя. Юнги поднимает голову вверх на этот зов, а в его тёмных глазах, пытливо вглядывавшихся в раскрасневшееся лицо брюнета, отчётливо видны два смешанных чувства: растерянность и страсть. Он хочет Хоупа прямо сейчас. Очень сильно хочет. Но страх навредить своей неконтролируемой страстью мешает получить желаемое. Блондин не знает с чего начать и как продолжить после — это у него впервые с парнем, да ещё и с тем, кого любит столь сильно. — Хочешь, чтобы я прекратил? — хрипло выдыхает Юнги. Хоуп сразу же отрицательно трясёт головой. То, чего он хочет, невозможно выразить словами. Но теперь певец знает, что Юнги тоже готов к следующему шагу, просто не решается начать. Облегчённая улыбка озаряет лицо Хосока и трогает глаза телохранителя, прежде чем он выпрямляется и встаёт рядом с брюнетом наравне, приобнимая за талию и опуская подбородок на плечо. — Я боюсь навредить тебе. Боюсь, что сделаю что-то не так, и тебе будет больно, — ищет слова поддержки Юнги, изливая всё то, что тревожит его в данный момент. — Мне не будет больно, потому что это будешь ты, Юнги, — Хоуп кладёт ладони на широкую спину блондина, поглаживая по ней, будто успокаивая. Впервые к нему проявляется такая трепетность. Это радует и даёт нескончаемое количество зарядов энергии, потихоньку исцеляя израненное сердце. — Я хочу тебя так же, как и ты меня. Поэтому не переживай за меня, делай со мной всё что хочешь. Я весь твой. В этот самый момент к Юнги приходит осознание того, что Хоуп создан именно для него — воплощение всех самых сокровенных желаний. Слыша то, как бьются их сердца, ему хочется утолить нестерпимый голод своего тела и души. И тогда настойчивые пальцы блондина требовательно сжимают бёдра певца, подхватывая его. Юнги гасит свет и укладывает брюнета на мягкую постель, рассыпая скользящие поцелуи по вытянутой шее, а затем движется своими губами вниз по обнажённому туловищу. От влажного и жаркого прикосновения его языка, кружившего вокруг пупка, у Хоупа перехватывает дыхание, по мышцам рельефного живота пробегает огонь наслаждения, и он больше не в силах себя сдерживать. Его громкий стон прорывается наружу, а ногти впиваются в спину блондина, расцарапывая её в кровь. Хоуп чувствует горячее дыхание Мина внизу живота, и весь мир вдруг переворачивается с ног на голову. Всё вокруг, кроме них двоих, меркнет и становится чем-то ненужным и второстепенным. Их больше не волнует, что будет дальше. Они хотят жить лишь данным моментом, не заглядывая в будущее. Пальцы певца забираются в блондинистые волосы, начинают перебирать их, а в это время Юнги обхватывает его напряжённый член, проходясь по нему ладонью. Хоуп изгибается в пояснице и подаётся навстречу, протяжно постанывая. Нахлынувшее на него возбуждение такое острое и нестерпимое, что его дыхание, его голос и вся эта ночь сливаются воедино и уплывают куда-то вдаль. Наслаждение доходит до своего пика: тело изгибается, руки ослабевают, по безвольно разжавшимся пальцам пробегают иголочки тока. Последний протяжный стон разносится по комнате, заглушая даже музыку. Юнги нависает над Хоупом и своими пересохшими губами требовательно охватывает его губы. Не разрывая поцелуй и с упоённым удовлетворением, певец шепчет что-то неразборчивое. Влажный язык Мина проталкивается между чоновских зубов, заглушая его речь, а руки жадно скользят по вмиг вспотевшей коже, оставляя на ней красные следы от сильных пальцев. Тело брюнета с радостью принимает эти прикосновения, дрожа от волнения и удовольствия. Нащупав край чёрной футболки, Хоуп цепляется за него пальцами, за несколько секунд снимая её. Следующая цель — избавиться от ремня на джинсах. Но пальцы дрожат и не справляются со своей задачей. Юнги осторожно отводит его руку в сторону и расстёгивает металлическую пряжку ремня сам. На поясе щёлкает железная кнопка, и молния скользит вниз. Джинсы вместе с трусами летят с кровати, оставляя блондина совершенно голым. Мин не останавливает руку певца, отыскавшую жаркую плоть, и тогда дыхание становится прерывистым, стоит Хоупу начать ласкать увеличивающийся в размерах член. Юнги чувствует, что сходит с ума от приступа возбуждённой страсти, сжигающей всё тело. И в данный момент все мысли его только о том, как прекрасен сейчас Хоуп, обнажённый и раскрасневшийся. — Ты необычайно красив, — вместе со стоном роняет Юнги, пальцами лаская румяную щеку. — Ты тоже, — шепчет Хоуп чуть слышно, убирая ладонь с его члена. Он раздвигает свои ноги и подкладывает себе под поясницу мягкую подушку. — Всё, что нужно, ты найдёшь в ванной комнате. Юнги прекрасно понимает, о чём говорит Хосок, поэтому не теряет времени и сразу же отправляется на поиски всего необходимого. Возвращается он уже через минуту с флаконом смазки в руке и забирается обратно, усаживаясь в ногах брюнета. Хоуп окончательно потерял должный ритм своего дыхания, и теперь дышит нетерпеливо и громко, пятками обхватывая поясницу блондина. Два пальца со стекающей по ним смазкой проникают в колечко его мышц, заставляя запрокинуть голову назад. Он хватается за плечи Юнги и начинает тихо стонать, ощущая внутри себя неторопливые движения. К двум пальцам добавляется ещё один, но этого всё равно мало для Хоупа. Поэтому он забирает смазку и выливает её себе на ладонь, чтобы затем растереть по всей поверхности возбуждённой плоти. Понимая без слов, Юнги достаёт свои пальцы, меняя их скользкой головкой члена. Он погружается медленно, с протяжными стонами раздвигая стенки прохода. Его действия неуверенные и неуклюжие — страх причинить боль до сих пор присутствует. Хоуп хватается за его плечи и сам подаётся вперёд, принимая Мина во всю длину. — Юнги… не останавливайся. Мне… не больно, — просит сквозь стоны Хоуп, чувствуя, что блондин не решается начать движения. Юнги дышит рваными вдохами и крепко хватается ладонями за талию брюнета. Это отрывистое дыхание и безумные удары сердца — всё говорит о буре, бушевавшей в нём, которую он уже едва сдерживает. Перешагнув через свой страх, блондин толкается вперёд, задевая головкой простату, и начинает неторопливые движения, постепенно наращивая их темп. От мучительного наслаждения с каждым новым толчком из его груди наружу вырываются всё более громкие стоны, которые сливаются с чоновскими, создавая свою собственную симфонию. Капли пота стекают по их обнажённым телам, переливаясь в лучах лунного света, проникающего сквозь открытое окно. Отдавая себя полностью, они наполняют иступлённым восторгом каждую клеточку своего тела, а их мышцы болезненно отзываются, судорожно сжимаясь. Движения становятся всё острее, а глаза затуманиваются слезами. Сжав кожу на талии брюнета до посинения, Юнги одним мощным рывком наваливается на него, вскрикивая от полученного оргазма. В момент наивысшего блаженства они сливаются в едином порыве чувств. И их единство теснее и глубже самых жарких вдохов. Утопая сейчас в трепещущих глазах друг друга, они не знают, что под их окном стоит тот, кто не рад всему происходящему. Даже громкая музыка не смогла скрыть собой их неконтролируемые стоны, из-за которых из чьих-то рук выпала красная роза, сорванная совсем недавно. И всё, что теперь от неё осталось — это втоптанные в землю лепестки.