now or never.

это шоу на выживание, а не летний музыкальный лагерь. искать друзей в подобных местах — последнее дело, если не хочешь лить потом крокодиловы слезы над чужой победой и своим поражением. сону не семнадцать и даже не двадцать, — может, его время еще не на исходе, но ветер в голове давно уступил валунам на плечах, и груз ответственности за собственное будущее заставляет работать усердно и улыбаться сквозь усталость и перманентное желание уснуть и не проснуться. в конце концов, он еще никогда не был настолько близок к дебюту и упустить этот шанс попросту не мог. у сону железные принципы и воля, но коррозия металла. дерьмо случается. сону держится из последних сил. в нем еще живы воспоминания о клятвах, данных самому себе, и совесть ноет в груди где-то близ сердца, но взгляд напротив неумолимо превращает все переживания в чепуху. сону твердит упрямое «мы соперники» сначала себе под нос, потом — шепчет надрывно, уткнувшись в чужую шею. они все здесь достаточно заебанные жизнью и съемками, чтобы добровольно выстраивать дополнительные проблемы, будто бы не насытившись уже имеющимися и до сих пор неразрешенными, но даниэлю на это плевать. понятиям здесь и сейчас в его системе ценностей отведено далеко не последнее место, а вредность и упертость сону лишь сокращают доступное им время. даниэль молча улыбается, потому что спорить со старшим — себе дороже, эта дискуссия может растянуться минут на двадцать, но закончится абсолютно предсказуемо. сону даже не знает, кого ненавидит сильнее: то ли себя за проявленную слабость, то ли младшего за неясно откуда взявшуюся проницательность. со стороны — дурак дураком, и процент мышц в теле раза в два превосходит айкью, но сону утаить перед ним не может ни капли искренности: слова каждый божий раз слетают с губ ненароком, взгляды застывают непозволительно часто, а касания и вовсе выходят настолько привычными и естественными, будто они знакомы как минимум вечность. это можно было бы назвать судьбой, но сону ставит на химические реакции. пространство меж ними буквально искрится, а кислород выгорает за считанные мгновения. дышать непросто, держать себя в руках, практически касаясь чужой кожи, но не целуя — еще сложнее. сону нужно секунд пятнадцать, чтобы договориться со своей совестью и пообещать ей вскоре покончить с этими глупостями. он ведь сильный, значит, бросить может в любой момент. просто сейчас еще не время. даниэль бесконечно убедителен, когда говорит, что отказывать себе в маленьких радостях жизни сродни кощунству, а еще имеет право претендовать на звание короля таймингов, — он складывает ладони на пояснице сону ровно тогда, когда старший, обреченно выдыхая, цепляется за его плечи руками и, ведомый безобидной детской местью, кусает чужую мочку уха, оттягивая зубами глупую сережку. даниэль стонет приглушенно и, склонив голову, целует его в шею, влажно и скомканно. лижется, словно благодарный котенок, и только кусаться не может, ведь камеры следуют за ними буквально по пятам, а прятать следы от чужих зубов вечно — так себе перспектива. дыхания сону хватает на одно-единственное «вау»: он на своих ошибках не учится и будто бы нарочно из раза в раз забывает, насколько ярко и мучительно тело реагирует на любые выпады со стороны даниэля. отстойная ситуация, над ней даже думать не хочется. и, собственно, не приходится. не до этого как-то. нервы у сону тоже стальные, крепкие, обзавидоваться можно, но на это даниэлю дважды плевать. он уничтожает их постепенно: целует чаще, вгрызается в губы бесстыднее и уже давно пересчитывает пальцами чужие позвонки, задрав влажную от пота футболку, — сону наяву чувствует, как под чужими касаниями плавится кожа, а губы горят адским пламенем и вместе с тем болят безбожно в пропорции один к одному. даниэль глупый, но такой прекрасный. сердце надрывается и исступленно колотит по ребрам. сону немного страдает, но гораздо больше — наслаждается. даниэль откидывается назад и улыбается чересчур счастливо, будто выбил себе хренов топ-1, облизывает губы и по привычке зажевывает нижнюю, впиваясь взглядом во взъерошенного старшего. сону не маленький уже, его эти гляделки раздражают, потому что дурачиться ему нравится чуть меньше, чем целоваться. — тоже будешь визжать, когда я на сцене пресс покажу? — даниэль посмеивается как дурак и очень некстати вспоминает о грядущем выступлении. — мечтай, — сону усмехается, пользуясь возможностью перевести дыхание, — хёнсоб пусть визжит. даниэль ржет тюленем, а старший в очередной раз дивится тому, как в одном человеке мирно уживаются две настолько разные стороны. за дверью постепенно нарастает звук чьей-то оживленной беседы, и сону, пожав плечами, заключает: «вспомнишь солнышко — вот и лучик».